от грубых [его] начал до более совершенного состояния, то окажется, что политеизм, или идолопоклонство, был и необходимо должен был быть первоначальной и наибо¬лее древней религией человечества.
604

Итак, в древнее время, поскольку от него сохранились письменные или исторические свидетельства, человечество, по-видимому, повсеместно исповедовало политеизм. Станем ли мы утверждать после этого, что в еще более древние времена, до овладения письменностью или же до изобретения каких-либо искусств и наук, люди придерживались принципов чистого те¬изма, другими словами, что люди открыли истину, будучи не¬веждами и варварами, но впали в заблуждение, как только приобрели познания и образование?
Утверждая это, мы не только противоречим всякой веро-ятности, но и тому, что нам известно относительно взглядов и мнений варварских народов. Все дикие племена Америки, Африки и Азии придерживаются идолопоклонства; нет ни од¬ного исключения из данного правила.
По-видимому, не подлежит сомнению, что в соответствии с ходом естественного развития человеческой мысли невежест¬венная масса уже должна обладать каким-нибудь примитивным и обыденным представлением о высших силах, прежде чем она окажется в состоянии достигнуть понятия о том совершенном существе, которое внесло порядок во все мироздание. Мы имеем столько же оснований воображать, что люди жили во дворцах раньше, чем в хижинах и хибарах, или же изучали геометрию раньше земледелия, как и утверждать, будто они представляли себе, что божество есть чистый, всеведущий, всемогущий и вез¬десущий дух, до того, как рисовали его в образе хотя и могу¬щественного, но ограниченного существа, обладающего челове¬ческими страстями и стремлениями, человеческими телом и органами. Наш ум постепенно восходит от низшего к высшему; отвлекаясь от того, что несовершенно, он образует идею совер¬шенства; понемногу начиная различать более благородные сто¬роны своей собственной организации от более грубых, он на¬учается переносить на свое божество только первые из них, придавая им притом гораздо большую возвышенность и утон¬ченность. Ничто не в состоянии нарушить этот естественный ход мысли, кроме разве какого-нибудь очевидного и неопро¬вержимого аргумента, который непосредственно мог бы при¬вести ум к чистым принципам теизма и заставить его сразу преодолеть то огромное расстояние, которое отделяет челове¬ческую природу от божественной. Но хотя я и допускаю, что тщательное исследование порядка и организации Вселенной доставляют нам такой аргумент, однако не думаю, чтобы это соображение могло оказать влияние на человечество, когда по¬следнее создавало свои первые грубые представления о религии. Если бы люди с самого начала путем умозаключения, отправляющегося от строя природы, пришли к вере в единое верховное существо, они бы никогда уже не могли оставить это верование и перейти к политеизму: ведь те же принципы разума, которые с самого начала могли породить и распростра¬нить среди человечества такое возвышенное воззрение, должны были с тем большей легкостью сохранить его. Первоначальное
605

открытие и обоснование какой-нибудь доктрины гораздо труд¬нее, чем ее поддержание и сохранение.
Между историческими фактами и умозрительными мнения¬ми существует большое различие, и знание первых передается совсем иным путем, чем знание вторых. Исторический факт, устно передаваемый очевидцами и современниками, при каждом последующем рассказе претерпевает искажения и, наконец, может сохранить лишь едва заметное сходство с подлинным первоначальным фактом, на котором он был основан. Неустой¬чивость памяти людей, их любовь к преувеличениям, их бес¬печность и беззаботность — все эти факторы, если только их воздействие не исправляется при помощи книг и письменных документов, вскоре искажают сведения об исторических собы¬тиях: ведь аргументы и рассуждения не играют в данном слу¬чае почти никакой роли и не могут, восстановить истину, коль скоро последняя исчезла из этих рассказов. Так, предполагают, что мифы о Геркулесе, Тесее и Вакхе сперва были основаны на действительных исторических фактах, которые при пере¬даче были искажены. С умозрительными же взглядами дело обстоит совсем иначе. Если такие взгляды основаны на аргу¬ментах, достаточно ясных и очевидных, чтобы убедить боль¬шинство людей, то эти аргументы, способствовавшие вначале распространению данных взглядов, будут способствовать и их сохранению в первоначальной чистоте. Если же эти аргументы трудны и недоступны обычному пониманию, то соответствую¬щие взгляды никогда не будут более чем достоянием немногих лиц, и, как только люди перестанут рассматривать такие аргу¬менты, они немедленно будут утрачены и преданы забвению. Какую бы сторону данной дилеммы мы ни рассматривали, мы должны будем прийти к выводу о невозможности того* чтобы обоснованный при помощи рассуждений теизм был первона¬чальной религией человечества, а впоследствии в силу его из¬вращения дал начало политеизму и всем различным суевериям языческого мира. Если обоснование при помощи разума оче¬видно, то оно предупреждает такого рода извращения; если же такое обоснование непонятно, то оно делает соответствующие принципы совершенно недоступными познанию толпы, которая одна только и может извратить какой-либо принцип или взгляд.
ГЛАВА ?
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПОЛИТЕИЗМА
Если бы люди приходили к идее о’невидимой разумной силе посредством созерцания творений природы, они никогда не могли бы иметь иного представления [о такой силе], кроме представления о едином существе, дарующем существование и порядок этому огромному механизму и располагающем все его части сообразно определенному плану или связной системе.
606

