А родил В, В родил С, С … Т родил меня. С другой стороны,

приступая к трудовой деятельности, человек в каждом акте парадигматически связан со

множеством имен, молится многим богам. Тот же Гесиод наставляет:

Жарко подземному Зевсу молись и Деметре пречистой, Чтоб полновесными вышли священные зерна.

(Работы и дни, 465-466)

Ясно, что в этих условиях не мог уже сохраниться тот общеплеменной способ передачи

наследственной информации и накопления нового, который использовал память старейшин

для синтеза истории имени и вкладов ближайших носителей этого имени. Появление

специализированных технологий, требовавших малого числа участников и высокой

квалификации (земледелие, ремесло), вызывало специализацию и распад единого

производственного организма по технологическому признаку и, соответственно,

дифференцировало социальные отношения на группу общесоциальных связей,

поддерживающих единство и координацию в производственном комплексе, и на группу более

тесных и замкнутых профессиональных связей, которые постепенно монополизируют

наследственно-кумуляАнтичная культура

25

тивную функцию. Обряд посвящения как общесоциальный институт технологической

наследственности и накопления нового уступает место группе специализированных

институтов профессионалъно-кастово-се-мейно-родового типа, где наследственный сложный

навык обогащается в практической деятельности и передается ближайшему наследнику,

обычно старшему сыну, в процессе «естественного обучения», т.е. через участие наследника в

практической деятельности семьи.

Система регулирования по специализированной программе становится теперь

господствующим отношением на профессиональном уровне, хотя, конечно, технологии этого

периода много сложнее наших и работают они при значительно более высоких уровнях шума.

Если, как это делают иногда в истории науки и техники, мы выделим в технологии «код» —

набор жестких и обязательных правил, и «стратегию» — группу вспомогательныхфакультативных правил, обеспечивающих нейтрализацию отклонений и гибкое приложение

кода, то соотношение между кодом и стратегией было, по сравнению с нашим временем,

несколько иным, и человек в таких технологиях хотя уже и бесспорный регулятор, вместе с

тем регулятор высокой универсальности.

4. ЕСТЕСТВЕННАЯ И ВОЕННАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ .

Олимпийская именная структура и соответствующая технологическая матрица фиксируются

для большинства цивилизаций, но развитие в разных цивилизациях идет своими путями,

причем выбор того или иного пути во многом зависит от условий существования общества, от

специфики его окружения. Одним путем идут общества, в той или иной степени изолированные от внешних потрясений, и другим — общества, оказавшиеся на пути этнических

миграций. Большое влияние оказывают также естественные факторы: устойчивость или

неустойчивость климатических условий, географическое положение и т.д.

26

М.К.Петров

Китай, Цейлон, Тибет, Египет — все они имели возможность в течение многие столетий

развиваться без срывов преемственности. В этих районах возникают весьма специфические

культуры, которые хотя и отличаются в деталях друг от друга, но близки в главном — в

стабильности. Значительно менее стабильны социальные структуры Ближнего Востока и Индии,

где возникали сильные внешние возмущения, приводившие к скачкообразным изменениям среды.

И совершенно уже своеобразные условия складывались в бассейне Эгейского моря, в колыбели

антчности.

Основная технология олимпийской цивилизации — земледелие, к тому же земледелие

относительно автономное, полунатурального типа. Поэтому появление в олимпийских

цивилизациях государственных структур неизбежно должно было опираться на потребности

земледелия и на возможности земледелия отчуждть часть продукта и живой силы для обеспечения

собственного существования. Земледелие зависит от ремесла, от климатических явлений, водного

режима, нуждается в защите от нападений извне и т.п. По общим примерно нормам, связанным с

состоянием сельскохозяйственной технологии, земледелие в состоянии отчуждать от 10 до 20%

продукта на эти вспомогательные и обеспечивающие цели. Поскольку зависимость земледелия от

ремесла — величина сравнительно постоянная для всех олимпийских цивилизаций, специфику их

государственного оформления следует искать не в движении именных матриц и не в

перераспределении практических отношений к миру, а в социальном окружении.

В спектре социальных окружений довольно четко выделяются линии, которые могут стать и

действительно становятся причинами интегрирующих тенденций. Во-первых, это естественная

недостаточность, когда обеспечение нормального годового цикла сельскохозяйственных работ

требует вмешательства человека с большими и постоянными затратами труда. Во-вторых, это

опасность внешних нападений, нейтрализация которой требует также некоторого отвлечения сил и

средств.

