природою. Но действительно ли и сам он возникает из созерцания? Конечно, из созерцания. Но так ли, что он и сам себя каким-то образом созерцает? Действительно, он есть результат созерцания и кого-то созерцавшего. Но каким же образом природа имеет это созерцание? Она имеет его не как происшедшее из разума. Происшедшим из разума я называю рассмотрение природой собственного содержания. По какой же причине она оказывается и жизнью, и смыслом, и творческой потенцией? Неужели потому, что рассматривать не значит еще обладать? Од-нако если она обладает, то именно потому, что она этим обладает, она и творит. Следовательно, для нее быть тем, что она есть, — значит творить. Она есть созерца¬ние и предмет созерцания, ибо она есть смысл. Благо¬даря тому что она есть созерцание, предмет созерцания и смысл, она и творит, поскольку она все это. Творче¬ство, следовательно, явлено нам как созерцание. Ибо оно результат пребывающего созерцания, созерцания, которое делает не что иное, как творит именно благо¬даря тому, что оно созерцание.

18 Антология, т, 1, ч. l 545

Ill 8,4. И если кто-нибудь спросит природу, ради чего она творит, то она сказала бы, если бы она захо-тела услышать вопрошающего и говорить с ним: «Не спрашивать меня надо, а понимать самому в безмолвии, как и я безмолвствую и не имею привычки говорить. Но что же понимать? То, что возникшее есть мое видение в моем безмолвии, что возникшее по природе есть пред¬мет созерцания, что мне, возникшей из такого вот со¬зерцания, свойственно иметь любозрительную природу и что акты моего созерцания творят предмет созерца¬ния, как геометры чертят, созерцая. Но я не черчу, а созерцаю, и линии тел возникают словно расходящиеся. И мне свойственно страдание матери и родивших меня, потому что и они возникли из созерцания, и я произо¬шла не потому, что они действовали, я произошла от¬того, что более высокие смыслы созерцали самих себя»… И созерцание это молчаливое, хотя более смутное. Действительно, другое созерцание яснее видит, чем оно. Оно же только отображение иного созерцания. По этой же причине и порожденное им во всех отношениях слабо, поскольку слабое созерцание творит и слабый предмет созерцания. Также и люди, когда становятся слабыми для созерцания, совершают деятельность, эту тень созерцания и смысла. Поскольку для них недоста¬точно способности созерцания по слабости души, они, не будучи в состоянии достаточно постичь предмет со¬зерцания и им не насыщаясь, а стремясь его увидеть, устремляются к деятельности, чтобы увидеть то, чего не способны видеть умом. И когда они начинают творить, они и сами хотят это видеть и другим дать возмож¬ность созерцать и ощущать, а именно когда намерение у них становится, насколько возможно, действием. По¬этому мы везде найдем, что творчество и деятельность есть или слабость созерцания, или нечто сопутствующее ему. Слабость — если после сделанного ничего не имеют в смысле созерцания и нечто сопутствующее ему — если до этого имеют нечто лучшее для созерцания, чем сделанное. Кто же, способный созерцать истинное, пред¬почтет образ истинного? Это подтверждают и менее ода¬ренные дети, которые, будучи не способны к обучению и созерцанию, обращаются к искусствам и ремеслам.

54о

1118.7. Итак, может считаться ясным — отчасти по¬тому, что это понятно само собой, отчасти об этом напо¬мнило наше исследование, — что все истинно сущее возникает из созерцания и есть созерцание, а возник¬шее из него возникло вследствие того, что оно созер¬цает и само есть предмет созерцания (одно через ощу¬щение, другое через знание или мнение); что поступки имеют целью знание, а стремление к знанию и порож¬дения созерцания имеют целью завершение формы ^eidoys) и другого предмета созерцания; что вообще все, будучи подражанием творящего, творит предметы со¬зерцания и формы; что становящиеся сущности, будучи подражанием сущего, указуют творящее, сделавшее своей целью не акты творчества и не деяния, а возмож¬ность созерцать их результат; что это хотят видеть размышления и еще раньше — ощущения, цель кото-рых — знание, и еще до них природа творит предмет созерцания в самой себе и смысл, творя другой смысл. Ведь и то ясно, что если первое сущее состоит в созер¬цании, то необходимо и всему прочему стремиться к этому, раз начало — цель для всего. Действительно, когда живые существа рождают, то движут ими смыс¬лы, существующие внутри, и это есть деятельность созерцания и муки от созидания многих форм и многих предметов созерцания, от наполнения всего смыслами и как бы от постоянного созерцания. Ибо творить какое-либо бытие — значит творить форму, а это значит на-полнять все созерцаниями. И ошибки, в возникающем ли или в действующем, суть уклонение созерцающего от предмета созерцания. И плохой мастер как раз тот, кто творит безобразные формы. Потому же и влюбленные относятся к тем, кто зрит и стремится к образу.

