известном нам мире. И все же в музыке, диа¬лектике, науке счета и измерения они дошли почти до того же самого, как и наши древние (философы). Впро¬чем, если они во всем почти равняются с нашими древ-ними, то далеко уступают изобретениям новых диалек¬тиков. Именно, они не изобрели хотя бы одного правила из тех остроумных выдумок, которые здесь повсюду изучают дети в так называемой «Малой логике» 4, об ограничениях, расширениях и подстановлениях5. Зато утопийцы-очень сведущи в течении светил и дви¬жении небесных тел. Мало того, они остроумно изо¬брели приборы различных форм, при помощи которых весьма точно уловляют движение и положение солнца, луны, а равно и прочих светил, видимых на их гори¬зонте. Но они даже и во сне не грезят о содружествах и раздорах планет и о всем вздоре гадания по звездам.
. 104

По некоторым приметам, полученным путем продолжи¬тельного опыта, они предсказывают дожди, ветры и прочие изменения погоды. Что же касается причин всего этого, приливов морей, солености их воды и вооб¬ще происхождения и природной сущности неба и мира, то они рассуждают об этом точно так же, как наши старые философы; отчасти же, как те расходятся друг с другом, так и утопийцы, приводя новые причины объ¬яснения явлений, спорят друг с другом, не приходя, однако,’во всем к согласию.
В том отделе философии, где речь идет о нравствен¬ности, их мнения совпадают с нашими: они рассуждают о благах духовных, телесных и внешних, затем о том, присуще ли название блага всем им или только духов¬ным качествам. Они разбирают вопрос о добродетели и удовольствии. Но главным и первенствующим яв¬ляется у них спор о том, в чем именно заключается человеческое счастье, есть ли для него один источник или несколько. Однако в этом вопросе с большей охо¬той, чем справедливостью, они, по-видимому, скло¬няются к мнению, защищающему удовольствие: в нем они полагают или исключительный, или преимущест¬венный элемент человеческого счастья. И, что более удивительно, они ищут защиту такого щекотливого по¬ложения в религии, которая серьезна, сурова и обычно печальна и строга. Они никогда не разбирают вопроса о счастье, не соединяя некоторых положений, взятых из религии, с философией, прибегающей к доводам ра-зума. Без них исследование вопроса об истинном сча-стье признается ими слабым и недостаточным. Эти положения следующие: душа бессмертна и по благости божьей рождена для счастья; наши добродетели и бла¬годеяния после этой жизни ожидает награда, а позор¬ные поступки — мучения. Хотя это относится к области религии, однако, по их мнению, дойти до верования в это и признания этого можно и путем разума. С уст¬ранением же этих положений они без всякого колеба¬ния провозглашают, что никто не может быть настолько глуп, чтобы не чувствовать стремления к удовольст¬вию дозволенными и недозволенными средствами; надо остерегаться только того, чтобы меньшее удовольствие
105

не помешало большему, и не добиваться такого, опла¬той аа которое является страдание. Они считают при¬знаком полнейшего безумия гоняться за суровой и не¬доступной добродетелью и не только отстранять сла¬дость жизни, но даже добровольно терпеть страдание, от которого нельзя ожидать никакой пользы, да и ка¬кая может быть польза, если после смерти ты не до¬бьешься ничего, а настоящую жизнь провел «сю без приятности, то есть несчастно. Но счастье, по их мне¬нию, заключается не во всяком удовольствии, а только в честном и благородном (стр. 138—142). Утопийцы допускают различные виды удовольствий, признавае¬мых ими за истинные; именно, одни относятся к духу, другие к телу. Духу приписывается понимание и на¬слаждение, возникающее от созерцания истины. Сюда же присоединяются приятное воспоминание о хорошо прожитой жизни и несомненная надежда на будущее блаженство.
Другой вид телесного удовольствия заключается, по
их мнению, в спокойном и находящемся в полном по¬
рядке состоянии тела: это — у каждого его здоровье, не
нарушаемое никаким страданием. Действительно, если
оно не связано ни с какою болью, то само по себе слу¬
жит источником наслаждения, хотя бы на него не дей¬
ствовало никакое привлеченное извне удовольствие.
Правда, оно не так заметно и дает чувствам меньше,
чем ненасытное желание еды- и питья; тем не менее
многие считают хорошее здоровье за величайшее из
удовольствий. Почти все утопийцы признают здоровье
большим удовольствием и, так сказать, основой и бази¬
сом всего: оно одно может создать спокойные и жела¬
тельные условия жизни, а при отсутствии его не ос¬
тается совершенно никакого места для удовольствия
(стр. 151-152). •
Они считают признаком крайнего безумия, из¬лишней жестокости к себе и высшей неблагодарности к природе, если кто презирает дарованную ему кра¬соту, ослабляет силу, превращает свое проворство в ле¬ность, истощает свое тело постами, наносит вред здо¬ровью и отвергает прочие ласки природы. Это значит презирать свои обязательства к ней и отказываться от
106

