вывод из столкновения двух шаров, мы будем в состоянии объяснить эту операцию ума во всех случаях.
Пусть некоторый человек, такой, как Адам, создан¬ный обладающим полной силой разума, не обладает опытом. Тогда он никогда не будет в состоянии вывести движение второго шара из движения и толчка первого. Выводить следствие заставляет нас не какая-либо вещь, которую разум усматривает в причине. Такой вывод, будь он возможен, был бы равносилен дедуктивному доказательству, ибо он всецело основан на сравнении идей. Но вывод от причины к действию не равносилен доказательству, что явствует из следующего очевидного рассуждения. Ум всегда может представить, что какое-либо действие вытекает из какой-либо причины и даже что какое-либо произвольное событие следует после ка¬кого-то другого. Все, что бы мы ни вообразили, воз¬можно по крайней мере в метафизическом смысле; но всякий раз, когда имеет место дедуктивное доказатель¬ство, противоположное невозможно и влечет за собой противоречие. Следовательно, не существует дедуктив¬ного доказательства какого-либо соединения причины и действия. И это принцип, который философы при¬знают всюду.
Следовательно, для Адама (если ему этого не вну¬шили извне) необходимо было бы иметь опыт, свиде¬тельствующий, что» действие следует за столкновением этих двух шаров. Он должен на нескольких примерах наблюдать, что, когда один шар сталкивается с другим, второй всегда приобретает движение. Если бы он наб¬людал достаточное число примеров этого рода, то вся¬кий раз, когда бы он видел один шар, двигающийся по
581

направлению к другому, он бы заключал без колебаний, что второй приобретет движение. Его разум предвосхи¬щал бы его взор и осуществлял умозаключение, соот¬ветствующее его прошлому опыту.
Отсюда следует, что все рассуждения относительно причины ? действия основаны на опыте и что все рас¬суждения из опыта основаны на предположении, что в природе будет неизменно сохраняться один и тот же порядок. Мы заключаем, что сходные причины при сходных обстоятельствах всегда будут производить по¬добные действия. Теперь, может быть, стоит рассмо¬треть, что побуждает нас образовывать умозаключения с таким бесконечным количеством следствий.
Очевидно, что Адам со всем своим знанием никогда не был бы в состоянии доказать, что в природе по¬стоянно должен сохраняться один и тот же порядок и что будущее должно соответствовать прошлому. Никогда нельзя доказать, что возможное ложно. А возможно, что порядок природы может измениться, ибо мы в со¬стоянии вообразить такое изменение.
Более того, я пойду дальше и буду утверждать, что Адам не смог бы доказать даже и при помощи каких-либо вероятных умозаключений, что будущее должно соответствовать прошлому. Все вероятные умозаключе¬ния основаны на предположении, что существует соот¬ветствие между будущим и прошлым, а потому никто никогда не сможет доказать, что такое соответствие су¬ществует. Это соответствие есть вопрос факта; и если его следовало бы доказать, оно не допускало бы ника-ких доказательств, кроме почерпнутых из опыта. Но наш прошлый опыт не может ничего доказать относи¬тельно будущего, разве лишь мы предположим, что между прошлым и будущим существует сходство. Это, следовательно, пункт, который вообще не может допус¬кать доказательства и. который мы принимаем как нечто само собой разумеющееся без всякого доказатель¬ства.
Предполагать, что будущее соответствует прошлому, побуждает нас лишь привычка. Когда я вижу бильярд¬ный шар, двигающийся по направлению к другому, прявычка немедленно влечет мой ум к обычно имею-
?83

щему место действию и предвосхищает то, что я затем увижу, [заставляя меня] воображать второй шар в дви¬жении. В этих объектах, абстрактно рассматриваемых и независимых от опыта, нет ничего, что заставляло бы меня делать такое умозаключение. И даже после ‘того, как я в [процессе] опыта воспринимал множество пов-торяющихся действий такого рода, нет аргумента, по¬нуждающего меня предположить, что действие будет соответствовать прошлому опыту. Силы, которые дей¬ствуют на тела, совершенно неизвестны. Мы восприни¬маем «только свойства тех сил, которые доступны ощу¬щениям. И на каком же основании должны мы думать, что одни и те же силы всегда будут сочетаться с од¬ними и теми же ощущаемыми качествами?
Следовательно, руководителем в жизни является не разум, а привычка. Лишь она понуждает ум во всех случаях предполагать, что будущее соответствует прош¬лому. Каким бы легким ни казался этот шаг, разум никогда в течение целой вечности не был бы в состоя¬нии его совершить.
Это очень любопытное открытие, но оно ведет нас к другим, которые еще более любопытны. Когда я вижу бильярдный шар, двигающийся по направлению к дру¬гому, привычка немедленно влечет мой ум к обычному действию, и мой ум предвосхищает то, что я увижу, представляя второй шар в движении. Но разве это все? Разве я только представляю, что он будет двигаться? Чем же тогда является эта вера? И чем она отличается от простого представления какой-либо вещи? Вот новый вопрос, о котором не размышляли философы.
Когда какое-либо дедуктивное доказательство убеж¬дает меня в истинности некоторого утверждения, оно заставляет меня не только представить это утвержде¬ние, но и почувствовать, что невероятно представить что-либо противоположное. То, что ложно в силу де-дуктивного доказательства, заключает в себе противо¬речие, а то, что заключает в себе противоречие, невоз¬можно представить. Но когда речь идет о чем-либо фактическом, то, каким бы сильным ни было доказа¬тельство из опыта, я всегда могу вообразить противо¬положное, хотя не всегда могу поверить в него. Вера,
583

