них. Именно таким указанием мы главным образом и руковод¬ствуемся во всех случаях и отношениях жизни. И способ, коим оно означает и отмечает в нас предметы, находящиеся на рас-
520
51. В-седьмых, по этому поводу спросят, не пока-жется ли нелепостью упразднять естественные при¬чины и приписывать все непосредственному действию духов. Следуя нашим началам, мы не должны более говорить, что огонь греет, вода охлаждает, но что дух греет и т. д. Разве не станут смеяться над человеком, который будет выражаться таким образом? Я отвечу: «Да, он будет осмеян; о таких вещах мы должны мыс¬лить, как ученые, а говорить, как толпа». Люди, убе¬дившиеся на основании доказательств в истине систе¬мы Коперника, тем не менее говорят: «Солнце встает», «солнце заходит», «солнце достигает меридиана»; если бы они употребляли противоположный способ выраже¬ния в обычной речи, это показалось бы, без сомнения, весьма смешным. Некоторая доля размышления о том, что здесь сказано, ясно покажет, что обычное слово¬употребление не претерпит никакого изменения или расстройства от принятия наших мнений (стр. 97—98). 58. В-десятых, возразят, что установляемые нами понятия не согласуются с некоторыми здравыми фило¬софскими и математическими истинами. Так, напри¬мер, движение Земли ныне общепризнано астрономами за истину, основанную на самых ясных и убедитель¬ных доказательствах. Но согласно вышеизложенным началам, ничего подобного не может быть. Ибо если движение только идея, то оно не существует, коль ско¬ро оно не воспринимается, а движение Земли не вос¬принимается в ощущениях. Я отвечаю, что это пред¬положение, если оно верно понято, оказывается не противоречащим изложенным началам, ибо вопрос, движется ли Земля или нет, сводится в действитель¬ности только к тому, имеем ли мы основание вывести из наблюдения астрономов то заключение, что если бы мы были помещены в таких-то и в таких-то обстоятельст¬вах и при таком-то и таком-то положении и расстоя¬нии как от Земли, так и от Солнца, то мы восприняли
стоянии, таков же, как и условных человеческих языков и зна¬ков, которые не сообщают нам об означаемых вещах посред¬ством природного сходства или тождества, но лишь чрез при¬вычную связь между ними, наблюдать которую побуждает нас опыт» (New theory of vision, 147).
521
бы первую как движущуюся среди хора планет и пред¬ставляющуюся во всех отношениях сходной с ними; а это по установленным законам природы,, которым не доверять мы не имеем причины, разумно выводится из явлений.
59. Мы можем на основании.опыта, который имеем о ходе и последовательности идей в нашем духе, часто делать, не скажу, сомнительные предположения, но вер¬ные и хорошо обоснованные предсказания относительно тех идей, которые будут у нас после большого ряда действий, и быть в состоянии составить правильное суждение о том, что явится нам в случае, если бы мы находились в обстоятельствах, совершенно отличных от тех, в которых мы теперь находимся. В этом состоит знание природы, пользу и достоверность которого легко согласовать с вышесказанным. То же самое легко при¬менить ко всем возражениям этого рода, которые мо¬гут быть основаны на величине звезд или других от¬крытиях в области астрономии (стр. 102—104).,
65. На все это я отвечу, во-первых, что связь между идеями заключает в себе отношение не причины и дей¬ствия, а только отметки или значка и вещи означаемой. Видимый мною огонь есть не причина боли, испыты¬ваемой мною при приближении к нему, но только пре¬достерегающий меня от нее значок. Равным образом шум, который я слышу, есть не следствие того или иного движения или столкновения окружающих тел, но их значок. Во вторых, основание, по которому из идей образуются машины, т. е. искусственные и правильные соединения, то же самое, что и для соединения букв в слова. Для того чтобы немногие первоначальные идеи могли служить для обозначения большого числа дейст¬вий, необходимо, чтобы они были разнообразно соче-таны вместе, а для того чтобы их употребление было постоянно и всеобще, эти сочетания должны быть сде¬ланы по правилу и с мудрым соответствием. Таким пу¬тем мы снабжаемся обилием указаний относительно того, чего мы можем ожидать от таких-то и таких-то действий и какие методы пригодны к употреблению для возбуждения таких-то и таких-то идей, в чем в действительности и заключается все, что представляется
522
мне отчетливо мыслимым, когда говорится, что через различение фигуры, строения и механизма внутренних частей тел, как естественных, так и искусственных, мы можем достигнуть познания различных употреблений и свойств, зависящих от них, или природу вещей.
66. Отсюда очевидно, что те вещи, которые при предположении причины, содействующей произведению действий, совершенно необъяснимы и вовлекают нас в большие нелепости, могут быть очень естественно объяснены и имеют собственно им принадлежащую яв¬ную пользу, если они рассматриваются, только как от¬метки или значки, служащие нам для указаний. Именно в отыскании и попытках понимания этого языка (если можно так сказать) творца природы должна заклю¬чаться задача естествоиспытателя, а не в притязании объяснить вещи телесными причинами, каковое уче¬ние, по-видимому, слишком отклонило умы людей от того деятельного начала, того высшего и премудрого духа, «в коем мы живем, движемся и имеем бытие» (стр. 109—110).
