жажда, похоть и гнев. Короче говоря, мыс¬ленная речь, если она направляется какой-нибудь це¬лью, есть лишь искание или способность к открытиям — то, что римляне называют sagacitas и solertia — выиски¬ванием причин какого-нибудь настоящего или прошлого следствия или следствий какой-нибудь настоящей или прошлой причины.

Несомненно одно: чем богаче опыт человека, тем он более благоразумен и реже обманывается в своих ожи¬даниях. Только настоящее имеет бытие в природе, про¬шедшее имеет бытие лишь в памяти, а будущее не имеет никакого бытия. Будущее есть лишь фикция ума, применяющего последствия прошлых действий к дей¬ствиям настоящим, что с наибольшей, но не абсолют¬ной уверенностью делает тот, кто имеет наибольший опыт. И хотя мл говорим о благоразумии, когда резуль¬тат отвечает нашему ожиданию, однако по существу это лишь предположение, основанное на вероятности. Ибо предвидение будущих вещей, которое есть провидение, присуще лишь тому, чьей волей это будущее должно быть вызвано к жизни. Лишь от него одного и сверхъ¬естественным путем исходит пророчество. Лучший про¬рок, естественно, является лучшим угадчиком, а луч¬ший угадчик тот, кто больше всего сведущ и искусен в вещах, о которых он гадает, ибо он имеет больше всего знаков, чтобы при их помощи угадать. Знаком является предыдущее событие по отношению к после-дующему и, наоборот, последующее по отношению к предыдущему, если подобная последовательность была наблюдаема раньше, и, чем чаще такая последователь¬ность была наблюдаема, тем меньше неуверенности в отношении знака. Вот почему, кто имеет больше опыта в каком-нибудь роде дел, тот имеет в своем рас¬поряжении больше знаков, при помощи которых он мо¬жет гадать насчет будущего, а следовательно, является наиболее благоразумным.

Однако не благоразумие отличает человека от жи¬вотного. Бывают животные, которые в возрасте одного года больше замечают и преследуют то, что им по-

316

лезно, следовательно, более благоразумны, чем десяти¬летние ребята.

Подобно тому как благоразумие есть предположение будущего, основанное на опыте прошлого, точно так бы¬вает предположение прошедшего, выведенное из дру¬гих вещей (не будущих, а) тоже прошлых. Но в такой догадке почти так же мало уверенности, как и в отгадывании будущего, ибо они основаны лишь на

одном опыте.

Насколько я могу вспомнить, нет другой функции ума, вложенной природой в человека таким образом, чтобы для ее применения требовалось лишь одно, а именно родиться человеком и жить, пользуясь своими пятью чувствами. Те другие способности, о которых я буду говорить позднее и которые кажутся присущими лишь человеку, приобретены и умножены изучением и трудолюбием, а у большинства ученых людей — про¬свещением и дисциплиной, и все они возникли благо¬даря изобретению слов и речи. Ибо человеческий ум не имеет никакого другого движения, кроме ощущения, мыслей и связи мыслей, хотя при помощи речи и ме¬тода эти способности могут быть развиты до такой сте¬пени, чтобы отличить человека от всех других живых

существ.

Все, что мы себе представляем, конечно. В соответ-ствии с этим мы не имеем никакой идеи, никакого по¬нятия о какой-либо вещи, называемой нами бесконеч¬ной. Человек не может иметь в своем уме образ беско¬нечной величины, точно так же он не может себе пред¬ставить бесконечной скорости, бесконечного времени, бесконечной’ силы или бесконечной власти. Когда мы говорим, что какая-либо вещь бесконечна, мы этим обозначаем лишь, что не способны представить себе ко¬нец и пределы названной вещи, так как мы имеем представление не о самой бесконечной вещи, а лишь о нашей собственной неспособности. Поэтому имя бога употребляется не с тем, чтобы дать нам представление о нем, ибо он непостижим и его величие и сила непред¬ставляемы, а лишь с тем, чтобы мы почитали его. Точно так же, как я уже говорил, все, что мы понимаем, сна¬чала было воспринято нами в ощущении сразу целиком

317

или по частям, ибо у человека не может быть никакой мысли, никакого представления о вещи, которые бы не содержались в ощущении. Ни один человек поэтому не может представить какую-либо вещь иначе как нахо¬дящейся в определенном месте, обладающей опреде¬ленной величиной и способностью быть делимой на ча¬сти; точно так же никто не может представить ни того, чтобы какая-либо вещь находилась целиком в этом и одновременно в другом месте, ни того, чтобы две или более вещей могли быть одновременно в одном и том же месте, ибо ни то ни другое никогда не было и не может быть воспринято ощущением, а все это нелепые, бессмысленные разговоры, принятые на веру обману¬тыми философами и обманутыми или обманывающими схоластами.

ГЛАВА IV О РЕЧИ

Хотя книгопечатание и является остроумным изо¬бретением, оно не имеет большого значения по сравне¬нию с изобретением письменности.

Это было полезное изобретение для продления па¬мяти о прошлом и для взаимной связи человеческого рода, рассеянного по столь многим и отдаленным обла¬стям земли. Но наиболее благородным и выгодным из всех других изобретений было изобретение речи, со¬стоящей из имен, или названий, и их связи; при их по¬мощи люди регистрируют свои мысли, вызывают их в памяти, если они были в прошлом, и сообщают их друг другу для взаимной пользы и общения. Без способно¬сти речи у людей не было бы ни государства, ни обще¬ства, ни договора, ни мира, так же как этого нет у львов, медведей и волков.