следовательно, проводит некоторое различие между представлением, с которым мы соглашаемся, и пред¬ставлением, с которым мы не соглашаемся.
Существуют только две гипотезы, пытающиеся объ¬яснить это. Можно сказать, что вера соединяет неко¬торую новую идею с теми, которые мы можем пред¬ставить себе, не соглашаясь с ними. Но это ложная ги¬потеза. Ибо, во-первых, такой идеи получить нельзя. Когда мы просто представляем себе объект, мы пред¬ставляем его во всех его частях. Мы представляем его так, как он мог существовать, хотя не верим, что он существует. Наша вера в него не открыла бы никаких новых качеств. Мы можем нарисовать весь объект в во-ображении, не веря в его существование. Мы можем поместить его в известном смысле перед нашими гла¬зами со всеми его пространственно-временными об¬стоятельствами. При этом нам представляется тот же самый объект так, как он мог существовать, и, веря в то, что он существует, мы не прибавляем ничего боль¬шего.
Во-вторых, ум обладает способностью соединять все идеи, между которыми не возникает противоречия, а поэтому если вера заключается в некоторой идее, ко¬торую мы добавляем к простому представлению, то во власти человека, добавляя эту идею к нему, верить в любую вещь, которую мы можем вообразить.
Поскольку, следовательно, вера предполагает нали¬чие представления и, кроме того, еще нечто большее и поскольку она не добавляет новой идеи к представле¬нию, то отсюда следует, что это иной способ (manger) представления объекта, нечто такое, что различается чувством и не зависит от нашей воли так, как зависят все наши идеи: Мой ум по привычке переходит от ви¬димого образа одного шара, двигающегося по направле¬нию к другому, к обычному действию, т. е. движению второго шара. Он не только представляет себе это дви¬жение, но чувствует, что в его представлении заклю¬чено нечто отличное от простых грез воображения. Присутствие такого видимого объекта и постоянное со¬единение с ним данного конкретного действия делают указанную идею для чувства отличной от тех неопреде-
504

ленных идей, которые приходят на ум без чего-либо предшествовавшего. Это заключение кажется несколько удивительным, но мы добрались до него посредством цепи утверждений, которые не допускают сомнения. Чтобы не заставлять читателя напрягать свою память, я вкратце воспроизведу их. Ничто фактически данное не может быть доказано иначе как из его причины или из его действия. Ничто не может стать известным в ка¬честве причины другого иначе как благодаря опыту. Мы не можем обосновать распространение на будущее нашего опыта в прошлом, но всецело руководствуемся привычкой, когда представляем себе, что некое дейст¬вие вытекает из его обычной причины. Но мы не только представляем, что это действие наступит, а и уверены в этом. Эта вера не присоединяет новой идеи к пред¬ставлению. Она только изменяет способ представления и приводит к различию в переживании или чувстве. Следовательно, вера во все фактические данные возни¬кает только из привычки и является идеей, постигае¬мой специфическим способом.
Наш автор собирается объяснить способ, или чув¬ство, которое делает веру отличной от неопределенного представления. Он, по-видимому, чувствует, что невоз¬можно описать словами это чувство, которое каждый должен испытывать в своей собственной груди. Он на¬зывает его иногда более сильным, а иногда более жи¬вым, ярким, устойчивым или интенсивным представ¬лением. И действительно, какое бы имя мы ни дали этому чувству, составляющему веру, наш автор считает очевидным, что оно оказывает более сильное воздейст¬вие на ум, нежели фикция или простое представление. Он доказывает это его влиянием на страсти и воображе¬ние, которые приводятся в движение только истиной или тем, что считается таковой.
Поэзия при всей ее искусности никогда не может вызвать страсти, подобной страсти в реальной жиз-ни. Ее недостаточность в исходных представлениях ее объектов, которых мы никогда не можем чувствовать так же, как объекты, господствующие над нашей верой и мнением.
585

Наш автор, полагая, что он достаточно доказал, что идеи, с которыми мы согласны, должны отличаться по сопровождающему их чувству от других идей и что это чувство более устойчиво и ярко, чем наши обычные представления, старается далее объяснить причину та¬кого яркого чувства по аналогии с другими действиями ума. Его рассуждение представляется любопытным, но его едва ли можно сделать понятным или по крайней мере правдоподобным для читателя, если не вдаваться в детали, что выходило бы за пределы, установленные мной для себя.
Я также опустил многие аргументы, которые автор добавляет, чтобы доказать, что вера заключается лишь в специфическом чувствовании или переживании. Я укажу только один: наш прошлый опыт не всегда еди¬нообразен. Иногда из причины вытекает одно действие, иногда — другое. В таком случае мы всегда верим, что появится то действие, которое наиболее часто бывает. Я смотрю на бильярдный шар, двигающийся по направ¬лению к другому. Я не могу «различить, движется ли он, вращаясь вокруг своей оси, или же его послали так, чтобы он скользил по столу. Я знаю, что в первом слу¬чае после удара он не остановится. Bo-втором — он мо¬жет и остановиться. Первое наиболее обычно, и, сле¬довательно, я ожидаю этого действия. Но я также представляю себе второе действие и представляю его как возможное в связи с данной причиной. Если бы одно представление не отличалось в переживании или чувствовании от другого, то между ними не было бы различия.
Мы ограничились во всем этом рассуждении отно¬шением причины и действия в том виде, как оно обна¬руживается в движениях и действиях материи. Но то же самое рассуждение распространяется и на действия