чувства; однако она не по¬лучила бы его, если бы не была прикрыта остальным организмом… Пока душа пребывает в теле, она никогда не лишится чувства, хотя потеряна какая-нибудь дру¬гая часть тела; напротив, какие части самой души ни погибнут, когда то, что покрывало их, будет уничтоже¬но— все ли или какая-нибудь часть его, — душа, если продолжает .существовать, будет иметь чувство. А ос¬тальной организм, хотя и продолжает существовать -—
351
весь ли или в какой-нибудь части, — не имеет чувства, когда удалилось то количество атомов, как бы ни было оно мало, которое составляет природу души. Затем, когда разлагается весь организм, душа рассеивается и уже не имеет тех же сил и не совершает движений, так что не обладает и чувством. И действительно, невозможно представить, чтобы она чувствовала, если не находится в этом организме и не может производить эти движе¬ния, когда окружающий ее покров не таков, как тот, в котором она теперь находится и производит эти дви¬жения. Далее, следует ясно понимать еще и то, что слово «бестелесное» в наиболее обычном значении сво¬ем обозначает то, что может мыслиться как нечто са¬мостоятельное. Но самостоятельным нельзя мыслить что-нибудь иное бестелесное, кроме пустоты; а пустота не может ни действовать, ни испытывать действие, но только доставляет чрез себя возможность движения те¬лам. Поэтому говорящие, что душа бестелесна, говорят вздор. Ибо она не могла бы ничего делать или испы-тывать действие, если бы была таковою…
Далее, что касается формы, цвета, величины, тяже¬сти и всего прочего, что говорится как о постоянных свойствах тела, присущих или всем телам, или види¬мым и познаваемым чрез чувственное восприятие этих свойств, то не следует думать ни того, что эти свойства суть самостоятельные сущности (независимые субстан-ции) —ведь это невозможно вообразить, — ни того, что они вовсе не существуют, ни того, что они суть какие-то другие бестелесные субстанции, присущие телу, ни того, что они суть части тела; но надо думать, что все тело хотя в целом обязано своим постоянным существо¬ванием всем этим свойствам, однако не в том смысле, что оно сложилось из этих свойств, снесенных вместе… но только, как я говорю, всем этим свойствам тело обя¬зано своим постоянным существованием. Все эти свой¬ства имеют свои специальные возможности быть позна-ваемыми и различаемыми (познаются отдельно и раз¬личаются) , если только целое сопутствует им и никогда от них не отделяется, но вследствие совокупного пред¬ставления свойств имеет название тела…
352
Далее, надо полагать, что сами обстоятельства (предметы) научили и принудили человеческую при¬роду делать много разного рода вещей и что разум впо¬следствии совершенствовал то, что было вручено при¬родой, и делал дальнейшие изобретения, в некоторых случаях быстрее, в некоторых медленнее, в некоторые периоды и времена, делая большие успехи, в некото¬рые меньшие. Вот почему и названия первоначально возникли не по уговору, но так как каждый народ имел свои особые чувства и получал свои особые впечатле¬ния, то сами человеческие природы выпускали, каждая своим особым образом, воздух, образовавшийся под влиянием каждого чувства и впечатления, причем влия¬ет также разница между народами в зависимости от места их жительства. Впоследствии у каждого народа с общего согласия были даны вещам свои особые на¬звания, для того чтобы сделать друг другу словесные обозначения менее двусмысленными и выраженными более кратко. Кроме того, вводя некоторые предметы, ранее невиданные, люди, знакомые с ними, вводили и некоторые звуки для них; в некоторых случаях они вынуждены были произвести их, а в некоторых выбра¬ли их по рассудку согласно обычному способу образо¬вания слов и таким образом сделали их значение ясным.
Далее, относительно движения небесных тел, их вращения, затмения, восхода, захода и тому подобных явлений не следует думать, что они произошли бла¬годаря существу, которое ими распоряжается, приводит или привело их в порядок и в то же время пользуется полным блаженством и бессмертием; ибо занятия, за¬боты, гнев, благоволение несовместимы с блаженством, но они бывают при слабости, страхе, потребности в дру¬гих. С другой стороны, так как небесные тела суть соб-ранный в массу огонь, то не следует думать, что они обладают блаженством и по своему желанию прини-мают на себя эти движения…
Далее, следует думать, что тщательно исследовать причины наиболее важных явлений есть задача изуче¬ния природы и что счастье для нас при познании не¬бесных явлений основано именно на этом и на решении вопроса о том, каковы природы, которые мы видим в
12 Антология, т. 1, ч. 1 353
этих небесных явлениях и во всем том, что родственно с точным знанием, требующимся для этой цели, т. е. для счастья… Вообще следует уяснить себе то, что глав¬ное смятение в человеческой душе происходит оттого, что люди считают небесные тела блаженными и бес-смертными и вместе с тем думают, что они имеют же¬лания, действия, мотивы, противоречащие этим свойст¬вам; смятение происходит также оттого, что люди всегда ожидают или воображают какое-то вечное страда¬ние, как оно описано в мифах, может быть боясь и са¬мого бесчувствия в смерти, как будто оно имеет отно¬шение к ним; также оттого, что они испытывают это не вследствие соображений мышления, а вследствие ка¬кого-то безотчетного (неразумного) представления себе этих ужасов. Поэтому они, не зная их границ, ис¬пытывают такое же или же даже более сильное беспо¬койство, чем если бы дошли до этого мнения путем размышления. А безмятежность (атараксия) состоит в отрешении от всего этого и в постоянном памятова¬ний общих и важнейших принципов.
