света ни разу и бродит в сплошной тьме, сказано: «Не знают, не разумеют, во тьме ходят» Псалом LXXXI, 5. Истина, хотя и сияет столь ярко, совершенно скрыта от них, так что к ним подходят следующие слова писания: «И ныне люди не могут глядеть на светило, которое ярко сияет в небесах» Иова, XXXVII, 21. Такова тол¬па обыкновенных людей; настоящее сочинение не при¬нимает их во внимание…
Если бы кто-нибудь захотел обучать этим предме-там, не пользуясь иносказаниями и иноречиями, то его выражения стали бы столь темными и краткими, что они не были бы более понятны, чем иносказания и ино-речия. Можно сказать, что ученые и мудрецы руково¬дились в этом отношении божественной волей, подобно тому как они подчинялись законам природы в предме¬тах, касающихся тела. Ты, конечно, знаешь, что всемо¬гущий, желая исправить нас и усовершенствовать со¬стояние нашего общества, открыл нам законы, которые должны руководить нашими действиями. Это возможно лишь в том случае, если наше умственное развитие до¬шло до известной ступени. Сначала мы должны обра¬зовать понятие о нашем творце, которое соответствова¬ло бы нашим умственным способностям; это возможно лишь посредством науки метафизики. Но эту науку мы можем изучить лишь после того, как изучили фи-зику, ибо последняя граничит с метафизикой и должна предшествовать ей в обучении, как это известно всем занимавшимся этими вопросами. Вот почему всемогу-щий начал свою книгу с описания творения, что, как мы объяснили, составляет науку физику. Но этот пред¬мет очень важен и значителен, а наша умственная спо¬собность недостаточна для того, чтобы полностью по¬стигнуть эти великие вопросы. Поэтому, когда божест-
784
венная мудрость пожелала сообщить нам те глубокие истины, которые она считала необходимыми для нас, она воспользовалась иносказаниями и иноречиями и весьма темными выражениями. Так и наши мудрецы сказали: «Существу из плоти и крови невозможно пол¬ностью объяснить творение. Поэтому писание просто рассказывает нам: вначале бог сотворил небо и зем¬лю». Значит, наши мудрецы обратили внимание -на то, что упомянутые предметы составляют великую тайну. Ты знаешь также изречение Соломона: «Далеко то, что было, и глубоко-глубоко: кто постигнет его?» Екклези-аст, VII, 24. Все эти предметы излагаются посредством равнозвучных, но разнозначных слов, так что необра¬зованный может понимать их в одном смысле, соответ¬ствующем мере его понимания и незначительной силе его постижения, а образованный может понимать их в другом смысле.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Не думай, что только метафизику следует излагать простому народу осторожно, это относится также к большей части физики. Мы часто ссылались на следу-ющее изречение наших мудрецов: «Маасе Берешит не следует излагать в присутствии двух лиц». Этим пра-вилом руководились не только богословы; древние фи¬лософы и ученые других народов точно так же выра¬жались темным и загадочным языком, когда разбирали вопросы о началах вещей. Так, Платон и его предшест¬венники называли материю женщиной, а форму — муж¬чиной. Ты знаешь, что существуют три начала возни¬кающих и уничтожающихся вещей, а именно: материя, форма и отсутствие особой формы, соединенное всегда с материей; если бы материя не была связана с этим отсутствием особой формы, то она не могла бы вос¬принять новую форму. В этом смысле отсутствие осо¬бой формы принадлежит также к началам. Как только материя получает известную форму, прекращается от¬сутствие этой формы, а именно той, которую материя только что получила; отсутствие этой формы заменяет¬ся отсутствием другой формы, и так происходит со все-
785
ми возможными формами, как это объясняют трактаты по физике.
Если даже эти философы, которые ничего не теряли от ясного изложения предмета, все же при обсуждении метафизических вопросов пользовались фигурами и иноречиями, то тем более нам, исповедующим опреде¬ленную веру, не следует выражаться ясно относительно таких предметов, которые выше понимания толпы или же могут быть поняты в смысле, противоречащем тому, который мы имеем в виду.
ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Начало истории средневековой философии в странах За-падной Европы обычно датируется VI—VII вв., а конец — XIV столетием. Все философские произведения этой эпохи были написаны на латинском языке. Ниже публикуются тексты некоторых, наиболее крупных философов стран Запад¬ной Европы IX—XIV вв. В предварительных замечаниях к текстам даны более конкретные сведения об этих философах и указаны фамилии составителей и переводчиков.
Иоанн Скот Эриугена (Эригена, ок. 810—877) — крупней¬ший философ раннего европейского средневековья, толковав¬ший христианское вероучение в духе неоплатонизма. По про¬исхождению ирландец, однако его философская деятельность протекала в Париже, куда Иоанн был приглашен для перевода с греческого на латинский язык Ареопагитик (произведений Дионисия Ареопагита, как тогда были твердо убеждены). Написал также ряд комментариев к произведениям Григория Нисского (виднейшего представителя греко-восточной патри¬стики, IV в.), Максима Исповедника (византийского теолога и философа VII в., крупнейшего комментатора Ареопагитик), а также Августина и Боэция. Однако в историю средневековой европейской философии Эриугена вошел прежде всего благо¬даря своему произведению «О разделении природы» (867), в котором он на основе неоплатоновских идей Ареопагитик при¬шел к некоторым пантеистическим представлениям, впослед¬ствии (в начале XIII в.) осужденным католической церковью как еретические. Менее значительную роль сыграло другое произведение Иоанна Скота — «О предопределении». Отрывки из этих произведений (главным образом, конечно, из «Разделения
787
природы»), публикуемые ниже, подобраны тематически и пе¬реведены С. С. Аверинцевым по изданию: «Patrologiae cursus completus seria latina, accurante I. Migne», t. 122. Ссылки даны в соответствии с международной рубрификацией, принятой для этих произведений.
ОТНОШЕНИЕ МЕЖДУ РАЗУМОМ И ВЕРОЙ
УЧИТЕЛЬ. Итак, пусть никакой авторитет не от-пугивает тебя от положений, внушаемых правильным рассмотрением по законам разума. Истинный автори¬тет не противоречит правильному разуму, так же как правильный разум — истинному авторитету. Ведь не мо¬жет быть сомнения, что оба проистекают из одного и того же источника, а именно из божественной мудрости («О разделении природы» I, 66, 511 В).
УЧИТЕЛЬ. Тебе, я полагаю, небезызвестно, что первичному по природе принадлежит больше достоин¬ства, нежели первичному по времени. УЧЕНИК. Это известно едва ли не каждому. УЧИТЕЛЬ. Мы знаем, что разум первичен по природе, авторитет же — по времени. Ведь хотя природа сотворена тогда же, когда и время, однако авторитет возник не от начала времени и природы. Разум же вместе с природой и временем произошел из первоначала вещей. УЧЕНИК. И этому учит нас разум. Авторитет рождается из истинного ра¬зума, но разум никогда не рождается из авторитета. Ведь всякий авторитет, не подтверждаемый истинным разумом, представляется слабым. Но истинный разум, нерушимый и незыблемый благодаря своим собственным силам, не нуждается ни в какой поддержке со стороны авторитета. Притом мне кажется, что сам истинный авторитет есть не что иное, как истина, изысканная си¬лой разума и в записанном виде переданная святыми отцами в назидание потомкам. Или, может быть, ты полагаешь иначе? УЧИТЕЛЬ. Никоим образом. Стало быть, для решения предлежащих нам задач следует об¬ращаться прежде всего к разуму и лишь затем к авто¬ритету («О разделении природы» I, 69, 513А).
Не было бы нужды и приводить суждения святых отцов — тем паче, что большинству они известны, — если бы не возникала насущная необходимость защи-
788
тить умозаключение против тех, кто ничего не смыслит в умозаключениях и больше доверяет авторитету, не¬жели разуму («О разделении природы» IV, 9, 781 С).
