раскрывается многообразие вещей. Свет и сияние, едва народившись, открываются зрению. Благодаря им древние люди обнаружили то, что вверху, в середине и внизу. А заметив, восхитились. Восхитившись, стали созер¬цать. Созерцая, начали философствовать. Философия же есть истиннейшее порождение света, восхищения и созерцания. Следовательно, от света (и его порождения — сияния), первого по преимуществу из чувственно воспринимаемых вещей, от первого, открытого чувствам и познанию, мы начинаем осно¬вание нашей философии. Если бы это сделали древние фило¬софы, они не положили бы в качестве начал вещей неведомые ни чувству, ни разуму хаос, гомеомерии, атомы, первую и вто¬рую материю, не дошли бы до таких великих разногласий и не низвергли бы философию в мрачную пропасть. Ибо свет (и первое порождение его — сияние) прежде всего подлежит нашему знанию. Через него должно восходить к первому свету и отцу всяческого света. На нем следует прежде всего остано¬виться. Из него должно вывести все вещи. А выведя, к нему же сызнова возвратиться, дабы в нем обрести вечное приста¬нище.
Итак, мы начнем от света и сияния, которыми восхищены в величайшей мере. От света, говорю я, который есть образ самого бога и его благости, который озаряет все мировое, и околомировое, и запредельное пространство, который распро¬страняется по всему, изливается через все, во все проникает и, проникая, все формирует и вызывает к существованию, все живит, все содержит в себе, все поддерживает, все собирает, и соединяет, и различает. Все, что существует, освещается, согревается, живет, рождает, питается, растет, совершенст¬вуется и увеличивается, — все он обращает к себе, а обратив, очищает, все совершенствует, все обновляет, все сохраняет и не дает обратиться в ничто. Он — число и мера всех вещей. Он — чистейший свет всех вещей, неизменный и неизменяе¬мый, несмешанный и несмесимый, не укрощенный и неукро¬тимый, не нуждающийся ни в чем, но в изобилии обладающий всем. Всеми желаемый и вожделенный, украшение небес и краса всех вещей; мира прелесть, мира красота, мира радость и веселье. Ничего нет приятнее глазу, ничего нет радостнее ДУХУ, ничего нет благоприятнее для жизни, ничего превосход¬нее для познания, ничего для деяний полезнее. Без него бы все сущее лежало во мраке и неподвижности и было бы нам неведомо (л. 1).
149

[О ВСЕЕДИНОМ]
Выше мы, если не ошибаемся, в достаточной мере доказали ‘ что во всеобщности вещей по необходимости имеется нечто первое. И что оно есть начало вещей; и что оно есть единое; и это единое есть благо; и это благо есть бог. И все эти пять — тождественны. Вместе с тем доказаны первое и последнее свойства начала. Осталось подтвердить еще два положения — второе и третье. Одно: что все заключено в начале. Другое: что все происходит от начала.
Следовательно, единое содержало в себе все сущности, прежде чем они произошли вовне. И хотя содержало в себе все, не распространилось и не рассеялось во все. Но, оста¬ваясь единым, все это содержало в себе, а не было им содер-жимо. И постоянно обладает всеми вещами, но не обладаемо ими. И так как оно обладает ими и необладаемо, нет среди сущностей ни одной, в которой оно не находилось бы. Ибо, если бы единое не находилось везде, оно не обладало бы всем. И если бы оно не находилось повсюду, то оно само было бы содержимо чем-то и тогда не в состоянии было бы находиться везде. Если бы нечто содержало в себе единое, то оно и ограни¬чивало бы его. И тогда нечто, меньшее бесконечного, огра¬ничивало бы бесконечное и превращало его в конечное. И еди-ное оказалось бы бесконечным от себя и конечным от другого. А это невозможно.
Если же верно, что единое находится повсюду, ложным является [утверждение], что оно находится только где-то. И ложно [утверждение], что оно — нигде. А если неверно, что оно — нигде, то, стало быть, оно находится . во. всем. А если оно во всем, то и повсюду, в сущностях и в не-сущем. И по¬всюду, где оно есть, оно будет в себе самом, и все — в нем. Итак, единое и само находится во всех .вещах, и ни чем не содержимо, но само содержит в себе все. И все находится в едином, но единым образом. И единое есть все, соединенное воедино. И единое есть все, и единое, да позволено будет так выразиться, есть всеединое (л. 12—13).
[ОБ ОДУШЕВЛЕННОСТИ МИРА]
Многие философы среди божественных душ первое место уделяют мировой душе как такой, которая подает жизнь, со¬знание и движение превосходнейшему и совершеннейшему из всех тел. Среди них, очевидно, должны быть названы почти все философы ионийской школы: Фалес, Гераклит, Анаксагор, Архелай. Из италийской школы — Пифагор и все его последо¬ватели, Пармёнид, Зенон, Эмпедокл. Затем — Платон со всеми его учениками. Пожалуй что все стоики. Противным путем пошел Левкипп, а с ним слушатель его, Демокрит, и после них и с ними — Эпикур. Так что из всего столь великого числа философствовавших греков одни эти трое отвергали одушевлен-
150

