множеством худшего становится маловажнее, это значит как бы с негодованием порицать такого человека и называть его низшим себя и невоздержным. — Да и следует. — Посмотри же теперь, продолжал я, на юный наш город, и ты найдешь в нем одно из этого. Он, справедливо ска¬жешь, почитается выше себя, если только мудрым .и высшим надобно называть то, в чем лучшее началь¬ствует над худшим. — Да, смотрю, сказал он: ты правду говоришь. — Притом многочисленные-то и разнообраз¬ные пожелания, удовольствия и скорби можно встре¬чать большею частью во всех — ив женщинах, и в слу¬гах, и во многих негодных людях, называемых свобод¬ными. — Уж конечно. — А простые-то и умеренные, управляемые именно союзом ума и верного мнения, встретишь ты в немногих, наилучших по природе и
404
наилучших по образованию. — Правда, сказал он. — Так не видишь ли — в городе у тебя уместно и то, что¬бы пожелания многих и негодных были там под вла¬стью пожеланий и благоразумия немногих и скромней¬ших? — Вижу, сказал он. — Следовательно, если какой-нибудь город должно назвать городом выше удоволь¬ствий, пожеланий и его самого, то вместе с ним следует назвать и этот. — Без сомнения, примолвил он. — А по всему этому не назовем ли его и рассудительным? — И очень, отвечал он. — Да и то еще: если в каком-ни¬будь городе и начальствующие, и подчиненные питают одинаковое мнение о том, кому должно начальствовать, то и в этом уместно то же самое. Или тебе не кажет¬ся? — Напротив, даже очень, сказал он. — Так ви¬дишь ли? Мы теперь последовательно дознали, что рас¬судительность походит на некоторую гармонию. — Что это за гармония? — То, что рассудительность не как мужество и мудрость: обе эти, находясь в известной части города, делают его — первая мужественным, по¬следняя мудрым; а та действует иначе: она устанавли¬вается в целом городе и отзывается во всех его стру¬нах8 то слабейшими, то сильнейшими, то средними, но согласно поющими одно и то же звуками — хочешь умствованием, хочешь силою, хочешь многочислен¬ностью, деньгами, либо чем другим в этом роде; так что весьма правильно сказали бы мы, что рассудительность есть это-то самое единомыслие, согласие худшего и луч¬шего по природе в том, кому должно начальствовать и в обществе, и в каждом человеке (Государство, 428 E-432 А).
Из дел в городе каждый гражданин должен произ¬водить одно то, к чему его природа наиболее способ¬на. — Да, говорили. — А что производить свое-то и не хвататься за многое есть именно справедливость — это слышали мы и от других и часто высказывали сами. — Да, высказывали. — Так это-то, друг мой, некоторым образом бывающее, продолжал я, это делание своего, вероятно, и есть справедливость. Знаешь ли, из чего заключаю? — Нет, скажи, отвечал он. — Мне кажется, в исследуемых нами добродетелях города, то есть в рассудительности, мужестве и мудрости, остальное есть
405
то, что всем им доставляет силу внедряться в человека, и в кого они внедряются-то, тем служить к спасению, пока в ком это имеется. Но остальное в них, когда эти три были найдены, мы назвали справедливостью (Госу¬дарство, 433 А — С).
Плотник, решаясь производить работы башмачника, или башмачник — работы плотника, та взаимно обмени¬ваясь орудиями и значением, либо один кто-нибудь, намереваясь исполнять дела обоих и переменяя все прочее, очень ли, думаешь, повредит городу? — Не очень, сказал он. — Но кто, полагаю, по природе худож¬ник или какой другой промышленник, возгордившись либо богатством, либо множеством, либо силою, либо чем иным в этом роде, решился бы войти в круг дел воинских или военный — в круг дел советника и блю¬стителя, тогда как он того не стоит, и оба эти взаимно обменялись бы орудиями и значениями либо даже один захотел бы делать все вместе, тот, как и ты, думаю, согласишься, этим обменом и многодельем погубил бы город. — Совершенно. — Следовательно, при трех видах добродетели многоделье и взаимный обмен занятий причиняют городу величайший вред и весьма правиль¬но могут быть названы злодеянием (Государство, 434 А-С).
Сторожа у нас и сторожихи должны всем зани-маться сообща; тогда наша речь, так как она говорит о возможном и полезном, согласна будет сама с со-бою. — И действительно, немалой волны избегаешь ты, сказал он. — Но вот ты скажешь, что она невелика, когда увидишь дальнейшее. — Говори-ка, посмотрю, сказал он. — За этим и другими прежними законами идет, думаю, следующий, продолжал я. — Какой? — Тот, что все эти женщины должны быть общими всем этим мужчинам, что ни одна не должна жить частно ни с одним; тоже опять общими — и дети, так, чтобы и дитя не знало своего родителя, и роди¬тель — своего дитяти. — Этот гораздо больше того, от¬носительно к неверию в возможность и пользу их, ска¬зал он. — Касательно пользы-то, что, то есть, иметь общих жен и общих детей есть величайшее благо, лишь бы это было возможно, не думаю, чтобы стали сомне-
406
ваться, продолжал я. Полагаю, что большее встре-тится сомнение касательно возможности этого (Госу¬дарство, 457 С — D).
