палубе
корабля, еще насквозь феноменологичен, совсем еще «в себе» античность, однако уже здесь
мы встречаем отношение творчества мира по слову-установлению. Этот мир и
соответствующий ему ритуал очень пока ограничены и ничтожны, но они уже созданы и
существуют по слову свободной и волящей творческой личности. И «христианский
миропорядок», в котором античность пере-
46
М.К.Петров
ходит в новую форму ритуала, становится античностью «для себя», ничем, собственно, кроме
сложности и размеров, не отличается от микрокосма, сотворенного по собственному
разумению и произволу свободным целостным человеком. В рамках своего микрокосма, «в
своем доме», этот живой и смертный бог античности ничуть не менее всемогущ, всеведущ и
всесилен, чем в рамках христианского миропорядка его всеобщий двойник — «остающаяся в
явлениях» пиратская сущность вечного, единого, всеведущего и всемогущего бога
христианства.
Античность — переход из олимпийского ритуала в ритуал феодализма. Оставленная у входа в
новый ритуал «античная сущность» предстает актом творения этого ритуала по слову на
новой палубе, где все гребцы — от августейших монархов до галерников — «рабы божьи».
Профессиональное рабство олимпийского ритуала переходит в универсальное рабство
христианского миропорядка. И это действительно новый порядок, новый ритуал, в котором
нет уже именных матриц, зато есть личная и всеобщая логическая целостность. С
обезличивания этой целостности начнет потом движение опытная наука, но и она долго еще
будет христианской наукой, пока бесхитростные олимпийцы китайского образца не помогут
ей осознать, что и христианский принцип ограниченной целостности, и научный принцип
эксперимента — это все та же азбука пиратского ремесла: способность ломать ритуал и
строить из его обломков новый.
Искажение олимпийской системы в бассейне Эгейского моря, накопление земледелием
государственных и пиратских навыков, возникновение комплексных личностей вводят нас в
первичный хаос творения античности из олимпийского материала. Отсюда берет начало
античность и отсюда нам следует начать анализ античной культуры.
ГЛАВА II. ОТ МИНОСА ДО ОДИССЕЯ
На рубеже третьего и второго тысячелетия до н.э. территорию Греции заселяли доэллинские
племена, причем жителей южной части Балканского полуострова греки потом называли
пеласгами, а жителей островов — карийцами. Оседание племен на землю произошло где-то вконце третьего или в начале второго тысячелетия, а до этого времени миграционные сдвиги,
по Фукидиду, происходили без значительных исторических потрясений: «По-видимому,
страна, именуемая ныне Элладой, прочно заселена не с давних пор. Раньше происходили на
ней переселения, и каждый народ легко покидал свою землю, будучи тесним каким-либо
другим, всякий раз более многочисленным народом» (История, I, 2).
Если сведения о пеласгах довольно скудны и трудно судить об их образе жизни, то карийцы,
по общему мнению древних, находились на довольно высокой ступени социальной
организации — имели централизованное государство. «Первоначально карийцы были
подвластны Миносу, — пишет Геродот, — назывались лелегами и занимали острова; не
платили они, однако, никогда дани, насколько я могу проникнуть в древность по рассказам,
хотя и поставляли команду для кораблей всякий раз, когда требовал того Минос. В то время
Минос покорил уже многие земли и прославился военными удачами» (История, I, 171).
О Крите, о богатом Кноссе, о силе его царей и обширности их посягательств на первенство в
греческом мире сохранились упоминания в эпосе и в древних по-
48
М.К.Петров
эмах. В разговоре с Пенелопой Одиссей рассказывает о Крите:
Есть такая страна посреди винно-цветного моря, — Крит прекрасный, богатый, волнами отвсюду омытый. В
нем городов — девяносто, а людям, так нету и счета.
(Одиссея, XIX, 172-174)
О Крите повествует и миф о Тесее, который убил Минотавра и освободил Афины от дани
Миносу людьми (семь девушек и семь юношей). С Критом связаны мифы о спасении Зевса и
о покровительстве Зевса этому острову. В «Каталоге женщин», который древность
приписывала Гесиоду, о Миносе сказано:
Был он из смертных царей царем наиболее славным, Не было больше царя, кто бы столько окрестных
народов Власти своей подчинил: владел он божественным скиптром — Скиптром державного Зевса, через
то и владел городами.