1118.8. Все это так. Когда созерцание восходит от природы к душе и от последней к уму и когда созерца¬ния становятся все более подлинными и все более сли¬тыми с созерцающими и в ревностной душе познание идет к отождествлению с субъектом, как устремляю¬щееся к уму, тогда, очевидно, в последнем оба они уже одно — не по приспособлению, как в наилучшей душе, а по сущности и по тождеству бытия с мышлением. Действительно, оба они уже не различны между собой,

547

так как иначе опять должно было бы быть иное, в ко-тором одно и другое неразличимы; следовательно, необ¬ходимо, чтобы оба были здесь поистине одним. А оно есть живое созерцание, не такой предмет созерцания, как то, что находится в другом. Ибо то, что живет в другом, не есть живое в себе. Поэтому если должен жить какой-нибудь предмет созерцания или мысли, то он должен быть живым в себе, а не какой-нибудь расти¬тельной, чувствительной и душевной жизнью, но, по¬скольку и прочие виды жизни суть некоторым обра¬зом мышление, одна жизнь есть растительное мышле¬ние, другая — чувствительное, третья — душевное. Но почему же они мышление? А потому, что они суть смыслы. И всякая жизнь есть некое мышление, но одно более смутное, чем другое, как и жизнь. А та более яс¬ная и первая жизнь есть одно с первым умом. Следо-вательно, первое мышление есть первая жизнь, и вто-рая жизнь есть второе мышление, и последняя жизнь есть последнее мышление. Стало быть, всякая жизнь такого рода есть и мышление. Однако люди, пожалуй, назовут различия в жизни и не назовут различий в мышлении, одно называют они мышлением, а другое совсем не считают мышлением, потому что они вообще не исследуют того, что такое жизнь. Однако именно на то надо указать, что также и здесь рассуждение вновь обнаруживает, что все сущее есть побочное дело созер¬цания. Если поэтому истиннейшая жизнь есть жизнь благодаря мышлению, а жизнь тождественна с истин-нейшим мышлением, то истиннейшее мышление живет, а созерцание и такой предмет созерцания есть живое и жизнь, и оба — одно.

III 8,11. Так как ум прекрасен, даже прекраснейшее из всего, покоится в чистом свете и чистом сиянии и охватывает природу сущего — наш прекрасный мир есть лишь тень и отражение ума; так как он покоится во всем блеске (ибо в нем нет ничего бессмысленного, тем¬ного, несоразмерного); так как он живет блаженной жизнью, — то изумление должно охватывать видящего его, подобающим образом проникающего в него и стано-вящегося с ним одно. Подобно, стало быть, тому как воззревший на небо и увидевший свет звезд размыш-

548

ляет об их творце и ищет его, так подобает, чтобы и тот, кто увидел, узрел умопостигаемый мир и изумился, искал его творца, того, кто, следовательно, есть основав¬ший его, искал, где и как тот породил такого сына, как ум, прекрасного отрока, от него происшедшего отрока. Поистине тот вовсе не есть ни ум, ни отрок, а раньше ума и отрока, ибо ум и отрок — после него и нуждаются в насыщении и мышлении, что близко к неиспытываю-щему недостатка и ненуждающемуся в мышлении, и это имеет истинную полноту и истинное мышление, по¬тому что имеет их изначально. То же, что раньше его, и не нуждается, и не имеет. Иначе оно не было бы бла¬гом.

ТРИ ИПОСТАСИ И УЧЕНИЕ ОБ ЭМАНАЦИИ

V 2,1. Единое есть все и ничто, ибо начало всего не есть все, но все — его, ибо все как бы возвращается к нему, вернее, как бы еще не есть, но будет. Как же оно возникает из простого единого, если в тождествен¬ном нет какого-либо разнообразия, какой бы то ни было двойственности? Именно потому, что в нем ничего не было, все — из него и именно для того, чтобы было су¬щее; само единое есть не сущее, а родитель его, и это как бы первое рождение, ибо, будучи совершенным (так как ничего не ищет, ничего не имеет и ни в чем не нуж¬дается) , оно как бы перелилось через край и, наполнен¬ное самим собою, создало другое; возникшее же повер-нулось к нему и наполнилось, а взирая на <;амое себя, стало таким образом умом. И, с одной стороны, непод¬вижное пребывание, обращенное к «тому»', создало сущее, а, с другой — видение, направленное на самого себя, — ум. Итак, когда оно, пребывая, обращено к са¬мому себе, дабы созерцать, оно в одно и то же время стало и умом, и сущим. И вот, существуя так, как «тот», оно создает подобное, изливая много потенции; и это есть идея его, как и предшествующее ему излилось. И эта проистекающая из сущности активность есть душа, ставшая этим, между тем как «то» пребывает неизменным, ибо и ум возник, в то время как предше¬ствующее ему пребывало неизменным. Но душа создает, не пребывая неизменной, а приведенная в движение, 549 она породила образ. Итак, взирая на то, из чего воз-никла, она наполняется и, вступая в иное и противо-положное движение, порождает образ самой себя — ощу-щение и растительную природу. Но ничто не отнято и не отсечено от предшествующего. Поэтому и кажется, что душа человека простирается вплоть до растений: известным образом простирается так, что ей принадле¬жит то, что в растениях. Однако не вся она в расте¬ниях, а постольку оказывается в растениях, поскольку устремилась столь далеко, что своим продвижением и желанием худшего создала другую субстанцию, тогда как предшествующее этому, зависящее от ума, позво¬ляет уму пребывать в самом себе. V 2, 2. Таким образом, имеется продвижение от пер¬вого к последнему, причем каждое всегда остается на своем месте, в то