Аристотель (384—322 до н. э.) родился в г. Стагире (Фра-кия) в семье придворного врача македонского царя. В 367 г. отправился в Афины и стал одним из учеников Платона. Оставался членом Академии в течение 20 лет, до самой смерти Платона. В 343 г. по приглашению македонского царя Фи-липпа стал воспитателем его сына, будущего царя Александра. Когда последний стал царем, Аристотель снова вернулся в Афины (в 335 г.), где он создал собственную философскую школу, получившую наименование Ликея (а также перипате¬тической школы). В кругу своих многочисленных учеников философ развернул здесь активную преподавательскую и науч¬ную деятельность. Она продолжалась до смерти Александра Македонского (323 г.), после чего Аристотель, которого в Афи¬нах рассматривали как приверженца македонской партии, был вынужден бежать из этого города и поселиться в Халкиде (о. Эвбея), где и умер в 322 г.
Ряд своих произведений Аристотель написал еще в пла-тоновской Академии, но из них сохранились лишь незначи-тельные фрагменты. До нас дошли произведения, написанные им после оставления Академии (по всей вероятности, в период его деятельности в Ликее). Эти произведения, в которых сфор¬мулирована едва ли не вся сумма знаний древних греков той эпохи, подразделяются на несколько групп: 1) логические трактаты, совокупность которых получила у комментаторов великого мыслителя наименование «Органон» (т. е. орудие, или метод). Сюда входят «Категории», «Об истолковании», в кото¬ром изложена теория суждения, «Аналитики первая и вто¬рая» — главное логическое сочинение мыслителя, «Топика», излагающая теорию вероятного знания, а также примыкающее к ней сочинение «О софистических опровержениях»; 2) трак¬таты, в которых рассматриваются различные вопросы, связан¬ные с истолкованием природы и движения: «Физика», «О про-исхождении и уничтожении», «О небе», «О небесных явлениях» и др.; 3) биологические трактаты: «О душе», «История живот¬ных», «О частях животных», «О возникновении животных», «О движении животных» и др.; 4) сочинения о «первой фило¬софии», как называл их сам Аристотель. При публикации этих сочинений в I в. до н. э. их издатель и редактор Андро¬ник Родосский назвал их «Метафизикой» (буквально «сочине¬ния, следующие после физики»); 5) этические сочинения; 6) социально-политические и исторические сочинения, важ¬нейшее из них — «Политика», и 7) работы об искусстве, поэзии и риторике, важнейшая из них — «Поэтика» (или «Об искус¬стве поэзии»).
407
Отрывки из произведений Аристотеля печатаются по сле¬дующим изданиям: «Метафизика». Пер. Л. В. Кубицкого. М. — Л., 1934; «Категории». Пер. А. В. Кубицкого. М., 1939; «Аналитики». Пер. Б. А. Фохта. М., 1952; «Физика». Пер. В. П. Карпова. М., 1936; «Психологические сочинения» («О душе»). Пер. В. Снегирева. Казань, 1885; «Этика». Пер. Э. Радлова. СПб., 1908; «Политика». Пер. С. А. Жебелева. М., 1911.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Есть некоторая наука, которая рассматривает сущее как такое и то, что ему присуще самому по себе. Эта наука не тождественна ни с одной из частных наук: ни одна из других наук не исследует общую природу су¬щего как такого, но все они выделяют себе какую-ни¬будь часть его (сущего) и затем рассматривают отно¬сительно этой части то, что ей окажется присущим; так поступают, например, науки математические. А так как предмет нашего исследования составляют начала и высшие причины, то они, очевидно, должны быть на¬чалами и причинами некоторой существующей реаль¬ности (physeo’s tinos) согласно ее собственной природе. Если теперь те, которые искали элементы вещей, также искали эти первые начала, то элементы сущего, кото¬рые они искали, со своей стороны должны стоять не в случайном отношении» к сущему, но поскольку это — вущее. А потому и нам нужно выяснить (установить) первые начала для сущего как такого.
ГЛАВА ВТОРАЯ
О сущем говорится, правда, в различных значениях (с различных точек зрения), но при этом всегда в отно¬шении к чему-то одному и к одной основной реально¬сти, так что здесь не одна только общность названия; напротив, дело обстоит здесь по образцу того, как все здоровое, например, находится в том или другом отношении к здоровью — или потому, что сохраняет его, или потому, что его производит, или потому, что
408
является его признаком, или, наконец, потому, что спо¬собно воспринять его; и подобным же образом и лечеб¬ное стоит в отношении к лечебному искусству (одно называется так потому, что владеет этим искусством, другое — потому, что имеет способность к нему, третье — потому, что является результатом его приме¬нения), и мы можем привести и ряд других случаев подобного же словоупотребления. Так вот таким же точно образом и о сущем говорится с различных точек зрения, но всегда в отношении к одному началу; в одних случаях это название применяется потому, что мы имеем перед собой сущности, в других — потому, что это состояния сущности, иногда потому, что это путь (промежуточные ступени) к сущности или уни-чтожение и отсутствие ее, иногда это — какое-нибудь качество сущности или то, что производит или порож¬дает как самую сущность, так и то, что стоит в каком-либо отношении к ней, или, наконец, это — отрицание каких-либо подобных свойств сущности или ее самой, почему мы и говорим, что не-сущее есть не-сущее. Те¬перь, подобно тому как все, что носит название здо¬рового, составляет предмет одной науки, так точно обстоит дело и в остальных указанных случаях. Ибо одна наука должна рассматривать не только то, что принадлежит к одному роду, но и то, о чем так или иначе говорится в отношении к одной основной реаль¬ности: ведь и это все в