Античная культура

27

Конкретные картины для каждой цивилизации могут отличаться весьма значительно, и в

зависимости от типа окружения олимпийские цивилизации располагаются в ряд от почти чистых

«естественных» социальных структур, интеграция которых отражает необходимость

поддерживать порядок в природе, до почти чистых «военных» социальных структур, где

интеграция вызвана постоянной и неустранимой угрозой внешних вторжений. Китай и бассейн

Эгейского моря могут служить хорошими иллюстрациями этих крайних случаев.

В континентальном Китае опасность внешних вторжений сравнительно мала, и с образованием

единого государства она практически была сведена к минимуму, поэтому китайская

государственность развивалась как сравнительно чистая «естественная» структура, основными

объектами регулирования которой оказывались не люди и не человеческие установления, а силы

природы. Чтобы обеспечить годовой сельскохозяйственный цикл, здесь приходилось вести

огромные гидротехнические работы: ограждать реки дамбами, прорывать каналы, строить

системы ирригации. И строительство и эксплуатация этих сооружений требовали значительных и

организованных усилий.

Это обстоятельство — «инженерный», так сказать, тип китайской бюрократии, где наибольшей

славой и авторитетом пользуется строитель, а кадры военных комплектуются из неудачников,

провалившихся на экзаменах, — толкуется многими исследователями в пользу изначальной«научности» Китая. Тезис этот подтверждается как будто и тем фактом, что китайская «наука» с

самого начала была государственной: накопленные за несколько тысячелетий астрономические

данные хранились в государственных архивах, на государственные средства снаряжались

экспедиции по измерению меридианов, составлению каталогов звезд, на средства государства

составлялись компендиумы по отдельным отраслям знаний и энциклопедии.

Но как раз государственный характер китайской науки, как и государственный характер

письменности, а это свойственно всем олимпийским цивилизациям,

28

М.К.Петров

Античная культура

29

вынуждает весьма осторожно подходить и к тезису «инженерной бюрократии», и к слухам о

расцвете наук в Китае или, скажем, в Египте и Вавилоне. Если говорить о науке в том смысле,

какой мы вкладываем в понятие науки — производительной силы, которая исследует природу с

помощью гипотез и экспериментов методом многочисленных проб и редких удач-открытий, то

науки в этом понимании не было ни в олимпийских цивилизациях, ни даже в античности, хотя

именно античность создала основную предпосылку науки: активное владение формализмом, т.е.

умение вскрывать логические связи, ломать их и строить из обломков связи новые. Ни в Китае, ни

в какой-либо другой олимпийской цивилизации и речи быть не могло о власти человека над

формализмом, об активном поиске в природе полезных для человека, но пока неведомых

«отклонений от известного», об активном поиске нового. Об этом, в частности, свидетельствует

первая реакция китайских ученых на слухи о европейской науке. Китайцы соглашались, что

человеку-законодателю дано вводить законы и устанавливать наказания, чтобы обеспечить

соблюдение этих законов. Но они решительно отказывались принять и понять тезис о том, что

природа может существовать еще и по каким-то другим, не познанным пока законам, что вооруженный экспериментом человек-законодатель может иногда напасть на след такого

неизвестного нам закона и вскрыть его. С «естественной» точки зрения китайца, невозможность и

немыслимость науки прямо вытекала из того факта, что действие любого закона, особенно закона

нового, предполагает понимание со стороны тех, кто подпадает под действие этого закона. И

китайцы прямо задавали свой удивительно точно сформулированный в олимпийских терминах

вопрос: «Не хотите ли вы убедить нас, что способностью понимать наделены воздух, вода, палки и

камни?»

Вопрос задан на олимпийском языке: в нем без труда обнаруживается постулат истинности имени

по природе и, следовательно, имплицитно содержится отрицание любой формальной операции,

поскольку такая операция предполагает разрыв между формой (знак) и содержанием (означаемое). Для нас этот

вопрос важен не только как прямое, «устами китайцев», отрицание науки, но прежде всего как

демонстрация «нормальной» олимпийской психологической установки, того самого

«парадигматизма», в котором нет уже предметной конкретности, но налицо стремление искать

ответы на все вопросы в опыте, в прошлом и отрицать саму возможность ответа в форме

«отклонения от известного».