80. Наконец, вы скажете: а если мы откажемся от материальной субстанции и подставим вместо нее ма-терию как неизвестное нечто, ни субстанцию, ни акци¬денцию, ни дух и ни идею, косную, не мыслящую, неделимую, неподвижную, непротяженную и не сущест¬вующую ни в каком месте? Ибо, скажете вы, какое-либо возражение против субстанции или повода или какого другого положительного или относительного по¬нятия материи вовсе не имеет места, коль скоро мы примыкаем к этому отрицательному определению ма¬терии. Я отвечу: вы можете, если это нравится вам, употреблять слово «материя» в том смысле, в каком другие люди употребляют слово «ничто», и таким обра¬зом делать эти термины однозначущими в вашем спо¬собе выражения. Ибо в конце концов таким мне пред¬ставляется результат этого определения, части кото¬рого, когда я внимательно рассматриваю их как в совокупности, так и в отдельности одна от другой, не производят, как я нахожу, на мой дух какого-либо дей¬ствия или впечатления, отличного от вызываемого тер¬мином ничто (стр. 119).
523
84. Но могут возразить, что чудеса по крайней мере утратят много силы и значения вследствие наших на¬чал. Что мы должны думать о жезле Моисея? Не пре¬вратился ли он действительно в змея, или это было бы лишь изменением в духе зрителей? И можно ли пред¬положить, что наш спаситель на брачном пиршестве в Кане ограничился таким воздействием на зрение, обоняние и вкус гостей, что вызвал в них видимость или лишь идею вина? То же самое может быть сказано о всех прочих чудесах, которые, согласно вышеизложен¬ным началам, должны быть рассматриваемы каждое как обман или иллюзия воображения. На это я отвечу, что жезл был превращен в действительную змею, а вода — в действительное вино. Что это нисколько не противоречит сказанному мною в иных местах, оче-видно из отделов 34-го и 35-го. Но этот вопрос о реаль¬ном и воображаемом был уже так ясно и подробно разъяснен, я так часто возвращался к нему, и все за¬труднения относительно него так легко разрешаются на основании вышеизложенного, что было бы оскорбле¬нием для понимания читателя резюмировать здесь эти разъяснения. Я замечу только, что если все присут¬ствовавшие за столом видели, обоняли, вкушали и пили вино и испытывали его действие, то, по-моему, не мо¬жет быть сомнения в его реальности; так что в сущно¬сти сомнение касательно реальности чудес имеет место с точки зрения вовсе не наших, а господствующих на¬чал и, следовательно, скорее подтверждает, чем отри¬цает то, что было сказано.
86. Из вышеизложенных нами начал следует, что человеческое знание естественно разделяется на две области — знание идей и знание духов; о каждой из них скажу по порядку, и, во-первых, об их идеях или немыслящих вещах. Наше знание их было чрезвычай¬но затемнено и спутано, и мы были вовлечены в весьма опасные заблуждения предположением двоякого суще¬ствования ощущаемых предметов — мыслимого в духе и реального вне духа; вследствие чего немыслящие вещи признавались имеющими естественное существо¬вание сами в себе, отличное .от их воспринимаемости духами. Это мнение, неосновательность и нелепость ко-
524
торого, если я не ошибаюсь, была мною доказана, от¬крывает прямой путь к скептицизму, потому что, пока люди думают, что реальные вещи существуют вне духа и что их знание реально лишь постольку, поскольку оно соответствует реальным вещам, до тех пор оказы¬вается, что не может быть удостоверено, есть ли вообще какое-нибудь реальное знание. Ибо каким образом можно узнать, что воспринимаемые вещи соответст¬вуют вещам невоспринимаемым или существующим вне духа? (стр. 122—124).
92. Ибо, как было показано, как учение о материи, или телесной субстанции, составляло главный столп и опору скептицизма, так же точно на том же основании воздвигались и все нечестивые учения систем атеизма и отрицания религии. Да, так трудно было для мысли понять, что материя создана из ничего, что самые зна¬менитые из древних философов, даже из тех, которые признавали бытие бога, считали материю несозданною, совечною ему. Каким близким другом телесная суб¬станция была атеистам всех времен — об этом было бы излишне говорить. Все их чудовищные системы нахо¬дятся в такой явной и необходимой зависимости от нее, что, коль скоро будет вынут этот краеугольный камень, все здание должно неминуемо рухнуть до ос¬нования, так что не стоит терять время на разбор, в частности, нелепостей каждой жалкой секты атеистов (стр. 129).
120. Мы уже рассматривали выше, в отделе 13-м, единицу в ее отвлеченном значении; из того, что ска¬зано там и во введении, ясно следует, что такой идеи вовсе нет. Но так как число определяется как «сово¬купность единиц», то мы вправе заключить, что если нет такой вещи, как отвлеченная единица, то нет и идей отвлеченных чисел, обозначаемых названиями цифр и фигур. Поэтому арифметические теории, если они мыслятся отвлеченно от названий и фигур, а также от всякого практического применения, равно как и от частных считаемых вещей, могут быть признаваемы не имеющими никакого предметного содержания, из чего мы можем усмотреть, насколько наука о чис¬лах всецело подчинена практике и в какой мере она
525
становится узкой и пустой, когда рассматривается как предмет только умозрительный (стр. 153).
131. Не вправе ли мы отсюда заключить, что
