о некотором, то почему он об одном заботится, а о другом нет? Ибо он либо и хочет, и может забо-титься обо всем, либо хочет, но не может, либо может, но не хочет, либо не может и не хочет. Но если бы он и хотел, и мог, то он и заботился бы обо всем; судя же по сказанному выше, он не заботится обо всем; значит, он не хочет и не может заботиться обо всем. Если же он хочет, но не может, то он слабее той причины, бла¬годаря которой он не может заботиться о том, о чем не заботится, а понятию бога противоречит то, что он сла¬бее чего-нибудь. Если же он может заботиться обо всем, но не хочет, то можно считать его завистливым. Если же он и не хочет, и не может, то он и завистлив, и слаб; а говорить это про бога пристало только нечестивцам. Значит, бог не заботится о том, что в мире. Если же он не имеет забот ни о чем и у него нет никакого дела и действия, то никто не сможет сказать, откуда он вос¬принимает существование бога, если оно очевидно само
534
по себе и не воспринимается из каких-нибудь действий. И вследствие этого, значит, невосприемлемо, есть ли бог. Из этого же мы заключаем, что те, кто определенно утверждает, что бог есть, пожалуй, будут принуждены к нечестию. Ибо, говоря, что он заботится обо всем, они признают, что бог — причина зла, а говоря, что он забо¬тится о некотором или ни о чем, они будут принуждены признать его либо завистливым, либо слабым, а это, как вполне очевидно, присуще нечестивым (стр. 135—138).
III, 5. Существует ли причина чего-нибудь?
Вероятно, что существует причина; ибо иначе как происходило бы увеличение, уменьшение, происхожде¬ние и исчезновение, вообще движение, каждое из физи¬ческих и душевных действий, управление всем миром и все остальное, если не по какой-нибудь причине? Ибо если и ничего из этого не существует в природе, то мы скажем, что по какой-нибудь причине оно кажется нам именно таким каким оно не есть на самом деле. Но если бы не было причины, все происходило бы из всего и как придется. Так, например, лошади, может быть, родились бы от мышей, а слоны от муравьев, и в еги¬петских Фивах пошел бы, пожалуй, обильный дождь и снег, а южные области были бы лишены дождя, если бы не было какой-нибудь причины, по которой южные об¬ласти подвержены бурной погоде, а лежащие к вос¬току — сухой. Кроме того, говорящий, .что нет никакой причины, опровергает сам себя; ибо если он скажет, что говорит это просто и без какой-нибудь причины, то он не будет достоин доверия; если же он говорит это по какой-нибудь причине, то, желая уничтожить причин¬ное, он устанавливает какое-нибудь причинное, давая причину, по которой нет причинного.
Поэтому-то вероятно, что есть причинное. Но то, что одинаково вероятно также говорить, что нет ничего причинного, будет ясно, как только мы приведем сей¬час хоть несколько речей из многих для того, чтобы показать это. Так, например, невозможно помыслить причину, прежде чем воспринять ее действие как ее действие; мы тогда узнаем, что она — причина действия,
535
когда воспринимаем его как действие. Но мы также не можем воспринять действие причины как ее действие, если не воспримем причины действия как его причины; ибо мы только тогда, по-видимому, знаем, что оно его действие, когда воспримем его причину как его при¬чину. Таким образом, чтобы помыслить причину, нужно раньше познать действие, а чтобы познать действие, нужно, как я сказал, раньше знать причину; тогда за¬труднение тропа взаимной доказуемости показывает, что и то и другое немыслимо, так как нельзя мыслить причину как причину и действие как действие, а каж¬дое из них требует удостоверения через другое, и мы не будем знать, с которого из них нам начать понятие. Вследствие этого мы не можем и высказать, что есть какая-нибудь причина чего-нибудь (стр. 139—140).
Из этого мы заключаем наконец, что если вероятны рассуждения, по которым, как мы указали, нужно при¬знать существование причины, то также вероятны и те, которые показывают, что не следует говорить, что есть . причина, и предпочесть одни другим невозможно, так как у нас нет общепризнанных ни знака, ни критерия, ни доказательства, как мы раньше установили; поэтому необходимо воздерживаться и от суждения о существо¬вании причины, одинаково признавая как то, что есть причина, так и то, что ее нет, поскольку это касается того, что говорится догматиками (стр. 142).
Плотин (ок. 203 — ок. 269) — основоположник неоплато-низма, самого влиятельного философского направления поздней античности. Родился в Ликополе (Египет), с 243/244 г. препо¬давал философию в Риме, где вокруг него собрался значитель¬ный круг слушателей (главным образом из верхов римского общества) и последователей. Свои философские идеи Плотин начал излагать поздно. Написав несколько десятков трактатов, он так и не успел придать им форму целостного произведения.’ Перед смертью Плотин поручил редактирование и издание этих трактатов своему ученику Порфирию (232/233—301/304), знаме¬нитому философу-идеалисту, логику и критику христианства. Порфирий разделил все трактаты своего учителя тематически, на шесть разделов. Поскольку же в каждом разделе оказалось по девять трактатов, произведение Плотина с тех пор стало
530
носить греческое имя «Эннеады» (т. е. «Девятки»). Каждый из трактатов в свою очередь делится на главы. Отсюда трой¬ная нумерация, принятая в научных изданиях этого произве-дения и в ссылках на него. Эту нумерацию читатель встретит и в нижеследующих отрывках из «Эннеад», характеризующих некоторые, наиболее важные идеи этого произведения: первая (римская) цифра обозначает номер Эннеады, вторая же и третья (арабские) — номер трактата в данной Эннеаде и но¬мер главы в данном трактате.