Я не настолько запуган авторитетом и не до такой степени робею перед натиском малоспособных умов, чтобы не решиться открыто провозгласить положения, ясно составленные и без всякого сомнения определенные истинным разумом, в особенности же когда приходится рассуждать о таких материях только среди мудрых, для которых нет ничего сладостнее, нежели внимать истин¬ному разуму («О разделении природы» I, 67, 512 В).
Поскольку всякий род благочестивого и совершен¬ного учения, посредством которого и наиприлежнейше изыскивается, и наиочевиднейше обнаруживается поря¬док всех вещей, основывается на той науке, которую греки имеют обыкновение именовать философией, мы полагаем необходимым сказать несколько слов о ее раз¬делах или частях… Но разве рассуждать о философии— это не то же самое, что изъяснять правила истинной религии, посредством которой первую и высшую при¬чину всех вещей — бога — и смиренно почитают, и ра¬зумно исследуют? Итак, истинная философия есть ис¬тинная религия и, обратно, истинная религия есть ис¬тинная философия («О предопределении» I, 357 С— 358 А).
Важнейший и едва ли не единственный путь к по¬знанию истины — сначала познать и возлюбить самое человеческую природу… Ведь если человеческая при¬рода не ведает, что совершается в ней самой, как она хочет знать то, что обретается превыше ее? («О раз¬делении природы» II, 32, 610,D — 611 А).
Ведь нас не отговаривают, а, напротив, поощряют исследовать себя самих; как сказал Соломон: «Если не познаешь самого себя, ступай на пути скотов». Ведь не далеко ушел от бессловесных животных тот, кто не ведает ни себя самого, ни общей природы рода челове¬ческого. И Моисей говорит: «Внимай самому себе» (Второзак. IV, 9) и читай, как бы в книге, историю действований души. Ведь если мы не желаем познать и исследовать самих себя, это очевидным образом оз¬начает, что у нас нет стремления возвратиться к тому,
789
что превыше нас, а именно к нашей причине; и через это нам придется лежать в плотском гробе материи и в той смерти, которая есть невежество. Ибо нет иного пути к чистейшему созерцанию первообраза, кроме воз¬можно более точного познания ближайшего к нему от¬ражения его. Ведь между первообразом и подобием, то есть между богом и человеческим естеством, нет ничего посредствующего («О разделении природы» V, 31, 941 В).
«ПРИРОДА» КАК ПРЕДЕЛЬНО ОБЩЕЕ ПОНЯТИЕ И ЕЕ РАЗДЕЛЕНИЕ
Когда я часто искал и размышлял прилежнее, чем это позволяли мои силы, мне представлялось, что для всех вещей, которые либо доступны восприятию ума, либо превышают его усилия, первейшее и предельное разделение есть разделение на сущее и не-сущее, и для всего этого имеется общее обозначение — по-гречески physis, а по-латыни natura («О разделении природы» I, 1,441 А).
Мне представляется, что разделение природы по че-тырем различиям допускает четыре вида: во-первых, творящий и не сотворенный; во-вторых, сотворенный и творящий; в-третьих, сотворенный и не творящий; в-четвертых, не творящий и не сотворенный («О разде¬лении природы» I, 1, 441 В).
Мы говорим, что целокупная природа имеет формы в том отношении, что от нее некоторым образом обре¬тает формы наше разумение, когда пытается ее рас¬сматривать, ибо сама по себе целокупная природа не повсюду обретает формы. Если справедливо наше ут¬верждение, что она объемлет в себе бога и тварь, то в качестве творящей она сама не приемлет в себе ника¬ких форм, но сформированные ею природы являют мно¬гообразие форм («О разделении природы» II, 1, 525
Т\ р\
БОГ, ЕГО АТРИБУТЫ, ПОЗНАВАЕМОСТЬ И ОТНОШЕНИЕ