ность мира. Но если справедливо писал Плутарх о Демокри-те, то только двое из них — первый и последний — придержи¬вались этого суждения. Его слова таковы: «Демокрит призна¬вал божественный дух, огнеподобную душу мира». Эти двое, оставшиеся в одиночестве, в сравнении с таким’ множеством столь великих мужей, ничего не стоят, разве что они привели бы достаточно сильные и убедительные доводы, что в мире ца¬рит случай, более сильный, чем душа, и которого они почитали как бога. Кроме этих, считавших мир бездыханным трупом, Аристотель, пока был другом Платона, воспринял из его уст, что мир одушевлен и даже обладает разумной душой, о чем он неоднократно писал .. После же того, как он стал врагом своего учителя, он изменил и Платону, и самому себе и внес в философию некое собственное учение, что не весь мир, но только часть его одушевлена, а именно что небо одушевлено, элементы же — нет.
Итак, мы говорим, что не только звезды и сферы (если только сферы эти существуют в небе) и все небо в целом оду-шевлены не ангелами, которые являются разумными, но ду-шами; но мы, чтобы вслед за перипатетиками не изобразить мир уродом, мы вслед за Аристотелем, когда он придержи-вался более здравого учения, за Платоном, всеми древними философами, греками, египтянами и халдеями утверждаем, что весь мир обладает душой. Из чего следует, что не только небеса и их части, но также и элементы, сколько их есть, и отдельные их части, не отторженные от целого, оду¬шевлены.
Это положение не принимают перипатетики и опровер-гают его достаточно остроумными, как им представляется, до¬водами. А именно, они говорят, исходя из предписаний учи¬теля: если мир одушевлен, то он по необходимости должен обладать душой, душа же есть акт физического, органического тела, обладающего потенцией жизни. Они допускают, что мир есть физическое тело, но отрицают, что он — органическое и живое тело. Мы оспорим оба этих возражения.
Аристотелево определение души приложимо, по-видимому, только к душам растений, ибо они, как признают и Аристотель, и все другие философы, и живут, и обладают органическим телом. Они, конечно, обладают органами, с помощью которых могут и воспринимать благодеяния жизни, и переносить ее тя¬готы. Но к душам животных и человека это определение никоим образом не подходит. Правда, и они, конечно, живут и могут жить и обладают телесными орудиями для жизнедея¬тельности. Все это у животных и человека обще с растениями. Но животные, по Аристотелеву же учению, кроме способности к жизни и ее орудий обладают и местным движением, и ощу¬щением. А ни то, ни другое не заключено в [Аристотелевом] определении [души]. Люди ate, сверх того, что свойственно животным, влекомы желанием славы, обладают разумом и интеллектом, и все это — благодаря своей душе. Но ничто из этого не упомянуто в [Аристотелевом] определении [души].
151

Следовательно, это определение, столь жалкое и недоста¬точное даже применительно к известным душам, никак не подходит к душе мира; поэтому пусть нам не выставляют его в качестве возражения.
К этому добавим следующее. Небо, небесные сферы, звезды одушевлены и живут. Этому учит Аристотель, это подтвер¬ждают Теофраст и Александр. Но какими органами, необхо¬димыми для жизни, обладает небо?
Многие из новейших перипатетиков, возражая двум древ-ним представителям своей школы, Филопону и Симплицию, нагромоздили ради опровержения множество бессмыслиц под видом аргументов, чтобы доказать, что звезды не слышат, не видят и не обладают никакими чувствами. Главный довод был тот, что у них нет органов зрения, слуха и ощущения. Если же органы так необходимы для ощущения и жизни, а у неба, сфер, звезд нет никаких органов, то на каком же философском основании они соглашаются со своим князем’, что они оду¬шевлены, живут и производят действия, свойственные живот¬ным и растениям?
Следовательно, они обязаны признать, что их князь заблу¬ждается либо ошибаются они, коль скоро с ним не согласны. Пусть выбирают: либо они сами, либо он с этими великими, как мы их назовем, корифеями перипатетической школы впа¬ли в заблуждение; но пусть не утверждают, что для всякой жизни необходимы орудия, коль скоро сами они не смеют от¬рицать, что звезды, сферы, небо живут, и в то же время при¬знают, что у них нет никаких органов.
Но живут всякая душа и всякий дух. Живут все интеллек-ты. Живет и сама первая жизнь, и все жизни в умопостигае-мом мире, и все сущности. И всё, что было жизнью в боге, и то, что по его, [Аристотеля], утверждению, находясь выше крайних пределов 2, живет превосходной жизнью, достаточней-шей всякому зону3; и, однако, не посмеет же он утверждать, что все это снабжено какими-либо орудиями, [органами жизни].
Если же, следовательно, столько сущностей, и мировых, и запредельных, живут без органов, почему они требуют орга¬нов жизни для мира? Если в величайших частях мира, в небе, сферах и звездах, они полагают жизнь и не полагают орудий [жизни], почему они требуют орудий для всего мирового тела?
Если небу, всему миру нет необходимости обладать орга¬нами жизни, то почему же они необходимы элементам для того, чтобы жить? Если же ни тем, ни другим нет в них необходи¬мости, почему они отрицают, что элементы живут или могут жить, на том единственном основании, что они лишены орудий жизни?
И наконец, откуда они знают, что элементы лишены орга¬нов жизни? Ведь не все живое обладает желудком, или серд¬цем, или печенью, но имеет свои, соответствующие ему органы. Ведь и у растений нет этих органов, и, однако же, они живут. Равным образом и многие