не просто отсутствие сомнения. Под недостатком же достоверности мы разу¬меем ложность.
Итак, я напомню читателям, что следует делать тщательное различие между идеей или понятием души и образами воображаемых нами вещей. Затем необхо¬димо делать различие между идеями и словами, кото¬рыми мы обозначаем вещи. Вследствие того что эти три вещи, т. е. образы, слова и идеи, многими или со¬вершенно смешиваются, или различаются недостаточно тщательно, или, наконец, недостаточно осторожно, на это учение о воле, знать которое решительно необхо¬димо как для умозрения, так и для разумного устрое¬ния жизни, не обращено совершенно никакого вни¬мания. Те, которые думают, будто идеи состоят в образах, возникающих в нас вследствие столкновения с телами, убеждены, что идеи тех вещей, о которых мы не можем составить никакого им подобного образа, суть не идеи, а только фикции, измышляемые нами по сво¬бодному произволу воли. Таким образом, они смотрят на идеи как на немые фигуры на картине и, будучи одержимы этим предрассудком, не видят, что всякая идея, в силу того что она идея, заключает в себе утвер¬ждение или отрицание. Далее, те, которые смешивают слова с идеей или с утверждением, заключающимся в идее, думают, что их воля может идти наперекор тому, что они чувствуют, между тем как они утверж¬дают или отрицают что-либо противное их чувству только на одних словах. Но от этих предрассудков мо¬жет легко отделаться всякий, кто обратит внимание на природу мышления, которое никоим образом не заклю¬чает в себе понятия протяжения; он ясно поймет из этого, что идея (составляя модус мышления) не со¬стоит ни в образе какой-либо вещи, ни в словах, ибо сущность слов и образов составляется из одних только
378

телесных движений, никоим образом не заключающих в себе понятия мышления.
Я согласен, что воля простирается далее, чем разум (intellectus), если под разумом понимать одни только ясные и отчетливые идеи; но я отрицаю, чтобы воля простиралась далее, чем восприятия, или способ¬ность составлять понятия (представления — facultas concipiendi), и я совершенно не вижу, почему бесконеч¬ной должна быть названа способность воли преимуще¬ственно перед способностью чувствовать: как одной и той же способностью воли мы можем утверждать бес-конечно многое (однако одно после другого, ибо мы не можем утверждать сразу бесконечно многое), точно так же одной и той же способностью чувствовать мы можем чувствовать или воспринимать бесконечное множество тел (конечно, одно после другого). Воля есть уни¬версальная сущность, иными словами, идея, которой мы выражаем все отдельные волевые явления, т. е. то, что обще всем им. Если же эту общую, или универсаль¬ную, идею всех волевых явлений считают, таким обра¬зом, за способность, то нет ничего удивительного, если говорят, что эта способность простирается в бесконеч¬ность за пределы разума: универсальное одинаково при-лагается как к одному индивидууму, так и к несколь-ким, равно как и к бесконечному числу их (стр. 445—
450).
Здесь следует в особенности обратить внима¬ние на то, как легко мы впадаем в ошибку, смешивая универсальное с единичным и вещи лишь мыслимые или сущности абстрактные — с реальными существами (стр. 452).
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ПРИРОДЕ АФФЕКТОВ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Большинство тех, которые писали об аффектах и образе жизни людей, говорят как будто не об естествен¬ных вещах, следующих общим законам природы, но о вещах, лежащих за пределами природы. Мало того,
379

они, по-видимому, представляют человека в природе как бы государством в государстве: они верят, что че¬ловек скорее нарушает порядок природы, чем ему сле¬дует, что он имеет абсолютную власть над своими дей¬ствиями и определяется не иначе как самим собою. Да¬лее, причину человеческого бессилия и непостоянства они приписывают не общему могуществу природы, а какому-то недостатку природы человеческой, которую они вследствие этого оплакивают, осмеивают, презирают или, как это всего чаще случается, ею гнушаются, того же, кто умеет красноречивее или остроумнее поносить бессилие человеческой души, считают как бы божест¬венным.
Однако были и выдающиеся люди (труду и искус-ству которых мы, сознаемся, многим обязаны), напи-савшие много прекрасного о правильном образе жизни и преподавшие смертным советы, полные мудрости2; тем не менее природу и силы аффектов и то, насколько душа способна умерять их, никто, насколько я знаю, не определил. Теперь же я хочу возвратиться к тем, которые предпочитают скорее гнушаться человеческими аффектами и действиями или их осмеивать, чем позна¬вать их.
Им, без сомнения, покажется удивительным, что я собираюсь исследовать человеческие пороки и глупости геометрическим путем и хочу ввести строгие доказа¬тельства в область таких вещей, которые они про¬возглашают противоразумными, пустыми, нелепыми и ужасными. Но мой принцип таков: в природе нет ни¬чего, что можно было бы приписать ее недостатку, ибо природа всегда и везде остается одной и той же; ее сила и могущество действия, т. е. законы и правила природы, по которым все происходит и изменяется из одних форм в другие, везде и всегда одни и те же, а следовательно, и способ познания природы вещей, ка¬ковы бы они ни были, должен быть один и тот же, а именно — это должно быть познанием из универсаль¬ных законов и правил природы. Таким образом, аффек¬ты ненависти, гнева, зависти и т. д., рассматриваемые сами в себе, вытекают из той же необходимости и мо¬гущества природы, как и все остальные единичные
т