Перевод произведен по изданию: «Plotini Enneades», ed. Volkmann, I—II. Lipsia, 1883—1884. За исключением двух пара¬графов (V 2, 1—2), переведенных П. П. Блонским (и опублико¬ванных в его книге «Философия Плотина». М., 1918, стр. 184— 185), тексты переведены А. Ф. Лосевым.
I 3, 4—5. Диалектика есть способность давать в ло¬госе мысленное и словесное определение каждой вещи, что она есть и чем отличается от других вещей и что у нее общее с ними и, кроме того, где место каждой из них, и есть ли она сущность, и сколько имеется сущих и, с другой стороны, не-сущих, отличных от сущих. Она говорит и о благе, и о не-благе, и о том, что относится к благу, и о противоположном ему, и о том, что вечно, и, конечно, о том, что не таково; говорит обо всем она на основании знания, а не мнения. Отказавшись от блуждания в области чувственного, она утверждается в области умопостигаемого и там занимается тем, что отвергает ложь и питает душу в так называемой оби¬тели истины. Она пользуется ?латоновым делением для различения идей, равно как и для определения смысло¬вой единичности, пользуется им, далее, для установ¬ления первых родов сущего, мысленно сочетая их, пока не пройдет всю область умопостигаемого, и снова расчленяя их, пока не дойдет до первоначала. Тогда она успокаивается, по крайней мере пока она там, она со¬храняет молчание и, не занимаясь уже множеством дел, но собираясь в единое, зрит, передавая так называемое логическое учение о посылках и силлогизмах — словно некое умение писать — другому искусству; считая кое-что из этого необходимым для искусства, она все это разбирает, равно как и прочее, считая кое-что из этого
538
полезным, а кое-что излишним и отвечающим способу исследования в этой области.
Но откуда это знание берет свои начала? Конечно, ум дает ей очевидные начала, если только душа спо¬собна их постичь. Душа затем вытекающее из них со¬единяет, сочетает и различает, пока не доходит до со¬вершенного ума. В самом деле, диалектика, сказал Платон, есть самое чистое в уме и мышлении. Будучи наиболее ценной из всех наших способностей, она необ¬ходимо занимается сущим и наиболее ценным, как мышление — сущим, как ум — тем, что за пределами сущего. Но что такое философия? Она самое ценное. Но тождественна ли она с диалектикой? Нет, диалектика — самая ценная часть философии. В самом деле, не сле¬дует думать, что диалектика есть лишь орудие фило¬софа; она не состоит из пустых положений и правил, а трактует о вещах и имеет сущее как бы своей материей; она приступает к ним методически, имея вместе с поло¬жениями и вещи.
Ошибки и софизмы она принимает во внимание, когда их допускает кто-то иной, осуждает ложь как чуждое истинному в ней, полагая, что, когда кто-то предлагает ложь, это против правил истины. Стало быть, посылки не предмет ее познания, ибо они только бук¬вы, а знает она только истину, зная тем самым то, что называется посылкой, и вообще знает душевные дви¬жения, то, что душа полагает в посылках и доказывает в заключении, и доказывает то, что полагает, или что-то другое и идет ли речь о разном или о тождест¬венном; когда все это ей встречается, она подходит к этому подобно восприятию. Однако тщательное исследование она предоставляет другому искусству, которое находит в этом удовлетворение.
ОБ ОБЕИХ МАТЕРИЯХ
? 4, 2—8. Итак, если бытие материи должно быть чем-то неопределенным и лишенным формы, а в суще-ствующих там предметах как в совершенных нет ни¬чего неопределенного и лишенного формы, то, выходит, материи там нет. Кроме того, если каждый предмет там прост, то он и не нуждается в материи, чтобы быть
539
сложенным из нее и из другого начала. Далее, стано¬вящееся, равно как и делающее из одного другое, нуж¬дается в материи, вследствие чего и мыслится чувствен¬ная материя; не-становящееся же не нуждается в материи. Да и откуда она могла бы появиться и на¬личествовать? Если она возникла, то от чего-то; если же она вечна, то начал было бы больше и первоначала были бы случайными. И если еще присоединяется идея, то сложенное будет телом, так что тело сущест¬вовало бы и там.
Прежде всего следует сказать, что неопределенное отнюдь не везде достойно только презрения, равно как и то, что по своему смыслу могло бы быть понято как лишенное формы, если оно намерено подчиняться тому, что раньше его, и наилучшему. Нечто подобное пред¬ставляет собой душа по отношению к уму и смыслу, так как она естественно приобретает форму от них и на¬правляется к лучшей идее. Кроме того, в умопостигае¬мых предметах сложенное существует иначе, не так,» как тела, потому что и смыслы сложены и своей актив¬ностью создают сложенное — природу, активность кото¬рой направлена к идее. Если же неопределенное и ли-шенное формы находится в отношении
