Сюда можно присоединить, на четвертом месте, чтение книг, конечно не всех, но преимущественно тех, которые написаны людьми, способными наделить нас хорошими наставлениями; это как бы вид общения с их творцами. Вся мудрость, какою обычно обладают, приобретена, на мой взгляд, этими четырьмя способами. Я не включаю сюда боже¬ственное откровение, ибо оно не постепенно, а разом поднимает нас цо безошибочной веры. Оди^,,, ьо все времена бывали великие люди, пытавшиеся присоеди-нять пятую ступень мудрости, гораздо более возвы-шенную и верную, чем предыдущие четыре; по-види-. мому, они делали это исключительно так, что отыски-

234

вали первые причины и истинные начала, из кото¬рых выводили объяснения всего доступного для позна¬ния. И те, кто старался об этом, получили имя фило¬софов по преимуществу. Никому, однако, насколько я знаю, не удалось счастливое разрешение этой задачи (стр. 411—414). Всего меньше учившиеся тому, что до сей поры обыкновенно обозначали именем фи¬лософии, наиболее способны постичь подлинную фи¬лософию (стр. 417).

При изучении природы различных умов я заметил, что едва ли существуют настолько глупые и тупые люди, которые не были бы способны ни усваивать хо¬роших мнений, ни подниматься до высших знаний, если только их направлять по должному пути. Это можно доказать следующим образом: если начала яс¬ны и из них ничего не выводится иначе как при по¬средстве очевиднейших рассуждений, то никто не ли¬шен разума настолько, чтобы не понять тех следствий, которые отсюда вытекают (стр. 419).

Нужно заняться логикой, но не той, какую изучают в школах: последняя, собственно говоря, есть лишь некоторого рода диалектика’, которая учит только средствам передавать другим уже известное нам и да¬же учит говорить, не рассуждая о многом, чего мы не знаем; тем самым она скорее извращает, чем улучшает здравый смысл. Нет, сказанное относится к той логике, которая учит надлежащему управлению разумом для приобретения познания еще не известных нам истин; так как эта логика особенно зависит от подготовки, то, чтобы ввести в употребление присущие ей правила, полезно долго практиковаться в более легких вопросах, как, например, в вопросах математики. После того как будет приобретен известный навык в правильном раз¬решении этих вопросов, должно серьезно отдаться подлинной философии, первою частью которой являет¬ся метафизика, где содержатся начала познания; среди них имеется объяснение главных атрибутов бога, не-маториальности нашей души, равно и всех остальных ясных и простых понятий, какими мы обладаем. Вто¬рая часть — физика; в ней, после того как найдены истинные начала материальных вещей, рассматривает-

235

ся, как образован весь мир вообще; затем, особо, ка¬кова природа земли и всех остальных тел, находящих¬ся около земли, как, например, воздуха, воды, огня, магнита и иных минералов. Далее, должно по отдель¬ности исследовать природу растений, животных, а осо¬бенно человека, чтобы удобнее было обратиться к от¬крытию прочих полезных для него истин. Вся фило¬софия подобна как бы дереву, корни которого — мета¬физика, ствол — физика, а ветви, исходящие от этого ствола, — все прочие науки, сводящиеся к трем глав¬ным: медицине, механике и этике. Под последнею я разумею высочайшую и совершеннейшую науку о нравах; она предполагает полное знание других наук и есть последняя ступень к высшей мудрости. Подоб¬но тому как плоды собирают не с корней и не со ство¬ла дерева, а только с концов его ветвей, так и особая полезность философии зависит от тех ее частей, кото¬рые могут быть изучены только под конец (стр. 420— 421).

Я скажу здесь, какие, по моему мнению, плоды могут быть собраны с моих «Начал». Первый из них — удовольствие, испытываемое от нахождения здесь многих до сих пор неизвестных истин; ведь хотя истины часто не столь сильно действуют на наше во¬ображение, как ошибки и выдумки, ибо истина кажет¬ся менее изумительной и более простой, однако ра¬дость, приносимая ею, длительнее и основательнее. Второй плод — это то, что усвоение данных «Начал» понемногу приучит нас правильнее судить обо всем встречающемся и таким образом стать более рассуди¬тельными — результат, прямо противоположный тому, какой производит общераспространенная философия2; легко ведь подметить на так называемых педантах, что она делает их менее восприимчивыми к доводам ра¬зума, чем они были бы, если бы никогда ее не изучали. Третий плод — в том, что истины, содержащиеся в «На¬чалах», будучи наиболее очевидными и достоверными, устраняют всякое основание для споров, располагая тем самым умы к кротости и согласию; совершенно обратное вызывают школьные контраверсии, так как они мало-помалу делают изучающих все более педан-

236

тичными и упрямыми и тем самым становятся, быть может, первыми причинами ересей и разногласий, ко-торых так много в наше время. Последний и главный плод этих «Начал» состоит в том, что, разрабатывая их, можно открыть великое множество истин, которых я там не излагал, и, таким образом, переходя посте¬пенно от одной к другой, со временем прийти к пол¬ному познанию всей философии и к высшей степени мудрости. Ибо, как видим по всем наукам, хотя вна¬чале они грубы и несовершенны, однако, благодаря тому что содержат в себе нечто истинное, удостоверяе¬мое результатами опыта, они постепенно совершенст¬вуются; точно так же и в философии, раз’ мы имеем истинные начала, не может статься, чтобы при прове¬дении их мы не напали бы когда-нибудь на другие истины. Нельзя лучше доказать ложность аристотеле-вых принципов, чем отметив, что в течение многих веков, когда им следовали, не было возможности про¬двинуться вперед в познании вещей.

