области диалек¬тики. Даже и в христианской вере имеют место мно¬гочисленные заблуждения, так как красноречивые еретики сетями своих утверждений завлекают в раз¬личные секты многих простаков, которые, не будучи искушены в доказательствах, принимают подобие за истину и ложь за разумное. ‘Бороться с этой чумой в спорах нас побуждают также сами церковные учители, чтобы то, чего мы не понимаем в писании, мы пости¬гали бы не только молясь господу, но и исследуя это при помощи рассуждений…

Наконец, кто же не знает, что как первые, диалек¬тики, так и вторые, софисты, равно получили свое наименование от самого искусства рассуждения? Ведь самого сына божьего, которого мы называем словом, греки называют логос (logos), т. е. началом божест¬венной мысли, или божественной мудростью, или разу¬мом. Поэтому и Августин в книге «83 вопроса» в сорок четвертой главе говорит: «Вначале было слово, кото¬рое греки называют логос». Он же в книге против пяти

801

ересей говорит: «Вначале было слово. Греки правиль¬нее говорят «логос». Ведь «логос» означает и слово, и разум». И Иероним в послании к Паулину о Священ¬ном писании говорит: «Вначале было слово, логос, обоз¬начающее по-гречески многое. Ибо оно является и сло¬вом, и разумом, и исчислением, и первопричиною всех вещей, благодаря коей существует все, что существует. Все это мы правильно мыслим во Христе».

Ведь подобно тому как господь Иисус Христос на¬зывается словом отца (по-гречески «логос»), точно так же он называется и Софией (sophia), т. е. муд¬ростью отца, и потому к нему, несомненно, больше всего относится та наука, которая даже по наименова¬нию связана с ним и по происхождению от слова «ло¬гос» назван логикой. И подобно тому как от Христа возникло название «христиане», так и логика полу¬чила название от «логоса». Последователи ее тем истиннее называются философами, чем более истинны¬ми любителями этой высшей мудрости они являются. Эта величайшая мудрость наивысшего отца, когда она облекается в нашу природу для того, чтобы просветить нас светом истинной мудрости и обратить нас от мир¬ской любви к любви в отношении его самого, конечно, делает нас в равной степени христианами и истинными философами…

Сам господь Иисус Христос побеждал иудеев в ча¬стых спорах и подавил их клевету как писанием, так и разумным доказательством и… укрепил веру в себя не только могуществом чудес, но особенно силой слов. Почему же он пользовался не только чудесами, делая то, что больше всего подействовало бы на иудеев, про¬сивших у него знамения, как не потому, что он ре¬шил наставить нас собственным примером, каким об¬разом мы должны привлекать к вере при помощи ра¬зумных доказательств тех, которые ищут мудрости? Различая это, апостол говорит: «Ибо иудеи требуют чудес, а эллины ищут мудрости», т. е. последние укрепляются в вере преимущественно доказательст¬вами, подобно тому как первые — чудесами.

Когда же не хватает знамений чудес, то нам ос-тается единственный способ сражаться против любых

802

противников: победить словами то, что мы не можем победить деяниями, в особенности когда у разбираю-щихся людей большую силу имеют разумные доказа-тельства, чем чудеса, относительно коих можно легко впасть в сомнение, не сотворены ли они дьявольским наваждением (стр. 89—94).

Диалог между философом, иудеем и христианином

Мне снилось ночью, что три мужа, пришедшие раз¬личными путями, предстали предо мною, и я их тот¬час же спросил, как бывает во сне, кто они такие и почему пришли ко мне. Они ответили: «Мы люди, сле¬дующие различным вероисповеданиям. И все мы рав¬но утверждаем, что являемся почитателями единого бога, однако служим ему различно по вере и по обра¬зу жизни. Ибо один из нас язычник, принадлежащий к тем, которых называют философами, довольствуется естественным законом. Другие же двое имеют писа¬ния, и один из них зовется иудеем, а другой — хри¬стианином. Мы долго спорили, сравнивая поочередно различные направления веры, и наконец решили при¬бегнуть к твоему суду». Сильно удивляясь этому, я спросил: кто навел их на эту мысль, кто свел их вме¬сте и, более всего, почему они избрали в этом споре судьей меня?

Философ, отвечая, сказал: это начинание — дело моих рук, потому что самым главным для философа является исследовать истину при помощи разума и сле¬довать во всем не мнению людей, а доводам разума (стр. 95).

Тогда я говорю: ты, философ, ты, который не испо¬ведуешь никакого закона и уступаешь только доводам разума, ты не сочтешь за большое достижение, если окажешься победителем в этом споре. Ведь у тебя для битвы имеются два меча, остальные же вооружены против тебя только одним. Ты можешь действовать против них, опираясь как на писание, так и на доводы разума, они же против тебя, поскольку ты не следуешь закону, от закона выставить ничего не могут и тем

803

менее также могут выступить против тебя, опираясь на доводы разума, чем более ты привык к этому и чем более богатым философским вооружением ты вла¬деешь…

Ни одно учение, как упомянул кто-то из наших христиан, не является до такой степени ложным, что¬бы не заключать в себе какой-нибудь истины, и нет ни одного столь пустого спора, который не имел бы в себе какого-либо поучительного доказательства…

Философ говорит: мне, который довольствуется ес¬тественным законом, являющимся первым, надлежит первому вопрошать других. Я сам собрал вас для того, чтобы спросить о прибавленных позже писаниях. Я го¬ворю о первом законе не только по времени, но и по природе. Конечно, все более простое является, естест¬венно, более ранним, чем более сложное. Естественный же закон состоит в нравственном познании, которое мы называем этикой, и заключается только в одних этических доказательствах. Ваши же законы прибави¬ли к ним некие предписания внешних определений, которые нам кажутся совершенно излишними и о ко¬торых в своем месте нам также надо будет потолко¬вать.