С примерами этой психологической установки мы встречаемся на каждом шагу. Наши понятия

порядка, законности, здоровья, правильности и т.п. основаны именно на отрицании «отклонения

от известного». Это та «медицинская» рамка, которая поддерживает нас в твердом убеждении, что

любое отклонение от здоровья есть болезнь, ее можно только лечить, ни на что другое она не

годна. Но область действия этой медицинской рамки довольно строго ограничена у нас ритуалом,

за пределами которого действует уже другая рамка и другая психологическая установка —

установка на новое. Когда мы возмущаемся по поводу опаздывающего поезда, или подгоревших

котлет, или ошибки в произношении, мы — целиком в пределах олимпийской психологической

установки: не ждем от этих отклонений от нормы ничего хорошего. Но когда мы судим человека

за плагиат, обижаемся на приевшийся штамп литературного героя, вступаем даже в международные споры о приоритете, мы — в пределах совершенно другой психологической установки.

Демаркационная линия между этими установками размыта, именно на ней возникают

трагикомические ситуации вроде спора «лириков и физиков». Но как бы ни была размыта эта

линия, в психологических полюсах обе установки предельно ясны. Любой врач, который вздумал

бы «сдвинуть» понятие здорового человека к вирусному гриппу, например, и стал бы способствовать распространению этой болезни, неизбежно угодил бы в сумасшедший дом; там же оказался

бы и любой редактор, который вздумал бы «зафиксировать»30

М.К.Петров

понятие хорошей статьи и стал бы из номера в номер публиковать одну и ту же статью.

Это сосуществование двух психологических установок, из которых «медицинская» приемлет

только повторы, любое отклонение рассматривается болезнью, а «радикальная» приемлет

только отклонения от известного и повтор рассматривает как плагиат — преступление, нам

особенно важно иметь в виду, если мы пытаемся понять античность как отклонение, как

патологию нормальной олимпийской цивилизации. Олимпийская психологическая установка,

«парадигматизм» — в существе своем установка медицинская, кибернетическая, всегда

предполагающая реакцию по отрицательной обратной связи и некоторый «нуль регулирования», когда все идет своим чередом, «протекает нормально» и для активного вмешательства

нет никаких причин. Китайская олимпийская социальность насквозь пропитана этой

медициной наименьшего вмешательства и нейтрализующей реакции на любое отклонение.

Идет ли речь о «дао», или о символике воды и вечной женственности, или о других

мировоззренческих схемах — везде перед нами возникает естественный цикл нулей

регулирования, смысл которого прекрасно передан в легенде о человеке из царства Сун,

которому не понравилось, как медленно растут злаки, и он, на потеху окружающим, принялся

тянуть стебли, чтобы заставить их расти быстрее.

Китайский администратор-ученый вплетен в ритуал, ощущает себя как часть механизма

природы, видит свою задачу не в том, чтобы ломать этот механизм и искать что-то новое, а в

том, чтобы удерживать механизм природы в пределах допустимого режима. Идеальный

китайский правитель должен был сидеть лицом к югу и распространять добродетель на все

части света, с тем чтобы «десять тысяч вещей» автоматически самоуправлялись наилучшим

способом. Когда один из императоров династии Хань задумал было освободиться от пышного

дворцового этикета, это было воспринято как угроза целостности страны и космоса. Ему

вежливо, но твердо заметили: «Империю можно

Античная культура

31

завоевать верхом, но управлять империей с седла нельзя». И императору пришлось уступить.

Идея невмешательства в естественный процесс функционирования захватывает в Китае и

социальные институты: лучшим городским управлением всегда считалось то, которое менее

других вмешивается в дела общин, лучшей общиной та, которая решает дела семейно, не

выносит сор из избы и не прибегает к услугам государства, а наилучшая власть та, которая менее других себя обнаруживает. Это не значит, конечно, что все в китайской социальности

пущено на самотек. Совсем напротив, многовековая традиция вырабатывает устойчивые и

связанные в единую профессионально-нравственную матрицу должностные абстракты,

которые четко определяют и место человека в природе, и место человека среди людей. Но

такая матрица почти не использует идеи «законного насилия», «власти» как чего-то отличного

от