Я знаю, что может пройти много веков, прежде чем из этих начал будут выведены все истины, какие от¬туда можно извлечь, так как истины, какие должны быть найдены, в значительной мере зависят от от¬дельных опытов; последние же никогда не совершают¬ся случайно, но должны быть изыскиваемы проница-тельными людьми с тщательностью и издержками.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ОБ ОСНОВАХ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

1. О том, что для разыскания истины необходимо раз в жизни, насколько это возможно, поставить все под сомнение. Так как мы были детьми, раньше чем стать взрослыми, и составили относительно предметов, представлявшихся нашим чувствам, разные суждения, как правильные, так и неправильные, прежде чем до-стигли полного обладания нашим разумом, то неко¬торые опрометчивые суждения отвращают нас от истинного познания и владеют нами настолько, что освободиться от них мы, по-видимому, можем не иначе,

237

как решившись хотя бы раз в жизни усомниться во всем том, по поводу чего обнаружим малейшие подо¬зрения в недостоверности.

3. О том, что для; руководства нашими поступками мы не должны следовать такому сомнению. Я не предлагаю пользоваться методом сомнения вообще, а лишь тогда, когда мы задаемся целью созерцания истины. Ибо несомненно, что для руководства в жизни мы часто вынуждены следовать взглядам, которые лишь вероятны, по той причине, что случай совершать поступки почти всегда проходит прежде, чем мы мо-жем разрешить все сомнения. И если по поводу одного и того же предмета встречается несколько взглядов, то хотя бы мы и не усматривали большей правдоподоб¬ности в одном из них, но, если дело не терпит отлага¬тельства, разум все же требует, чтобы мы избрали один из них и чтобы, избрав его, и в дальнейшем сле¬довали ему, как если бы считали его вполне досто¬верным.

4. Почему можно усомниться в истинности чувст¬венных вещей. Мы по опыту знаем, сколь, часто нас обманывали чувства, и, следовательно, неосмотри¬тельно были бы чересчур полагаться на то, что нас обмануло хотя бы один раз. Кроме того, мы почти всегда испытываем во сне видения, при которых нам кажется, будто мы живо чувствуем и ясно воображаем множество вещей, между тем как эти вещи нигде боль¬ше и не имеются. Поэтому, решившись однажды усомниться во всем, не находишь более признака, по которому можно было бы судить, являются ли более ложными мысли, приходящие в сновидении, по срав¬нению со всеми остальными.

5. Почему можно сомневаться также и в математи-ческих доказательствах. Станем сомневаться и во всем остальном, что прежде полагали за самое достоверное; даже в математических доказательствах и их обосно¬ваниях, хотя сами по себе они достаточно ясны, ведь ошибаются же некоторые люди, рассуждая о таких вещах. Главное же усомнимся потому, что слышали о существовании бога, создавшего нас и могущего тво¬рить все, что ему угодно, и мы не знаем, не захотел

238

ли он создать нас такими, чтобы мы всегда ошибались даже в том, что нам кажется самым достоверным. Ибо, допустив, чтобы мы иногда ошибались, как уже было отмечено, почему бы ему не допустить, чтобы мы оши¬бались постоянно? Если же мы предположим, что обязаны существованием не всемогущему богу, а либо самим себе, либо чему-нибудь другому, то, чем менее могущественным признаем мы виновника нашего су-ществования, тем более будет вероятно, что мы так несовершенны, что постоянно ошибаемся.

7. О том, что нельзя сомневаться не существуя и что это есть первое достоверное познание, какое воз¬можно приобрести. Отбросив, таким образом, все то, в чем так или иначе мы можем сомневаться, и даже предполагая все это ложным, мы легко допустим, что нет ни бога, ни неба, ни земли и что даже у нас са¬мих нет тела, но мы все-таки не можем предположить, что мы не существуем, в то время как сомневаемся в истинности всех этих вещей. Столь нелело полагать несуществующим то, что мыслит, в то время, пока оно мыслит, что, невзирая на самые крайние предположе¬ния, мы не можем не верить, что заключение я мыслю, следовательно, я существую истинно и что оно поэтому есть первое и вернейшее из всех заключений, пред¬ставляющееся тому, кто методически располагает свои мысли.

8. О том, что таким путем познается различие меж¬ду душой и телом. Мне кажется, что это лучший путь, какой мы можем избрать для познания природы души и ее отличия от тела. Ибо, исследуя, что такое мы, предполагающие теперь, что вне нашего мышления нет ничего подлинно существующего, мы очевидно со¬знаем, что для того, чтобы существовать, нам не тре¬буется ни протяжение, ни фигура, ни нахождение в ка¬ком-либо месте, ни что-либо такое, что можно припи¬сать телу, но что мы существуем только потому, что мы мыслим. Следовательно, наше понятие о нашей душе или нашей мысли предшествует тому, которое мы имеем о теле, и понятие это достовернее, так как мы еще сомневаемся в том, имеются ли в мире тела, но с несомненностью, знаем, что мыслим.

239

9. Что такое мышление. Под словом «мышление» (cogitatio) я разумею все то, что происходит в нас таким образом, что мы воспринимаем его непосредст¬венно сами собою; и поэтому не только понимать, же¬лать, воображать, но также чувствовать означает здесь то же самое, что мыслить. Ибо ведь если я скажу «я вижу» или «я