Оба остальные согласились предоставить философу в этом поединке первое место.

Тогда он говорит: удивительно, что в то время, как с веками и сменой времен возрастают человече-ские знания обо всех сотворенных вещах, в вере же, заблуждения в которой грозят величайшими опасно-стями, нет никакого движения вперед. Но юноши и старцы, как невежественные, так и образованные, утверждают, что они мыслят о вере совершенно оди¬наково и тот считается крепчайшим в вере, кто совер¬шенно не отступает от общего с большинством мнения. А это, разумеется, происходит обязательно, потому что расспрашивать у своих о том, во что должно верить, не позволено никому, как и не позволено безнаказанно сомневаться в том, что утверждается всеми. Ибо людям становится стыдно, если их спра¬шивают о том, о чем они не в состоянии дать ответа…

804

Первые же (то есть опирающиеся на закон) впа-дают в столь великое безумие, что, как они сами при-знают, не стыдятся заявлять о своей вере в то, чего понять не могут, как будто бы вера заключается ско-рее в произнесении слов, нежели в духовном понима-нии, и более присуща устам, чем сердцу. И эти люди особенно похваляются, когда им кажется, что они ве-рят в столь великое, чего они не в состоянии ни вы-сказать устами, ни постигнуть разумом. И до такой степени дерзкими и высокомерными делает их исклю¬чительность их собственного убеждения, что всех тех, кого они находят отличающимися от них по вере, они провозглашают чуждыми милосердия божьего и, осу¬див всех прочих, считают блаженными только себя (стр. 97—99).

Философ: что же сказать о тех, кто считается авто¬ритетами? Разве у них не встречается множества за¬блуждений? Ведь не существовало бы столько различ¬ных направлений веры, если бы все пользовались од¬ними и теми же авторитетами. Но, смотря по тому, кто как рассуждает при помощи собственного разума, от¬дельные лица избирают авторитеты, за которыми сле¬дуют. Иначе мнения всех писаний должны были бы восприниматься одинаково, если бы только разум, ко¬торый естественным образом выше их, не был бы в со-стоянии судить о них. Ибо и сами писавшие заслу-жили авторитет, то есть то, что заставляет им немед-ленно верить, только благодаря разуму, которым, по-видимому, полны их высказывания…

В любом философском обсуждении авторитет ста¬вится на последнее место или совсем не принимается во внимание, так что вообще стыдятся приводить дока¬зательства, проистекающие от чьего-либо суждения о вещи, т. е. от авторитета (стр. 102).

«Пролог» к «Да и Нет»

Хотя при столь великом множестве слов нечто вы¬сказанное даже святыми кажется не только отличным друг от друга, но и противоположным друг другу, нельзя необдуманно судить о тех, коими должен быть судим сам мир…

805

Итак, что удивительного в том, если при отсутст-вии в нас того самого духа, при посредстве коего это было записано и высказано, а также внушено писав-шим, нам не хватает их понимания, достигнуть кото-рого нам всего более препятствует необычайный спо¬соб речения и разнообразное значение одних и тех же слов, поскольку одно и то же слово является выска¬занным то в одном, то в другом значении? Ведь как в своих мыслях, так и в словах каждый из них был весьма плодовит (стр. 106).

Надлежит тщательно обращать внимание на то, чтобы в случае, если кое-что иа высказанного свя-тыми вызовет у нас возражение как противоречивое или чуждое истине, мы не впадали в ошибку из-за ложно надписанного заглавия или порчи самого те-кста. Ибо многие апокрифические сочинения с це-лью придать им авторитет озаглавлены именами свя-тых; и кое-что даже в самом тексте божественных заветов является испорченным по вине переписчиков (стр. 109).

Если и в евангелиях нечто было испорчено в результате невежества переписчиков, то что же уди-вительного, если это иногда имело место также и в сочинениях позднейших отцов, авторитет которых несравненно меньше? Следовательно, если кое-что в сочинениях святых случайно кажется несогласным с истиной, то будет благочестивым, соответствующим смирению, а также долгом любви, которая всему ве-рит, на все надеется, все переносит и с трудом подозре¬вает о пороках тех, которых любит, верить тому, что это место Писания является неверно переведенным или испорченным, или признаться, что мы его не пони¬маем.

Я полагаю, что столь же много внимания должно обращать и на то, не является ли высказанное в сочи¬нениях святых пересмотренным ими самими в другом месте и исправленным после познания истины, как это во многих случаях делал блаженный Августин; или не высказали ли они своего суждения скорее в соот¬ветствии с чужим мнением, нежели со своим собст¬венным, подобно Экклезиасту, приводящему во многих

806

местах противоречащие суждения различных лиц (стр. 110—111).

Блаженный Августин, пересматривая и исправляя многие из своих творений, заявляет, что он утверждал там многое скорее на основе мнения других, чем в силу собственного убеждения. Кое-что и в Евангелии кажется высказанным, скорее согласно людскому мне¬нию, нежели согласно истине, как, например, когда мать самого господа называет Иосифа отцом Христа, говоря так согласно общераспространенному мнению и обычаю: «Я и