по своей природе, и продолжали наслаждать¬ся всей прелестью независимых отношений. Но с той минуты, как человек стал нуждаться в• помощи друго¬го, с той минуты, как люди заметили, что одному по¬лезно иметь запас пищи, достаточный для двух, равен¬ство исчезло, возникла собственность, стал неизбежен труд, и обширные леса превратились в веселые нивы, которые нужно было поливать человеческим потом и на которых скоро взошли и расцвели вместе с посева¬ми рабство и нищета.
Великий переворот этот произвело изобретение двух искусств: обработки металлов и земледелия. В глазах поэта — золото и серебро, а в глазах философа — желе¬зо и хлеб цивилизовали людей и погубили род челове¬ческий (стр. 78).
Все способности наши получили теперь полное раз¬витие. Память и воображение напряженно работают, самолюбие всегда настороже, мышление стало деятель¬ным, и ум почти достиг уже предела доступного ему совершенства. Все наши естественные способности ис¬правно несут уже свою службу; положение и участь человека стали определяться не только на основании его богатства и той власти приносить пользу или вред другим, какой он располагает, но также на основании ума, красоты, силы ‘Или ловкости, заслуг или дарова¬ний, а так как только эти качества могли вызывать уважение, то нужно было иметь их или делать вид, что имеешь. Выгоднее было казаться не тем, чем был в действительности; быть и казаться — это для того времени уже вещи различные, и это различие вызвало появление ослепляющего высокомерия, обманчивой хи¬трости и пороков, составляющих их свиту. С другой стороны, из свободного и независимого, каким был че¬ловек первоначально, он превратился как бы в под¬властного всей природе, особенно же ему подобным, ра¬бом которых до некоторой степени он становится, даже становясь их господином. Если он богат, он нуждается в их услугах, если он беден, то нуждается в их помо¬щи, и даже при среднем достатке он все равно не в со-стоянии обойтись без них. Он должен поэтому постоян-
564

но стараться заинтересовать их в своей судьбе, заста¬вить их находить действительную или мнимую выгоду в том, чтобы содействовать его благополучию, а это де¬лает его лукавым и изворотливым с одними, надмен¬ным и жестоким с другими и ставит его в необходи¬мость обманывать тех, в ком он нуждается, если он не может заставить их себя бояться и не находит выгод¬ным у них заискивать. Ненасытное честолюбие, страсть увеличивать свое благосостояние, не столько ввиду ис¬тинных потребностей, сколько для того, чтобы стать выше. других, внушают всем людям низкую склонность вредить друг другу и тайную зависть, тем более опасную, что, желая вернее нанести удар, она часто прикрывает¬ся личиной благожелательности. Словом, конкуренция и соперничество, с одной стороны, а с другой — проти¬воположность интересов и скрытое’желание обогатить¬ся на счет другого — таковы ближайшие последствия возникновения собственности, таковы неотлучные спут¬ники нарождающегося неравенства.
Прежде чем изобретены были особые знаки, заменя¬ющие всякие ценности, богатство могло состоять почти исключительно в землях и стадах скота, являвшихся единственными реальными благами, которыми могли владеть люди. Но когда поземельные владения, перехо¬дившие по наследству из рода в род, настолько увели¬чились в числе и размерах, что покрыли собою всю зем¬лю и соприкасались между собою, то одни из них могли возрастать уже только на счет других. Те люди, ко¬торые остались ни при чем, благодаря тому что сла¬бость или беспечность помешали им в свою очередь приобрести земельные участки, стали бедняками, ниче¬го ни потеряв, потому что не изменились, когда все из¬менилось вокруг них, и принуждены были получать пропитание из рук богатых или же похищать его у них. Отсюда возникли мало-помалу, в зависимости от различий в характере тех и других, господство и раб¬ство или насилия и грабежи. Богатые же со своей сто¬роны, едва ознакомившись с удовольствием властво¬вать, стали скоро презирать всех остальных и, пользу¬ясь прежними рабами для подчинения новых, только и помышляли, что о порабощений и угнетении своих
565

соседей, подобно прожорливым волкам, которые, раз отведав человеческого мяса, отвергают всякую другую пищу и желают пожирать только людей.
Таким образом, наиболее могущественные или наи¬более бедствующие, основываясь на своей силе или своих нуждах, стали приписывать себе своего рода право на имущество другого, равносильное в их гла¬зах праву собственности, и за уничтожением равенст¬ва последовали жесточайшие смуты. Захваты богатых, разбои бедных, разнузданные страсти и тех и других, заглушая естественное сострадание и слабый еще го¬лос справедливости, сделали людей скупыми, честолю¬бивыми и злыми. Началась бесконечная борьба между правом сильного и правом первого завладевшего, при¬водившая к постоянным столкновениям и убийствам. Возникающее общество стало театром ожесточенней¬шей войны. Погрязший в преступлениях и пороках и впавший в отчаяние род человеческий не мог уже ни вернуться назад, ни отказаться от сделанных им злосча¬стных приобретений; употребляя во зло свои способности, которые могли служить лучшим его украшением, он готовил себе в грядущем только стыд и позор и сам привел себя на край гибели (стр. 82—84).
Если мы проследим за прогрессом неравенства в связи с этими различными переворотами, то увидим, что возникновение законов и права собственности бы¬ло начальным пунктом этого прогресса, установление магистратуры — вторым, а третьим, и последним, — из¬менение правомерной власти в основанную на произво¬ле; так что различие между богатым и бедным было узаконено первой эпохой, различие между сильным и слабым — второй, а третьей — различие между господи¬ном и рабом. Это — последняя ступень неравенства, тот предел, к которому приводят все остальные, если только новые перевороты не уничтожат совершенно управления или не приблизят его к правомерному уст¬ройству (стр. 99).
Я попытался изложить историю происхождения и развития неравенства, возникновения политических обществ и злоупотреблений, которым открывают они место, насколько все это может быть выведено из при-
5U6