всех ее благодеяний. Исключение может быть в том случае, когда кто-нибудь пренебрегает этими своими преимуществами ради пламенной заботы о других и об обществе, ожидая взамен этого страдания ‘большего удовольствия от бога. Иначе совсем глупо терзать себя без пользы для кого-нибудь из-за пустого призрака до¬бродетели или для того, чтобы иметь силу переносить с меньшей тягостью несчастья, которые никогда, мо¬жет быть, и не произойдут.
Таково их мнение о добродетели и удовольствии. Они верят, что если человеку не внушит чего-нибудь более святого ниспосланная с неба религия, то с точки зрения человеческого разума нельзя найти ничего бо¬лее правдивого (стр. 156).
Хотя, по сравнению с прочими народами, утопийцы менее всего нуждаются в медицине, однако нигде она не пользуется большим почетом хотя бы потому, что познание ее ставят наравне с самыми прекрасными и полезными частями философии. Исследуя с помощью этой философии тайны природы, они рассчитывают по¬лучить от этого не только удивительное удовольствие, но и войти в большую милость у ее виновника и созда-теля. По мнению утопийцев, он, по обычаю прочих мас¬теров, предоставил рассмотрение устройства этого мира созерцанию человека, которого одного только сделал способным для этого, и отсюда усердного и тщатель¬ного наблюдателя и поклонника своего творения любит гораздо более, чем того, кто, наподобие неразумного животного, глупо и бесчувственно пренебрег столь ве¬личественным и изумительным зрелищем.
Поэтому способности утопийцев, изощренные на¬уками, удивительно восприимчивы к изобретению ис¬кусств, содействующих в каком-либо отношении удоб¬ствам и благам жизни (стр. 160—161).
Утопийцы не только отвращают людей наказа¬ниями от позора, но и приглашают их к добродетелям, выставляя напоказ их почетные деяния. Поэтому они воздвигают на площади статуи мужам выдающимся и оказавшим важные услуги государству на память об их подвигах. Вместе с тем.они хотят, чтобы слава предков
107

служила для потомков, так сказать, шпорами поощре¬ния к добродетели.
Между собою они живут дружно, так как ни один
чиновник не проявляет надменности и не внушает
страха. Их называют отцами, и они ведут себя до¬
стойно. Должный почет им утопийцы оказывают до¬
бровольно, и его не приходится требовать насиль¬
но. .
Законов у них очень мало, да для народа с подоб¬ными учреждениями и достаточно весьма немногих. Они даже особенно не одобряют другие народы за то, что им представляются недостаточными бесчисленные томы законов и толкователей на них.
Сами утопийцы считают в высшей степени неспра¬ведливым связывать каких-нибудь людей такими зако¬нами, численность которых превосходит возможность их прочтения или темнота — доступность понимания для всякого. У утопийцев законоведом является вся¬кий. Они признают всякий закон тем более справед¬ливым, чем проще его толкование. По словам утопий¬цев, все законы издаются только ради того, чтобы напо-минать каждому об его обязанности. Поэтому более тонкое толкование закона вразумляет весьма немногих, ибо немногие могут постигнуть это; между тем более простой и доступный смысл законов открыт для всех. Кроме того, что касается простого народа, который со¬ставляет преобладающее большинство и наиболее нуж¬дается во вразумлении, то для него безразлично — или вовсе не издавать закона, или облечь после издания его толкование в такой смысл, до которого никто не мо¬жет добраться иначе, как при помощи большого ума и продолжительных рассуждений. Простой народ с его тугой сообразительностью не в силах добраться до та¬ких выводов, да ему и жизни на это не хватит, так как она занята у него добыванием пропитания (стр. 170— 172).
По мнению утопийцев, нельзя никого считать врагом, если он не сделал нам никакой обиды; узы при¬роды заменяют договор, и лучше и сильнее взаимно объединять людей расположением, а не договорными соглашениями, сердцем, а не словами.
108

Утопийцы сильно гнушаются войною как деянием поистине зверским, хотя ни у одной породы зверей она не употребительна столь часто, как у человека; вопреки обычаю почти у всех народов, они ничьего не считают в такой степени бесславным, как славу, добытую вой¬ной. Не желая, однако, обнаружить, в случае необходи¬мости, свою неспособность к ней, они постоянно упраж¬няются в военных науках. Они никогда не начинают войны зря, а только в тех случаях, когда защищают свои пределы, или прогоняют врагов, вторгшихся в страну их друзей, или сожалеют какой-либо народ, уг¬нетенный тиранией, и своими силами освобождают его от ига тирана и от рабства; это делают они по челове¬колюбию (стр. 176).
Религии утопийцев отличаются своим разнообра-зием не только на территории всего острова, но и в каждом городе. Одни почитают как бога солнце, дру¬гие — луну, третьи — одну из планет. Некоторые пре¬клоняются не только как перед богом, но и как перед величайшим богом, перед каким-либо человеком, кото¬рый некогда отличился своею доблестью или славой. Но гораздо большая, и притом наиболее благоразумная, часть не признает ничего подобного, а верит в некое единое божество, неведомое, вечное, неизмеримое, не¬объяснимое, превышающее понимание человеческого разума, распространенное во всем этом мире не своею громадою, а силою: его называют они отцом. Ему од¬ному они приписывают начала, возрастания, продвиже¬ния, изменения и концы всех вещей; ему же одному, а никому другому они воздают и божеские почести.
Мало того, и все прочие, несмотря на различие ве¬рований, согласны с только что упомянутыми сограж¬данами в признании единого высшего существа, кото¬рому они обязаны и созданием Вселенной, и провиде¬нием.
Но вот утопийцы услышали от нас про имя Христа, про его учение, характер и чудеса, про не менее изу¬мительное упорство стольких мучеников, добровольно пролитая кровь которых привела в их веру на огром¬ном протяжении столько многочисленных народов. Трудно поверить, как легко и охотно они признали
109

такое верование; причиной этого могло быть или тай¬ное внушение божье, или христианство оказалось ближе всего подходящим к той ереси, которая у них является предпочтительной. Правда, по моему мнению, немалую роль играло тут услышанное ими, что Христу нрави¬лась совместная жизнь, подобная существующей у них, и что она сохраняется и до сих пор в наиболее чистых христианских