вещи, и, следовательно, они имеют известные причины, через которые они могут быть понятны, и известные свойства, настолько же достойные нашего познания, как и свойства всякой другой вещи, в простом рассмот¬рении которой мы находим удовольствие. Итак, я буду трактовать о природе и силах аффектов и могуществе над ними души по тому же методу, следуя которому я трактовал в.предыдущих частях о боге и душе, и буду рассматривать человеческие действия и влечения точно так же, как если бы вопрос шел о линиях, поверхно¬стях и телах.
ОПРЕДЕЛЕНИЯ
3. Под аффектами я разумею состояния тела (сог-poris affectiones), которые увеличивают или умень¬шают способность самого тела к действию, благоприят¬ствуют ей или ограничивают ее, а вместе с тем и идеи этих состояний.
Если, таким образом, мы можем быть адекватной причиной какого-либо из этих состояний, то под аффек¬том я разумею состояние активное, в противном слу¬чае — пассивное.
Теорема 1. Душа наша в некоторых отношениях является активной, в других — пассивной, а именно: поскольку она имеет идеи адекватные, она необходимо активна, поскольку- же имеет идеи неадекватные, она необходимо пассивна.
Теорема 2. Ни тело не может определять душу к мышлению, ни душа не может определять тело ни к движению, ни к покою, ни к чему-либо другому (если только есть что-нибудь такое).
Схолия. Это яснее можно понять из сказанного в сх. т. 7, ч. II, именно из того, что душа и тело составляют одну и ту же вещь, в одном случае представляемую под атрибутом мышления, в другом — под атрибутом про¬тяжения. Того, к чему способно тело, до сих пор ни¬кто еще не определил, т. е. опыт никого еще до сих пор не научил, к каким действиям тело является способным в силу одних только законов природы, рассматриваемой исключительно в качестве телесной, и к чему оно не способно, если только не будет определяться душою,
Ш

До сих пор никто еще не изучил устройства тела настоль¬ко тщательно, чтобы мог объяснить все его отправле-ния. Я не говорю уже здесь о том, что у лишенных ра¬зума животных замечается многое такое, что далеко превосходит человеческую проницательность, а также о том, что лунатики во время сна делают весьма мно¬гое, на что они не решились бы в бодрственном состоя¬нии; а это достаточно ясно показывает, что само тело в силу одних только законов своей природы способно ко многому, от чего приходит в изумление его душа. Никто не знает, далее, каким образом и какими сред¬ствами душа двигает тело, какую степень движения мо¬жет она сообщить телу и с какой скоростью способна его двигать. Отсюда следует, что, когда люди говорят, что то или другое действие тела берет свое начало от души, .имеющей власть над телом, они не знают, что говорят, и лишь в красивых словах сознаются, что ис-тинная причина этого действия им неизвестна, и они нисколько этому не удивляются. Но, скажут они, знают ли они, какими средствами душа двигает тело, или нет, опыт, однако, учит их, что, если бы душа не была спо¬собна к измышлению, тело оставалось бы инертно; опыт будто бы учит, далее, что единственно во власти души находится говорить или молчать и многое другое, что они считают поэтому зависящим от ее решения. Но что касается до первого, то я спрошу .их: разве опыт не . учит их также, что и наоборот, если тело недеятельно, то и душа не способна к мышлению? Когда тело по¬коится во сне, вместе с ним спит и душа и не имеет способности измышлять, как в бодрственном состоянии. Далее, все, я думаю, испытали, что душа не всегда оди-наково способна к мышлению об одном и том же пред¬мете; но, смотря по тому, насколько способно тело к тому, чтобы в нем возник образ того или другого пред¬мета, и душа является более или менее способной к со¬зерцанию того или другого предмета. Но, говорят, из одних лишь законов природы, поскольку она рассмат¬ривается исключительно как телесная, невозможно было бы вывести причины архитектурных зданий, произве¬дений живописи и тому подобного, что производит одно только человеческое искусство, и тело человеческое не
382

могло бы построить какой-либо храм, если бы оно не определялось и не руководствовалось душою. Но я по¬казал уже, что они не знают, к чему способно тело и что можно вывести из одного только рассмотрения его природы, а также что сами они знают из опыта, что по одним лишь законам природы происходит весьма мно¬гое, возможности происхождения чего иначе, как по ру¬ководству души, они никогда не поверили бы, каково, например, то, что делают во сне лунатики и от чего сами они в бодрственном состоянии приходят в изум¬ление. Прибавим, что самое устройство человеческого тела по своей художественности далеко превосходит все, что только было создано человеческим искусством, не говоря уже о том, что из природы, как это было по¬казано выше, под каким бы атрибутом она ни рассмат¬ривалась, вытекает бесконечно многое.
Что касается до второго, то, конечно, для людей было бы гораздо лучше, если бы во власти человека одинаково было как молчать, так и говорить. Но опыт более чем достаточно учит, что язык всего