роды человека, при свете одного только разума и не-зависимо от священных догм, дающих верховной вла¬сти санкцию божественного права. Из изложения этого видно, что неравенство, почти ничтожное в естествен¬ном состоянии, усиливается и растет в зависимости от развития наших способностей и успехов человеческо¬го ума и становится наконец прочным и правомер¬ным благодаря возникновению собственности и законов. Из него следует далее, что нравственное неравенство, узаконенное одним только положительным правом, про¬тивно праву естественному, поскольку оно не совпадает с неравенством физическим. Это различие достаточно ясно показывает, что должны мы думать о том виде неравенства, которое царит среди всех цивилизованных народов, так как естественное право, как бы мы его ни определяли, очевидно, не может допустить, чтобы ди¬тя властвовало над старцем, чтобы глупец руководил мудрецом и горсть людей утопала в роскоши, тогда как огромное большинство нуждается в самом необходимом (стр. 107-108).
ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ ДОГОВОРЕ, ИЛИ ПРИНЦИПЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРАВА
Человек рожден свободным, а между тем везде он в оковах. Иной считает себя повелителем других, а сам не перестает быть рабом в еще большей степени, чем они. Каким образом произошла эта перемена? Я не знаю. Что может сделать эту перемену законной? Ду¬маю, что я могу разрешить этот вопрос (стр. 3).
Древнейшее из всех обществ и единственно естест¬венное — это семья; но и в семье дети остаются привя¬занными к отцу только до тех пор, пока они нуждают¬ся в нем для самосохранения. Как только исчезает эта необходимость, естественные узы рушатся. Дети, сво¬бодные от обязанности повиноваться отцу, и отец, сво¬бодный от обязанности заботиться о детях, становятся равно независимыми. Если же они и продолжают жить в единении, то это происходит уже добровольно, а не
567

естественно, и целостность самой семьи поддерживает¬ся только путем соглашения.
Эта общая свобода есть следствие человеческой при-роды. Ее первый закон — забота о самосохранении, ее первые заботы — те, которые человек обязан иметь по отношению к самому себе; и как только человек дости¬гает разумного возраста, он становится своим собст¬венным господином, будучи единственным судьей тех средств, которые пригодны для его самосохранения (стр. 4).
Поскольку ни один человек не имеет естественной власти над себе подобными и поскольку сила не соз¬дает никакого права, то в качестве основы всякой за¬конной власти среди людей остаются соглашения (стр. 7).
Отказаться от своей свободы — это значит отказать¬ся от своего человеческого достоинства, от права чело-века, даже от его обязанностей. Нет такого вознаграж¬дения, которое могло бы возместить отказ от всего. Та¬кой отказ несовместим с человеческой природой; от¬нять всякую свободу у своей воли равносильно отнятию всяких нравственных мотивов у своих поступков. На¬конец, соглашение, в котором, с одной стороны, выго¬ворена абсолютная власть, а с другой — безграничное повиновение, есть пустое и противоречивое соглашение (стр.8).
Итак, с какой точки зрения ни рассматривать вещи, право рабства ничтожно, и не только потому, что оно беззаконно, но и потому, что оно нелепо и ничего не означает. Слова раб и право противоречивы; они исклю¬чают одно другое (стр. 11).
Если, таким образом, мы устраним из обществен-ного соглашения, то, что не составляет его сущности, то мы найдем, что оно сводится к следующему:
Каждый из нас отдает свою личность и всю свою мощь под верховное руководство общей воли, и мы вместе принимаем каждого члена как нераздельную часть целого.
Вместо отдельной личности каждого договариваю¬щегося этот акт ассоциации немедленно создает мо¬ральное и коллективное целое, составленное из столь-
— 568

ких Членов, Сколько собрание имеет голосов, целое, которое получает путем этого самого акта свое единст¬во, свое общее я, жизнь и волю. Эта общественная лич¬ность, составленная путем соединения всех остальных личностей, получала в прежнее время название граж¬данской общины, а теперь называется республикой или политическим телом, которое именуется своими чле¬нами государством, когда оно пассивно, и сувереном, когда оно активно, державой — при сопоставлении ее с ей подобными. По отношению к участникам они кол¬лективно принимают имя народа, а в отдельности на¬зываются гражданами, как участники суверенной вла¬сти, и подданными, как подчиненные законам государ¬ства (стр. 13—14).
Суверен, будучи образован из составляющих его частных лиц, не имеет и не может иметь интере¬сов, противоположных их интересам; поэтому поддан-ные не нуждаются в гарантии против суверенной власти, ибо невозможно предположить, чтобы организм захотел вредить всем своим членам, и мы увидим ниже, что он не может вредить никому в отдельности. Суверен есть всегда то, чем он должен быть, по тому одному, что он существует.
Но дело обстоит не так с отношениями подданных к суверену; несмотря на общий интерес, ничто не руча¬лось бы за выполнение ими принятых на себя обяза¬тельств, если бы суверен не нашел средств обеспечить себе их верность.
Дабы это общественное соглашение не оказалось пустой формальностью, оно молчаливо заключает в се¬бе следующее обязательство, которое одно только мо¬жет придать силу другим обязательствам, а именно: если кто-нибудь откажется повиноваться общей воле, то он будет принужден к повиновению всем политиче¬ским