Есть и другие свидетельства существования на Крите сильного централизованного
государства, которое, по Геродоту, в конце концов было завоевано, опустошено и заселено
новыми племенами.
Второй эпицентр свидетельств древности связан уже с Пелопоннесом, с Микенами и Пилосом
после вторжения ахейцев. И в этих свидетельствах подчеркивается морская мощь местных
государств. У Гомера Пелопоннес отправляет под Трою огромный по тем временам флот из
250 кораблей, причем само единство реакции древнего мира на обиду Менелаю косвенно
свидетельствует о наличии хотя бы в прошлом более крупных социальных объединений, чем
те, о которых пишет Гомер. Об этом же говорят и некоторые документы египетского и
особенно хеттского царств.
В XIII в. до н.э. в договоре с царем страны Аммуру хеттский царь Тудхалиас признает
равными себе царей Египта, Вавилона, Ассирии и царя «страны Аххиява», которую принято
отождествлять с ахейским царством. Несколько раньше больной хеттский царь просит в поисках выздоровления доставить в свою столицу среди других божеств и божество Аххиява,
«как доставляют божество особы царя», и произвести трехдневное богоАнтинная культура
49
служение. В этих внешних свидетельствах нет подчеркивания морской силы ахейцев, хотя тот
факт, например, что аххиявский наследник престола учится у хеттов управлению боевыми
колесницами, можно истолковать в пользу слабого знакомства ахейцев с техникой полевого
боя.
Возникает, таким образом, парадоксальная ситуация. В древности, задолго до появления
Афин, Македонского царства, Римской империи, в бассейне Средиземноморья существуют
уже сильные государства, которые признаются крупнейшими государствами того времени,
как равные среди равных. А затем мы видим какой-то провал: государств;! распадаются на
мелкие, полунатурального типа хозяйства басилеен, которые, однако, находят силы каким-то
способом сохранять свою самостоятельность. И от этих полунатуральных хозяйств вдруг
исходит новая волна интеграции к империям-великанам.
Причины принято видеть в миграциях, в том, что сначала ахейцы, а затем доряне вторгалисьна территории этих государств, стоящих на более высокой ступени исторического развития,
ломали под корень сложившуюся государственность, а затем, переняв культуру побежденных
и перекроив ее на свой «варварский» лад, завоеватели принимались восстанавливать разрушенное «по памяти». И выходило это у них плохо: не в тех масштабах и пропорциях.
Нет смысла отрицать факты вторжений: они действительно были и влекли за собой далеко
идущие следствия. Но при этом всегда приходится иметь в виду, что и Кносс и Пилос
«варвары» могут «разрушать» примерно в том же смысле, в каком варвары разрушали Рим.
Суть загадки здесь вовсе не в том, чтобы искать источники силы завоевателей, варвары
заведомо слабее: сотни или даже тысячи босяков на пирогах вряд ли могли сокрушить
владыку морей Кипр. Действительная загадка, видимо, в том, чтобы найти причины
внутренней слабости этих древних государств, которые заставляют их падать к ногам
победителей, не всегда даже осознающих величие момента.
50
М.К.Петров
1. МОРСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ КНОССА И ПИЛОСА
Раскопки на берегах Малой Азии, на Крите, Пелопоннесе, которые особенно
активизировались после археологических подвигов Шлимана, раскопавшего Трою, дали
античникам богатейший материал по ранней истории Греции, причем материал не только черепковый. В Кноссе, Пилосе, Микенах и в ряде других городов были обнаружены таблички с
надписями числом более 4000. После работ Вентриса по линейному письму В содержание
значительной части табличек расшифровано. При этом обнаружились подробности, которые
сделали загадку древних государств еще более загадочной.
Выяснилось, что и завоеванные и завоеватели говорили на одном и том же языке:
расшифровка Вентриса основана на общности фонетического состава древнего языка
табличек и более позднего языка античных литературных памятников. Без этой общности расшифровка стала бы невозможной. Но, допустив ее (а поскольку таблички расшифрованы,
ничего другого не остается), мы тут же оказываемся перед загадкой од-ноязычия древнейшего
населения островов и пришельцев-завоевателей.
