чем постоянное соединение определенных поступков с определенными мотивами. А если не все поступки по¬стоянно соединены с их подлинными мотивами, то эта неопределенность не больше той, которую можно по¬вседневно наблюдать в действиях материи, где в силу смешения «и неопределенности причин действие часто изменчиво• и неопределенно. Тридцать гран опиума убьют любого человека, который не привычен к не¬му, хотя тридцать гран ревеня не всегда прослабят его. Подобным же образом страх смерти всегда за¬ставит человека сойти на двадцать шагов с его пути, хотя и не всегда заставит его совершить дурной посту¬пок.
И подобно тому как часто имеет место постоянное соединение волевых актов с их мотивами, так и умозак¬лючение о мотивах, исходящее из актов, часто столь же достоверно, как и любое рассуждение относительно тел. И такое умозаключение всегда пропорционально посто-янству указанного соединения.
На этом основываются наша вера в свидетельства, наше уважение к истории и по сути дела все виды нравственной очевидности, а также почти все наше поведение в ходе жизни.
Наш автор претендует на то, что это рассуждение проливает новый свет на весь спор в целом, ибо выдви¬гает новое определение необходимости. И действитель¬но, даже наиболее ревностные защитники свободы воли должны признать такое соединение и такое умозаклю¬чение относительно человеческих поступков. Они будут только отрицать, что этим обусловлена необходимость
592
в целом. Но тогда они должны показать, что в дейст¬виях материи мы имеем идею еще чего-то иного, а это согласно предыдущему рассуждению невозможно.
От начала до конца всей этой книги налицо весьма значительные претензии на новые открытия в филосо¬фии; но если что-либо и может дать автору право на славное имя изобретателя, так это то, что он приме¬няет принцип ассоциации идей, который пронизывает почти всю его философию. Наше воображение обладает громадной властью над нашими идеями. И нет таких идей, которые отличались бы друг от друга, но которых нельзя было бы в воображении разъединять, соединять и комбинировать в любых вариантах фикций. Но, не-смотря на господство воображения, существует некая тайная связь между отдельными идеями, которая за¬ставляет дух чаще соединять их вместе и при появле¬нии одной вводить другую. Отсюда возникает то, что мы называем a propos в разговоре; отсюда возникает и связность в письме; отсюда же происходит та цепь мы¬слей, которая возникает у людей обычно даже при са¬мых бессвязных мечтаниях. Эти принципы ассоциации сводятся к трем, а именно: сходству — картина естест¬венно заставляет нас думать о человеке, который на ней изображен; пространственной смежности — когда упоминают о Сен-Дени, естественно приходит на ум идея Парижа; причинности — думая о сыне, мы склон¬ны направлять наше внимание на отца. Легко предста¬вить себе, какие широкие последствия должны иметь эти принципы в науке о человеческой природе, коль скоро мы примем во внимание, что в той мере, в какой это касается ума, они суть единственные связи, кото¬рые соединяют части Вселенной или связывают нас с каким-либо лицом или объектом, внешним по отноше¬нию к нам. Ибо так как только посредством мысли ка¬кая-либо вещь может действовать на наши аффекты и так как последние представляют собой единственные связующие [звенья] наших мыслей, то реально они яв¬ляются для нас тем, что скрепляет Вселенную, и все действия ума должны в огромной мере зависеть от них (I, стр. 789-810).
593
ТРАКТАТ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ
КНИГА ПЕРВАЯ. О ПОЗНАНИИ
Часть I. Об идеях, их происхождении, составе, связях, абстрагировании и т. д.
ГЛАВА 4 О СВЯЗИ, ИЛИ АССОЦИАЦИИ, ИДЕЙ
Так как все простые идеи могут быть разъединены вообра¬жением, а затем снова соединены в какой угодно форме, то не было бы ничего произвольнее операций этой способности, если бы последней не руководили некоторые общие принципы, за¬ставляющие ее всегда и везде до некоторой степени согласо¬ваться с самой собой. Если бы идеи были совершенно разроз¬ненными и несвязанными, только случай соединял бы их, одни и те же простые идеи не могли бы регулярно соединяться в общие (как это обычно бывает), если бы между ними не су¬ществовало некоего связующего начала, некоего ассоциирую¬щего качества, с помощью которого одна идея естественно вы¬зывает другую. Этот соединяющий идеи принцип не следует рассматривать как нерасторжимую связь, ибо таковой, как уже было сказано, для воображения не существует. Мы не должны также заключать, что без помощи данного принципа ум не может соединить двух идей, ибо нет ничего свободнее указан¬ной способности. Нам следует рассматривать этот принцип толь¬ко как мягко действующую (gentle) силу, которая обычно пре¬обладает и является, между прочим, причиной того, что раз¬личные языки так сильно соответствуют друг другу: природа как бы указывает каждому языку те простые идеи, которым всего больше подобает объединяться в сложные. Таких качеств, из которых возникает эта ассоциация и с помощью которых ум переходит указанным образом от одной идеи к другой, три, а именно: сходство, смежность во времени или пространстве, причина и действие.