Поэтому надо относиться с вниманием к чувствам внутренним и внешним, которые у нас имеются… Ибо если мы будем относиться к этому с вниманием, то бу¬дем правильно определять причины, вызывающие смя¬тение и страх, и, определяя причины небесных явлений и остальных спорадически случающихся факторов, мы устраним все, что крайне страшит отдельных людей.
Вот тебе, Геродот, изложение главнейших положе¬ний, касающихся природы общей системы в сокращен¬ном виде…
ИЗ ПИСЬМА К МЕНЕКЕЮ
Пусть никто в молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься филосо¬фией: ведь никто не бывает ни недозрелым, ни пере¬зрелым для здоровья души. Кто говорит, что еще не наступило или прошло время для занятия философией, тот похож на того, кто говорит, что для счастья или еще нет, или уже нет времени. Поэтому и юноше, и старцу следует заниматься философией: первому—для того чтобы, старея, быть молоду благами вследствие
354
благодарного воспоминания о прошедшем, а второму— для того чтобы быть одновременно и молодым, и ста¬рым вследствие отсутствия страха перед будущим. По¬этому следует размышлять о том, что создает счастье, если действительно, когда оно есть, у нас все есть, а когда его нет, мы все делаем, чтобы его иметь.
Что я тебе постоянно советовал—это делай и об этом размышляй, имея в виду, что это основные прин¬ципы прекрасной жизни. Во-первых, верь, что бог — существо бессмертное и блаженное, согласно начертан¬ному общему представлению о боге, и не приписывай ему ничего чуждого его бессмертию или несогласного с его блаженством; но представляй себе о боге все, что может сохранять его блаженство, соединенное с бес¬смертием. Да, боги существуют: познание их — факт очевидный. Но они не таковы, какими их представляет себе толпа, потому что толпа не сохраняет о них по¬стоянно своего представления. Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы: ибо высказывания толпы о богах являются не естественными понятиями, но лживыми домыслами, согласно которым дурным людям боги по¬сылают величайший вред, а хорошим—пользу. Именно: люди, все время близко соприкасаясь со своими соб¬ственными добродетелями, к подобным себе относят¬ся хорошо, а на все, что не таково, смотрят как на чуждое.
Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заклю¬чается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной, не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отни¬мает жажду бессмертия. И действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг (впол¬не убежден), что в не-жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то
355
напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не име¬ет к нам никакого отношения, так как, когда мы су¬ществуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умер¬шим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют.
Люди толпы то избегают смерти как величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни, но и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не представляется каким-нибудь злом. Как пищу он выбирает вовсе не более обильную, но самую приятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, но самым приятным…
Надо принять во внимание, что желания бывают: одни — естественные, другие — пустые, и из числа ес¬тественных одни — необходимые, а другие — только естественные; а из числа необходимых одни — необхо¬димы для счастья, другие — для спокойствия тела, третьи — для самой жизни. Свободное от ошибок рас¬смотрение этих фактов при всяком выборе и избегании может содействовать здоровью тела и безмятежности души, так как это есть цель счастливой жизни: ведь ради этого мы все делаем, именно чтобы не иметь ни страданий, ни тревог… Мы имеем надобность в удо¬вольствии тогда, когда страдаем от отсутствия удоволь¬ствия; а когда не страдаем, то уже не нуждаемся в удо-вольствии. Поэтому-то мы и называем удовольствие на¬чалом и концом счастливой жизни…
Так как удовольствие есть первое и прирожденное нам благо, то поэтому мы выбираем не всякое удоволь¬ствие, но иногда мы обходим многие удовольствия, когда за ними следует для нас большая неприятность; также мы. считаем многие страдания лучше удовольст¬вия, когда приходит для нас большее удовольствие, пос¬ле того как мы вытерпим страдания в течение долго¬го времени. Таким образом, всякое удовольствие по естественному родству с нами есть благо, но не всякое удовольствие следует выбирать, равно как и страдание
350
всякое есть зло, но не всякого страдания следует из-бегать…
Простые кушанья доставляют такое же удовольст¬вие, как и дорогая пища, когда все страдание от недо¬статка устранено. Хлеб и вода доставляют величайшее
