тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними наконец рас¬положены наиболее общие аксиомы, не отвлеченные, но правильно ограниченные этими средними аксио¬мами. Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья а скорее свинец и тяжести, чтобы они сдер¬живали всякий прыжок и полет.

CV. Для построения аксиом должна быть приду-мана иная форма наведения6, чем та, которой поль-зовались до сих пор. Эта форма должна быть приме-нена не только для открытия и испытания того, что называется началами, но даже и к меньшим, и сред-ним, и, наконец, ко всем. аксиомам. Наведение, кото¬рое происходит путем простого перечисления, есть детская вещь, оно дает шаткие заключения и подвер¬гается опасности со стороны противоречащих частно¬стей, вынося решения большей частью на основании меньшего, чем следует, количества фактов, и только тех, которые имеются налицо. Но то наведение, которое

211

будет полезно для открытия и доказательства наук и искусств, должно разделять природу посредством должных разграничений и исключений. И затем после достаточного количества отрицательных суждений оно должно заключать о положительном. Это до сих пор не совершенно. Пользоваться же помощью этого на¬ведения следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий. В этом наведении и заклю¬чена, несомненно, наибольшая надежда.

CIX. Надо вообще надеяться на то, что до сих пор в недрах природы таится много весьма полезного, что не имеет родства или соответствия с уже изобретен¬ным и целиком расположено за пределами воображе¬ния. Оно до сих пор еще не открыто, но без сомне¬ния, в ходе и круговороте многих веков и это появится, как появилось предыдущее.

CXV. Здесь также должна быть закончена разруши¬тельная часть нашего восстановления, которая состоит из трех опровержений, а именно: опровержения наив¬ного человеческого ума, предоставленного самому се¬бе, опровержения доказательств и опровержения при¬нятых теорий или философий и учений.

Ибо поскольку цель этой первой книги афоризмов —. подготовить разум людей для понимания и восприятия того, что последует, то теперь, очистив, пригладив и выровняв площадь ума, остается еще утвердить ум в хорошем положении и как бы в благоприятном аспекте для того, что мы ему предложим.

CXVI. Прежде всего мы считаем нужным потребо¬вать, чтобы люди не думали, будто мы подобно древ¬ним грекам или некоторым людям нового времени, как, например, Телезий, Патриций, Северин7, желаем осно¬вать какую-то школу в философии. Не к тому мы стремимся и не думаем, чтобы для счастья людей мно¬го значило, какие у кого отвлеченные мнения о при¬роде и началах вещей. Мы не заботимся о таких умозрительных и вместе с тем бесполезных вещах. На¬против того, мы решили испытать, не можем ли мы положить более прочное основание действенному могуществу и величию человеческому и расширить его границы. И хотя в отношении некоторых частных

212

предметов у нас есть, как мы полагаем, более пра-вильные, более истинные и более плодотворные сужде¬ния, чем те, которыми люди пользуются до сих пор, все же мы не предлагаем никакой всеобщей и цель¬ной теории. Ибо, кажется, еще не пришло для этого время.

СХХ. Что касается низких или даже отврати-тельных вещей, о которых, как сказал Плиний, можно говорить, лишь предварительно испросив позволения, то и эти вещи должны быть приняты в естественной истории не менее, чем прекраснейшие и драгоценней¬шие.

Естественная история от этого не будет осквернена. Ведь солнце одинаково проникает и во дворцы, и в клоаки и все же не оскверняется. Ибо то, что до¬стойно для бытия, достойно и для знания, которое есть изображение бытия. Одинаково существует как низкое, так и прекрасное.

CXXI. В начале и в первое время мы ищем только светоносных опытов, а не плодоносных. .

Хорошо проверенное и определенное познание про¬стых сущностей есть как бы свет. Оно открывает до¬ступ к самым глубинам практических приложений, могущественно охватывает и влечет за собой все ко¬лонны и войска этих приложений и открывает нам истоки замечательнейших аксиом, хотя само по себе оно не столь полезно. Ведь и буквы сами по себе отдельно ничего не означают и не приносят какой-либо пользы, но составляют как бы первую материю для сложения каждой речи. Так же и семена вещей, силь¬ные своими возможностями, совершенно не могут быть использованы, кроме как в своем развитии.

CXXII. Возможно и такое возражение: удивительно и недопустимо, что мы как бы одним ‘ударом и натис¬ком ниспровергаем все науки и всех авторов; и при¬том не взяв себе для помощи и руководства кого-либо из древних, а как бы своими собственными сила¬ми. Мы считаем, что для дела не столь важно, было ли уже известно древним то, что мы откроем, всходили или не всходили эти открытия среди превратности вещей и хода веков, — не более чем должна заботить

213

людей мысль, был ли Новый Свет островом Атлантиды, \ известным древнему миру, или же только теперь впер¬вые открыт. Ибо открытия новых вещей должно ис¬кать от света природы, а не от мглы древности. (…)

Наш путь открытия наук почти уравнивает дарова¬ния и мало что оставляет их превосходству.

