известном смысле охватывается одним родом. Поэтому ясно, что и рассмотрение су¬щего, поскольку оно сущее, есть дело одной науки. А наука во всех случаях основным образом имеет дело с первым (toy protoy) в данной области — с тем, от чего все остальное зависит и благодаря чему оно обо-» значается как такое. Следовательно, если это сущ¬ность, то философ должен, думается, обладать позна¬нием начал и причин сущностей.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Теперь нужно сказать, должна ли одна и та же наука или различные иметь дело с положениями, кото¬рые в математике носят название аксиом, с одной сто-

410

роны, и с сущностью — с другой. Конечно, ясно, что и рассмотрение таких аксиом составляет вместе с рас¬смотрением сущности предмет одной науки, а именно той, которою занимается философ; ибо аксиомы эти имеют силу для всего существующего, а не специально для одного какого-нибудь рода отдельно от всех дру¬гих. И пользуются ими все, потому что это аксиомы, определяющие сущее как такое, а каждый род изучае¬мых предметов есть некоторое сущее; но имеют с ними дело в той мере, насколько это каждому нужно, а это значит в зависимости от того, как далеко про¬стирается род, в области которого при этом даются доказательства. Таким образом, ясно, что аксиомы применяются ко всему, поскольку оно есть нечто су¬щее (это ведь то свойство, которое одинаково прису¬ще всему), и, следовательно, человеку, который зани¬мается познанием относительно сущего как такого, надлежит также рассматривать и эти аксиомы. Поэто-му никто из тех, кто ведет исследование частного ха-рактера, не берется что-либо сказать про них, истинны ли они или нет, — на это не решается ни геометр, ни арифметик, но только некоторые из физиков, со сто¬роны которых поступать так вполне естественно: они ведь одни полагали, что подвергают исследованию всю природу и сущее как такое. Но так как есть еще исследователь, который выше физика (ибо природа есть только отдельный род существующего), то тому, кто производит рассмотрение всеобщим образом, и производит его в отношении первой сущности, надо будет сделать предметом разбора и аксиомы; что же касается физики, то она также есть некоторая муд¬рость, но не первая. А соображения, которые начи¬нают развивать относительно аксиом некоторые из тех, кто рассуждает об истине, ставя вопрос, при ка¬ких условиях следует принимать ее, — эти соображения высказываются вследствие полного незнакомства с ана¬литикой: к доказательству следует приступать, уже будучи знакомым с этими аксиомами, а не заниматься только еще их установлением, услышав про них.

Что выяснение начал умозаключения также нахо-дится в ведении философа и того, кто рассматривает

411

относительно всякой сущности вообще, какова она от природы, — это очевидно. А тот, кто в какой-либо обла¬сти располагает наибольшим знанием, должен иметь воз¬можность указать наиболее достоверные начала сво¬его предмета, и, следовательно, тот, кто располагает таким знанием относительно существующих вещей как таких, должен быть в состоянии указать эти начала для всего вообще. Таковым является философ. А самым достоверным из всех началом надо считать то, по от¬ношению к которому невозможно ошибиться, ибо такое начало должно быть наилучшим образом познаваемым (все ведь впадают в ошибки по отношению к тому, чего не постигают) и должно выступать как безуслов¬ное. Действительно, начало, которым должен владеть всякий, кто постигает какую-либо вещь, — такое нача¬ло не гипотеза; а то, что необходимо знать человеку, если он познает хоть что-нибудь, — это он должен иметь в своем распоряжении уже с самого начала. Таким образом, ясно, что начало, обладающее указан¬ными свойствами, есть наиболее достоверное из всех; а теперь укажем, что это за начало. Невозможно, что¬бы одно и то же вместе было и не было присуще од¬ному и тому же и в одном и том же смысле (пусть будут здесь также присоединены все оговорки, какие только мы могли бы присоединить, во избежание сло¬весных затруднений), — это, конечно, самое достовер¬ное из всех начал: к нему полностью применимо дан¬ное выше определение. В самом деле, не может кто бы то ни было признавать, что одно и то же и сущест-вует, и не существует, как это, по мнению некоторых, утверждает Гераклит, ибо нет необходимости действи¬тельно принимать то, что утверждаешь на словах. И если невозможно, чтобы противоположные вещи вместе находились в одном и том же (будем считать, что и к данному положению привнесены у нас обыч¬ные уточнения), а в то же время там, где имеется противоречие, одно мнение противоположно другому, — тогда, очевидно, одному и тому же человеку невоз¬можно вместе принимать, что та же самая вещь суще¬ствует и не существует; в самом деле, у того, кто в этом вопросе держится такого ошибочного взгляда,