Я думаю, незачем особенно доказывать, что все эти качества вызывают ассоциацию идей и при появлении одной идеи естест¬венно вводят другую. Очевидно, что в процессе нашего мыш¬ления при постоянной смене наших идей наше воображение легко переходит от одной идеи ко всякой другой, которая имеет сходство с ней, и что одно это качество является для вообра¬жения достаточным связующим началом и ассоциацией. Столь же очевидно и то, что как чувства, изменяя свои объекты, с необходимостью изменяют их, повинуясь известному правилу, и воспринимают эти объекты в их смежности друг к другу, так и воображение в силу длительной привычки должно приобрести такой же способ мышления и пробегать части пространства и времени, представляя свои объекты. Что же касается связи, образуемой отношением причины и действия, то нам предста-
594
вится впоследствии случай основательно исследовать ее, по-этому мы не станем теперь останавливаться на ней. Достаточно заметить, что нет отношения, которое производило бы более сильную связь в воображении и заставляло бы одну идею с меньшим трудом вызывать другую, чем отношение причины и действия между объектами этих идей.
Чтобы постигнуть всю область, охватываемую этими отно¬шениями, мы должны принять во внимание, что два объекта связываются в воображении не только в том случае, когда один из них непосредственно сходен с другим, смежен ему или яв¬ляется его непосредственной причиной, но также и тогда, когда между ними находится третий объект, находящийся в одном из этих отношений к обоим. Это отношение может прости¬раться очень далеко, хотя в то же время мы можем заметить, что всякое удаление объектов друг от_ друга значительно ослаб¬ляет его. Четвероюродные братья свя’заны друг с другом при¬чинностью— если только мне дозволено будет употребить этот термин, — но они связаны не так тесно, как братья, и гораздо менее тесно, чем ребенок и родители. Вообще можно заметить, что всякое кровное родство основано на отношении причины и действия, причем считается близким или далеким в зависи-мости от числа связывающих причин, касающихся рассматри¬ваемых лиц.
Из трех вышеупомянутых отношений наиболее широким является отношение причинности. Можно признать два объекта находящимися в этом отношении друг к другу^ когда один объект является причиной существования другого, равно как и тогда, когда первый оказывается причиной одного из дейст¬вий или движений второго. Ибо поскольку это действие или движение не что иное, как сам объект, лишь рассматриваемый с известной точки зрения, и поскольку объект остается одним и тем же во всех своих различных положениях, то легко вооб¬разить, каким образом подобное влияние объектов друг на друга может связывать их в воображении.
Мы можем пойти еще дальше и заметить, что объекты бы¬вают связаны отношением причины и действия не только тогда, когда один из них производит какое-нибудь движение или дей¬ствие в другом, но и тогда, когда он способен произвести то или другое. В этом и заключается, как можем мы отметить, источ¬ник всех тех отношений,, основанных на выгоде и обязанности, с помощью которых люди влияют друг на друга в обществе и связывают себя узами управления и подчинения. Господином мы называем того, кто по своему положению, являющемуся результатом насилия или соглашения, имеет власть распоря¬жаться в известных случаях действиями другого человека, ко¬торого мы называем слугою. Судья — это тот, кто во всех спор¬ных случаях может, объявив свое мнение, закрепить что-либо в качестве владения или собственности за тем или другим членом общества. Когда какое-нибудь лицо облечено известной властью, то для приведения последней в действие требуется только проявление воли, а оно во всех лодобных случаях счи-
595
тается возможным, в некоторых же — вероятным; так обстоит дело в особенности в случае [отношения] властвования и под¬чинения, когда повиновение подчиненного приятно и выгодно начальнику.
Таковы, следовательно, принципы соединения и сцепления наших простых идей, принципы, заменяющие в воображении ту нерасторжимую связь, которая соединяет эти идеи в памяти. Мы имеем здесь дело с родом притяжения, действия которого окажутся в умственном мире столь же необычными, как в мире природы, и проявятся в первом в столь же многочисленных и разнообразных формах, как и во втором. Действия этого при¬тяжения всегда явны, что же касается его причин, то они по большей части неизвестны и должны быть сведены к перво¬начальным качествам человеческой природы, на объяснение которых я не претендую. Ничто так не требуется от истинного философа, как воздержание от чрезмерного стремления к ис-следованию причин; установив ту или иную доктрину с по-мощью достаточного количества опытов, он должен удовольст¬воваться этим, если видит, что дальнейшее исследование повело бы его к темным и неопределенным умозрениям. В таком слу¬чае ему лучше было бы сделать целью своего исследования рассмотрение действий своего принципа, а не причин его.
Среди действий этого соединения или этой ассоциации идей нет ничего более замечательного, чем те сложные идеи, которые служат обычными предметами наших мыслей и нашего рассуждени% и которые обычно возникают на основе одного из принципов соединения наших простых идей. Эти сложные идеи могут быть разделены на отношения, модусы и субстанции (I, стр. 98-102).
Часть IV. О скептицизме и о других философских системах
ГЛАВА 6 О ТОЖДЕСТВЕ ЛИЧНОСТИ
Существуют философы, воображающие, будто мы ежеми¬нутно непосредственным образом сознаем то, что называем своим я; будто мы ощущаем и его существование, и непрерыв¬ность этого существования и будто наша уверенность как в его совершенном тождестве, так и в его простоте выше той оче¬видности, которую могло бы дать нам демонстративное дока¬зательство. Самое сильное ощущение, самая пылкая страсть, говорят они, не только не нарушают этой уверенности, но лишь сильнее укрепляют ее, открывая нам свое влияние на я при посредстве вызываемого ими страдания или наслаждения. Пы¬таться найти добавочное доказательство этого [положения]