CXXIV. Мы строим в человеческом разуме образец мира таким, каков он оказывается, а не таким, как подскажет каждому его мышление. HQ это невозможно осуществить иначе как рассеканием мира и прилеж-нейшим его анатомированием. А те нелепые и как бы обезьяньи изображения мира, которые созданы в фи¬лософиях вымыслом людей, мы предлагаем совсем рас¬сеять. Итак, пусть знают люди (как мы говорили вы-, ше), каковое различие между призраками человече¬ского разума и идеями божественного разума. Те не что ицое, как произвольные отвлечения, эти же, дейст¬вительно, знаки создателя на созданиях, запечатлен¬ные и определенные в материи посредством истинных и отменных черт. Итак, истина и полезность суть (в этом случае) совершенно одни и те же вещи. Са¬ма же практика должна цениться больше как залог истины, а не из-за жизненных благ.

CXXVI. Возразят также, что, удерживая людей от произнесения суждений и от установления определен¬ных начал до тех пор, пока они в должном порядке не придут через средние ступени к наиболее общему, мы проповедуем какое-то воздержание от суждений и приводим дело к акаталепсии — невозможности позна¬ния. В действительности же мы думаем не об аката¬лепсии, а об евкаталепсии, ибо мы не умаляем значе¬ния чувства, а помогаем ему и не пренебрегаем разу¬мом, а управляем им. Притом лучше знать то, что надо, и все же считать, что мы не знаем вполне, чем считать, что мы знаем вполне, и все же ничего не знать о том, что надо.

CXXVII. У кого-нибудь явится также сомнение (скорее, чем возражение): говорим ли мы, что только естественная философия или также и остальные нау¬ки — логика, этика, политика — должны создаваться, следуя нашему пути. Мы, конечно, понимаем то, что

214

сказано, в общем смысле. Подобно тому как обычная логика, которая распоряжается вещами посредством силлогизма, относится не только к естественным, но и ко всем наукам, так и наша логика, которая движется посредством индукции, охватывает все. Ибо мы состав¬ляем нашу историю и таблицы открытия как для тепла и холода, света, произрастания и тому подобного, так и для гнева, страха, уважения и тому подобного, а также для примеров общественных явлений, а рав¬но и для душевных движений — памяти, сопоставле¬ния, различения, суждения и прочего.

CXXIX. Хотелось бы еще показать силу, достоин-ство и последствия открытий; а это обнаруживается нагляднее всего на примере тех трех открытий, кото-рые не были известны древним и происхождение ко-торых хотя и недавнее, однако темно и лишено гром-кой славы, а именно искусства печатания, пороха и мореходной иглы. Ведь эти три изобретения изменили облик и состояние всего мира, во-первых, в делах письменных, во-вторых, в делах военных, в-третьих, в мореплавании. Отсюда последовали бесчисленные из¬менения вещей, так что никакая власть, никакое уче¬ние, никакая звезда не смогли бы произвести большее действие и как бы влияние на человеческие дела, чем эти механические изобретения.

Кроме того, уместно различать три вида и как бы три степени человеческих домогательств. Первый род. состоит в том, что люди желают распространить свое могущество в своем отечестве. Этот род низменен и подл. Второй род — в том, что стремятся распростра¬нить власть в силу родины на все человечество. Этот род заключает в себе, конечно, больше достоинства, но не меньше жадности. Но если кто-либо попытается установить и распространить могущество и власть са¬мого человеческого рода по отношению к совокупности вещей, то это домогательство (если только оно может быть так названо), без сомнения, разумнее и почтен¬нее остальных. Власть же человека над вещами за¬ключается в одних лишь искусствах и науках. Ибо над природой не властвуют, если ей не подчиняются,

215

СХХХ. Рассматривая ум не только в его собствен¬ной способности, но и в его связи с вещами, мы долж¬ны установить, что искусство открытия может расти вместе с открытиями.

КНИГА ВТОРАЯ

II. Правильно полагают, что «истинное знание есть знание посредством причин». Неплохо также устанав¬ливаются четыре причины: материя, форма, действую¬щее начало и цель. Но из них цель или конечная при¬чина не только бесполезна, но даже извращает науки, если речь идет не о действиях человека. Открытие формы почитается безнадежным. А действующее начало и материя (как они отыскиваются и принимаются — вне скрытого процесса, ведущего к форме) — вещи бессодержательные и поверхностные и почти ничего не дают для истинной и деятельной науки. Однако выше мы отметили и исправили заблуждение чело¬веческого ума, отдающего формам первенство бытия. Ибо хотя в природе не существует ничего действи¬тельного помимо обособленных тел, осуществляющих сообразно с законом отдельные чистые действия, одна¬ко в науках этот же самый закон и его разыскание, открытие и объяснение служат основанием как зна¬нию, так и деятельности. И этот же самый закон и его разделы мы разумеем под названием форм, тем более что это название укоренилось и обычно встре¬чается.

III. Кто знает только действующее начало и мате-риальную причину (эти причины преходящи и в неко¬торых случаях суть не что иное, как носители внеш¬ней формы причины), тот может достигнуть новых от¬крытий в отношении материи, до некоторой степени подобной и подготовленной, но не затронет глубже за¬ложенные пределы вещей. Тот же, кто знает формы, тот охватывает единство природы в несходных мате¬риях. И следовательно, он может открыть и произ¬вести то, чего до сих пор не было, чего никогда не привели бы к осуществлению ни ход природных явле¬ний, ни искусственные опыты, ни самый случай — и

216

что никогда не представилось бы человеческому мыш¬лению. Поэтому за открытием форм следует истинное созерцание и свободное действие.

IX. Из двух родов аксиом, которые установлены выше, возникает истинное деление философии и наук, причем мы даем наш особый