412

были бы вместе противоположные мнения. Поэтому все, кто дает доказательство, возводят его к этому положению как к последнему: по существу это ведь и начало для всех других аксиом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Есть, однако же (de), люди, которые, как мы ука-зали, и сами говорят, что одно и то же может сущест¬вовать и не существовать вместе, и утверждают, что стоять на этой точке зрения возможно. К этому тезису прибегают многие и среди исследователей природы. А мы со своей стороны приняли теперь, что вместе существовать и не существовать нельзя, и, пользуясь этим положением, показали, что мы имеем здесь самое достоверное из всех начал. Так вот, некоторые тре¬буют, чтобы и это положение само было доказано, требуют по невежественности, так как это ведь неве¬жественность — не знать, для чего следует искать до¬казательства и для чего не следует. На самом деле, для всего без исключения доказательства существовать не может (ведь ряд уходил бы в бесконечность, так что и в этом случае доказательства не было бы); а если для некоторых начал не следует искать доказательст¬ва, то они’, вероятно, не будут в состоянии сказать, какое же начало считают они таким не требующим доказательства в большей мере. И кроме того, возмож¬но и по отношению к их утверждению доказать пу¬тем его изобличения, что так дело обстоять не мо¬жет2, если только возражающий против нас вклады¬вает в свои слова какое-нибудь содержание; если же в них нет никакого содержания, то было бы смешно искать обоснования в споре против того, кто не имеет обоснования ни для чего, именно поскольку он не имеет его: ведь такой человек, поскольку он такой, это все равно что растение. Что же касается доказатель¬ства путем изобличения, то я отмечаю у него вот ка¬кое отличие по сравнению с обыкновенным доказа¬тельством: человеку, который в этом случае дает обыкновенное доказательство, можно было бы припи¬сать предвосхищение того, что вначале подлежало до¬казательству; если же в подобном проступке оказы-

413

вается повинен другой3, то это уже изобличение, а не доказательство. Исходным пунктом против всех подоб¬ных возражений является не требование у противни¬ка признать, что что-нибудь или существует, или не существует (это можно было бы, пожалуй, принять за требование признать то, что вначале подлежало дока¬зательству); но он должен согласиться, что в свои слова он во всяком случае вкладывает какое-нибудь значение — и для себя, и для другого; это ведь необхо¬димо, если только он высказывает что-нибудь, так как иначе такой человек не может рассуждать ни сам с со¬бой, ни с кем-либо другим. Но если это принимается, тогда уже будет возможно доказательство4; в самом деле, тогда уже будет налицо нечто определенное. Од¬нако ответственность за это доказательство лежит не на том, кто его проводит, а на том, против кого оно направлено; этот последний, упраздняя рассуждение, испытывает его на себе. А кроме того, тот, кто дал по этому вопросу свое согласие , тем самым признал, что есть нечто истинное независимо от доказательства…

Прежде всего, очевидно, надо во всяком случае считать верным то, что слово «быть» или слово «не-быть» имеет данное определенное значение, так что, следо¬вательно, не все может обстоять так и вместе с тем иначе. Далее, если слово «человек» обозначает что-ни¬будь одно, то пусть это будет двуногое животное. Тем., что слово означает что-нибудь одно, я хочу сказать, что если у слова «человек» будет то значение, кото¬рое я указал (т. е. животное двуногое), тогда у всего, к чему приложимо наименование «человек», сущность бытия человеком будет именно в этом (при этом не играет никакой роли также, если кто скажет, что то или другое слово имеет несколько значений, только бы их было определенное число; в таком случае для каждого понятия можно было бы установить особое имя; так обстояло бы, например, дело, если бы кто сказал, что слово «человек» имеет не одно значение, а несколько, причем одному из них соответствовало бы одно понятие двуногого животного, а кроме того, име¬лось бы и несколько других понятий, число которых было бы, однако же, определено: ведь тогда для каж-

414

дого понятия можно было бы установить особое имя. Если же это было бы не так, но было бы заявлено, что у слова неопределенное количество значений, в та¬ком случае речь, очевидно, не была бы возможна; в самом деле, иметь не одно значение — это значит не иметь ни одного значения; если же у слов нет опре¬деленных значений, тогда утрачена всякая возмож¬ность рассуждать друг с другом, а в действительно¬сти — и с самим собой; ибо невозможно ничего мыс¬лить, если не мыслишь каждый раз что-нибудь одно; а если мыслить возможно, тогда для этого предмета мысли всегда можно будет установить одно имя). Итак, признаем, что слово, как это было сказано вна¬чале, имеет то или другое значение, и при этом толь¬ко одно. Тогда, конечно, бытие человеком не может значить то же, что не-бытие человеком, если только слово «человек» означает не только какой-нибудь предикат одного объекта, но и самый этот объект как один (мы ведь выражение «означать одно» при¬нимаем не в смысле «означать» те или другие преди¬каты одного, так как в этом случае и «образованное», и «белое», и «человек» значили бы одно и то же, и, следовательно, все будет тогда одним; ибо всем этим именам будет соответствовать одно и то же понятие). И точно так же бытие и не-бытие чем-нибудь не бу¬дут представлять собою одно и то же, разве лишь при употреблении одного и того же слова