Общее употребление речи состоит в том, чтобы пе¬ревести нашу мысленную речь в словесную, или связь наших мыслей — в связь слов. Польза от этого двоякая. Первая — это регистрация хода мыслей. Так как мысли имеют склонность ускользать из нашей памяти, застав¬ляя нас, таким образом, возобновлять весь процесс их формирования, заново, то ускользнувшие мысли могут

318

быть снова вызваны в памяти при помощи тех слов, которыми они были обозначены. Первое применение имен состоит, таким образом, в том, что они служат метками для воспоминания. Второе — в том, что многие люди, пользующиеся одними и теми же словами, обо¬значают (при помощи их связи и порядка) друг другу свои понятия или мысли о каждой вещи, а «также свои желания, опасения или другие чувства. В силу этого их применения они и называются знаками. Специальные способы употребления речи суть следующие. Во-пер¬вых, регистрировать то, что путем размышления мы открываем как причину вещи, настоящей или прошлой, а также то, что какая-нибудь вещь, настоящая или про¬шлая, может, как мы полагаем, произвести или иметь своим следствием; это в общем есть приобретение тех¬нических знаний. Во-вторых, сообщать другим то зна¬ние, которое мы приобрели, т. е. советовать или учить друг друга. В-третьих, сообщать другим наши желания и намерения, дабы мы могли взаимно помогать друг другу. В-четвертых, развлекать самих себя и других, играя нашими словами для невинного удовольствия или украшения.

Этим способам употребления соответствуют также четыре злоупотребления речью. Первое, когда люди не¬правильно регистрируют свои мысли из-за неустойчи¬вого значения употребляемых ими слов, в силу чего они регистрируют в качестве своих представлений то, что они никогда не представляли, и, таким образом, об¬манывают себя. Второе, когда они употребляют слова метафорически, т. е. в ином смысле, чем тот, для кото¬рого они предназначены, обманывая этим других. Тре¬тье, когда они словами объявляют как свою волю то, что ею не является. Четвертое, когда они употребляют их, чтобы причинить боль друг другу. В самом деле, мы видим, что природа вооружила живые существа для причинения боли врагу: одних — зубами, других — ро¬гами, а третьих — руками. Но причинение боли чело¬веку языком есть злоупотребление речью, кроме тех случаев, когда это относится к человеку, которым мы обязаны руководить; но в таком случае это уже не при¬чинение боли, а наставление и исправление.

319

Способ, благодаря которому речь служит для запо¬минания последовательности причин и следствий, со¬стоит в применении имен и их связи. Из имен некото¬рые суть собственные и относятся лишь к одной вещи, как, например, Петр, Джон, этот человек, это дерево; некоторые же общи многим вещам, например человек, лошадь, дерево. Каждое из этих последних, хотя и яв¬ляется одним именем, есть имя различных, особых вещей и в отношении всех их в совокупности называет¬ся всеобщим, причем в мире нет ничего более общего, кроме имен, так как каждая из наименованных вещей индивидуальна и единична.

Одно всеобщее имя применяется ко многим вещам в силу их сходства в отношении какого-нибудь качества или другой акциденции; в то время как собственное имя вызывает в памяти только одну вещь, всеобщее имя вызывает любую из этих многих вещей.

Некоторые из всеобщих имен обладают большим;

объемом, другие — меньшим, причем имена большего!

объема заключают в себе имена меньшего объема, не-1

которые же, кроме того, имеют одинаковый объем и ]

взаимно включают друг друга. Например, имя тело[

имеет более широкое значение, чем слово человек, и \

содержит последнее в себе, а имена человек и разумное ‘

одинакового объема и взаимно включают друг друга.]

Однако здесь следует заметить, что под именем не всег->

да разумеется, как в грамматике, одно только слово, но i

иногда совокупность многих слов. Так, все эти слова —:

тот, кто в своих действиях соблюдает законы своей ?

страны, — составляют лишь одно имя, равнозначное |

слову справедливый. |

Употребляя имена то более широкого, то более orpa-i ничейного значения, мы заменяем запоминание после-1 довательности представляемых в уме вещей запомина-нием последовательности названий. Например, если че¬ловек, который совершенно не обладает способностью^ речи (скажем, родившийся и оставшийся глухонемым),:) поставит перед собой треугольник, а рядом с ним два\ прямых угла (каковы углы квадрата), то он может ну-: тем размышления сравнить и найти, что три угла этого; треугольника равны тем двум прямым углам, которые^

320

стоят рядом. Однако если показать этому человеку дру¬гой треугольник, отличный по форме от предыдущего, то он не будет знать, не затратив нового труда, будут ли три угла и этого треугольника также равны двум прямым. Человек же, умеющий пользоваться словами, заметив, что равенство обусловлено не длиной сторон, не какой-либо другой особенностью его треугольника, а исключительно тем, что у него прямые стороны и три угла и что это все, за что он назвал его треугольником, смело выведет всеобщее заключение, что такое равен¬ство углов имеется во всех треугольниках без исклю¬чения, и зарегистрирует свое открытие в следующих общих терминах: три угла всякого треугольника равны двум прямым углам. Таким образом, последователь-ность, найденная в одном частном случае, регистри-руется и запоминается как всеобщее правило, что из-бавляет наш процесс познания от моментов времени и места, а нас — от всякого умственного труда, за исклю¬чением первоначального, а также превращает то, что мы нашли истинным здесь и теперь, в вечную и всеоб¬щую истину.

Но польза слов для