Выяснилось далее, что рабство в обычном его понимании, с появлением которого традиция
связывает возникновение античного способа производства, представлено в древних
государствах значительно шире, чем в собственно античный период. В крупных для гомеровского времени хозяйствах Алкиноя и Одиссея насчитывается по 50 рабов. Для Пилоса
эту цифру пришлось бы поднять на порядок: здесь минимум 500 рабов. Еще большие цифры
характеризовали бы Кносс.
В этом втором ударе по традиционным представлениям об античности не так уж много
нового: близкие институты существовали у вавилонян, египтян, хеттов, да и в любом
государстве Ближнего Востока, и новое здесь не только в самой констатации несостоятельности традиционных представлений о рабстве.
Античная культура
51
Выяснилось, что в государствах крито-микенского периода налицо развитый
бюрократический аппарат. Одних только писарей, как показывает анализ почерка на
табличках, было в Пилосе 30-40 человек. Для трудовых отрядов всегда указаны
надсмотрщики. Кроме должности царя-владыки есть еще должности сухопутных и морских
военачальников, администраторов на местах (телестов) и других. Хозяйства гомеровских басилеев не имеют такого аппарата. Кносс, Микены, Пилос знают и довольно широко
используют письменность. Хозяйства басилеев письменности не используют, а сами басилеи
неграмотны.
Чтобы понять эти парадоксы, нам нужно разобраться в самой основе крито-микенской
государственности, в составе и силе того интегрирующего начала, которое удерживает
огромную массу людей в единой социальной структуре и организует их деятельность в социально полезные формы. Этот вопрос — арена ожесточенных споров в современной критомикенской эпиграфике, которая насчитывает на своем стеллаже более тысячи научных
публикаций. Было бы безнадежным делом пытаться примирить все точки зрения, хотя, на наш
взгляд, спор вступил уже в такую фазу, когда вьщелились два исключающих друг другарешения: «восточное» и «феодальное», а сам предмет спора приобрел очертания качающегося
предмета (вроде детских качелей), у которого есть только два устойчивых крайних
положения.
Усилия, нам кажется, нужно направлять к поискам третьего элемента, той средней опоры,
которая при попытках сблизить крито-микенскую культуру с царствами Востока, т.е. с
нормальными олимпийскими цивилизациями, заставляет оппонентов указывать на отсутствие
условий для существования таких царств на Крите и Пелопоннесе, и прежде всего на
отсутствие ирригации. С другой стороны, когда крито-микенскую культуру пытаются
сблизить с феодализмом, защитники «восточного» варианта с не меньшим основанием
указывают на ряд фундаментальных несообразностей: отсутствие монотеизма,
государственная собственность
52
М.Х.Петров
на рабский труд, государственная монополия на письменность и т.п. Страдает к тому же идея
преемственности всемирно-исторического процесса, с точки зрения которой срыв критомикенского феодализма в античность с последующим возвратом на столбовую дорогу
развития к феодализму средних веков выглядел бы бессмысленным круговращением истории.
Мы уже говорили о «естественных» и «военных» олимпийских цивилизациях, и «восточный»
вариант в истолковании крито-микенской культуры в целом укладывается в рамки «военной»
олимпийской цивилизации с поправкой на особенности распределения опасности в бассейне
Эгейского моря. Во всяком случае, ясно, что здесь нет такого устойчивого, цикличного,
постоянно воспроизводящегося основания, каким выступает для Китая или Вавилона
необходимость гидротехнических работ, что здесь в фундаменте социальности нечто
значительно менее устойчивое: морской промысел.
Античность единодушна в оценке морского дела как специфики критского государства,
причем иногда морское дело рассматривается источником политической силы вообще.
Геродот, например, отмечает, что морской способ существования долго оставался монополией
критян и только Поликрат, тиран Самоса второй половины VI в. до н.э., заново возродил этот
способ на государственном уровне (История, III, 122). О том же свидетельствуют Фукидид,
Платон, Диодор Сицилийский и другие авторы, причем у Фукидида и Платона даются
некоторые детали этого морского способа государственной жизни. Геродот пишет: «Минос —
самый древний из тех, о ком мы знаем по слухам, приобрел флот и на самом большом
пространстве владел эллинским морем и Кикладскими островами; в большую часть этих
островов он впервые вывел колонистов, изгнав карийцев и назначив правителями своих
сыновей; понятно, что он искоренил также, поскольку это было в его силах, пиратство на
море, предпочитая, чтобы их доходы получал он сам» (История, I, 4). Особенно здесь важна
последняя