Хотя людям с известным складом ума может и не показаться совершенно нелепым предположение о том, что несколько не¬зависимых друг от друга и обладающих высшей мудростью существ вошли в соглашение с целью продумать и выполнить определенный единый план, однако такое предположение со¬вершенно произвольно; если мы и вправе допустить его возмож¬ность, то нам следует признать, что вероятность или необходи¬мость его не доказывается ничем.
Итак, мы можем заключить из вышеизложенного, что первоначальные религиозные представления у всех народов, исповедовавших политеизм, были вызваны не созерцанием тво¬рений природы,» но заботами о житейских делах, а также те¬ми непрестанными надеждами и страхами, которые побуж¬дают к действию ум человека. В связи с этим мы видим, что все идолопоклонники, разделив сферы деятельности своих бо-жеств, прибегают к тому невидимому агенту, власти которого они непосредственно подчинены и в ведении которого нахо¬дится надзор за действиями, совершаемыми ими в тот или иной момент. Юнону призывают во время бракосочетания, Люпину — при рождении, Нептун выслушивает молитвы моряков, а Марс — моления воинов. Земледелец обрабатывает свое поле под покровительством Цереры, а купец признает над собой власть Меркурия. Предполагается, что каждым естественным явлением управляет какой-нибудь разумный агент и нет такого счастливого или несчастливого события в жизни, которое не могло бы стать предметом особых просительных или благодар¬ственных молитв.
Действительно, для того чтобы вывести интересы людей за пределы нынешнего существования или же подвести их к ка¬кому-нибудь заключению относительно невидимой разумной силы, требуется влияние на них какого-либо аффекта, который побуждад бы к деятельности их представления и мысли, какого-либо мотива, который подталкивал бы их к тому, чтобы задать первый вопрос [об этой силе]. Но к какому же аффекту мы прибегнем с целью объяснить столь важное по значению дей-ствие? Очевидно, не к отвлеченной любознательности или чи¬стой любви к истине. Это мотив слишком утонченный для гру¬бых умов; он привел бы людей к вопросам о миропорядке, т. е. к предмету, слишком необъятному и чересчур широкому для их узкого кругозора. Итак, следует предположить, что на вар¬варов могли повлиять лишь повседневные человеческие аф¬фекты: тревожные заботы о счастье, страх перед грядущим не¬счастьем, боязнь смерти, жажда мести, стремление удовлет¬ворить голод и другие жизненные потребности. Обуреваемые подобного рода надеждами и страхами, в особенности же последними, люди с трепетным любопытством исследуют на¬правление будущих причин и рассматривают разнообразные противоречивые происшествия человеческой жизни. И в этом беспорядочном зрелище их смущенный и изумленный взор усматривает первые смутные проявления божества.
607

ГЛАВА III ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО
Мир, в котором мы обитаем, представляет собой как бы огромный театр, причем подлинные пружины и причины всего происходящего в нем от нас совершенно скрыты, и у нас нет ни знания достаточного, чтобы предвидеть те бедствия, которые беспрестанно угрожают нам, ни силы достаточной, чтобы пре¬дупредить их. Мы непрестанно балансируем между жизнью и .смертью, здоровьем и болезнью, изобилием и нуждою — все это распределяется между людьми тайными, неведомыми при¬чинами, действие которых часто бывает неожиданным и все¬гда—необъяснимым. И вот эти-то неведомые причины стано¬вятся постоянным предметом наших надежд и страхов; и если наши аффекты находятся в постоянном возбуждении благодаря тревожному ожиданию грядущих событий, то и воображение наше также действует, создавая представления об указанных силах, от которых мы находимся в столь полной зависимости. Если бы люди могли расчленить природу в соответствии с тре¬бованиями наиболее вероятной или по крайней мере наиболее вразумительной философской системы, то они обнаружили бы, что данные причины суть не что иное, как особое строение и структура мельчайших частиц их собственных тел, а также внешних объектов, и что все события, в которых они так заин-тересованы, порождаются правильно и постоянно функциони¬рующим механизмом. Но эта философская система превышает понимание невежественной массы, которая может составить себе только общее и смутное представление о неведомых при¬чинах, хотя ее воображение, постоянно занятое одним и тем же предметом, и должно стремиться образовать частную и от¬четливую идею таких причин. Чем больше люди рассматривают как сами эти причины, так и неопределенность их действлй, тем меньше удовлетворения дают им их изыскания; и в конце кон¬цов они, хотя и неохотно, оставили бы попытки, связанные с такими трудностями, если бы этому не воспрепятствовала одна свойственная человеческой природе склонность, которая приводит к системе, до некоторой степени удовлетворяющей их.
Люди обладают общей склонностью представлять все су¬ществующее подобным себе и приписывать каждому объекту те качества, с которыми они близко знакомы и которые они непосредственно осознают. Мы усматриваем на луне человече¬ские лица, в облаках — армии и в силу естественной склон¬ности, если таковую не сдерживают опыт и размышление, при¬писываем злую или добрую волю каждой вещи, которая при¬чиняет нам страдание или же доставляет удовольствие. Даже философы не могут вполне освободиться от этой естественной слабости; они часто приписывали неодушевленной материи страх перед пустотой, симпатии, антипатии и другие аффекты, свойственные человеческой природе. Не менее абсурдно обра¬щать свой взор вверх и переносить, как это часто бывает, чело¬веческие аффекты и слабости на божество, представляя его себе

завистливым и мстительным, капризным и пристрастным — словом, подобным злобному и безрассудному человеку во всех отношениях, за исключением свойственной этому божеству выс¬шей силы и власти. Не удивительно, что человечество, нахо-дящееся в полном неведении относительно причин и в то же время весьма озабоченное своей будущей судьбой, тотчас же признает свою зависимость от невидимых сил, обладающих чув¬ством и разумом. Все неведомые причины, постоянно занимаю¬щие мысли людей и всегда предстающие в одном и том же