это не может и не должно происходить постоянно сейчас же.
90. Наконец, под этим совершенным правлением не могут оставаться ни добрые дела без награды, ни злые без возмездия, и все должно выходить ко благу добрых, т. е. тех, кто в этом великом государстве всем доволен, кто доверяется провидению, исполнив свой долг, и кто любит и, как подобает, подражает творцу всякого бла¬га. Если бы мы могли в достаточной мере понять порядок Вселенной, то мы нашли бы, что он превосхо¬дит все пожелания наимудрейших и что нельзя сде¬лать его еще лучше, чем он есть, не только вообще и в целом, но и для нас самих в частности, если толь¬ко мы в подобающей степени привязаны к творцу не только как к зодчему и действующей причине нашего бытия, но также как и к нашему владыке и конечной причине, который должен составлять всю цель нашей жизни и один может составить наше счастье (стр. 339— 364).
НОВЫЕ ОПЫТЫ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Так как «Опыт о человеческом разуме» принад¬лежит к числу лучших и наиболее ценимых произве¬дений настоящего времени, то я решил написать к не¬му свои замечания . Хотя автор «Опыта» высказы¬вает множество прекрасных вещей, которые я вполне одобряю, тем не менее наши системы сильно отлича¬ются друг от друга. Его система ближе к Аристотелю, а моя к Платону, хотя каждый из нас во многих во¬просах отклоняется от учений этих двух древних мыс¬лителей. Он более популярен, я же вынужден выра¬жаться иногда более научно и абстрактно, что не является для меня преимуществом .
Наши разногласия касаются довольно важных во-просов. Дело идет о том, действительно ли душа сама
464

по себе совершенно чиста подобно доске, на которой еще ничего не написали (tabula rasa), как это думают Аристотель и наш автор, и действительно ли все то, что начертано на ней, происходит исключительно из чувств и опыта, или же душа содержит изначально принципы различных понятий и теорий, для пробуж-дения которых внешние предметы являются только поводом, как это думаю я вместе с Платоном, а также со схоластиками и со всеми теми, которые толкуют соответствующим образом известное место в послании Павла к римлянам (II, 15), где он говорит, что закон божий написан в сердцах. Стоики называли эти прин¬ципы prolepses, т. е. основными допущениями, или тем, что принимают за заранее признанное. Матема¬тики называют их общими понятиями . Современ¬ные философы дают им другие красивые названия, а Юлий Скалигер’, в частности, называл их semina aeternitatis (семена вечности) или же zopyra (искры), как бы желая сказать, что это живые огни, вспышки света, которые скрыты внутри нас и обнаруживаются при столкновении с чувствами подобно искрам, появ¬ляющимся при защелкивании ружья. Не без основа¬ния думают, что эти искры отмечают нечто божест¬венное и вечное, обнаруживающееся особенно в необ¬ходимых истинах. Это приводит к другому вопросу, а именно к вопросу о том, все ли истины зависят от опы¬та, т. е. от индукции и примеров, или же имеются истины, покоящиеся на другой основе. Действительно, если известные явления можно предвидеть до всякого опыта по отношению к ним, то ясно, что мы привно-сим сюда нечто от себя. Хотя чувства необходимы для всех наших действительных знаний, но они недоста¬точны для того, чтобы сообщить их нам полностью, так как чувства дают всегда лишь примеры, т. е. частные или индивидуальные истины. Но как бы многочислен¬ны ни были примеры, подтверждающие какую-нибудь общую истину, их недостаточно, чтобы установить все¬общую необходимость этой самой истины; ведь из то¬го, что нечто произошло, не следует вовсе, что оно всегда будет происходить таким же образом. Например, греки и римляне и все другие народы, известные древ-
465

ности, всегда замечали, что до истечения 24 часов день сменяется ночью, а ночь днем, но было бы ошибочно думать, что это же правило наблюдается повсюду, так как во время пребывания на Новой Земле наблюдали как раз обратное. Ошибся бы и тот, кто решил бы, что это является необходимой и вечной истиной, по крайней мере под нашими широтами, так как мы должны до¬пустить, что земля и даже солнце не существуют не¬обходимым образом и что, может быть, настанет когда-нибудь время, когда этого прекрасного светила и всей его системы не будет, по крайней мере в их тепереш¬нем виде. Отсюда следует, что необходимые истины — вроде тех, которые встречаются в чистой математике, а в особенности в арифметике и геометрии, — должны покоиться на принципах, доказательство которых не зависит от примеров, а следовательно, и от свидетель¬ства чувств, хотя, не будь чувств, нам никогда не при¬шло бы в голову задумываться над ними. Эти вещи сле¬дует тщательно отличать друг от друга, и Эвклид от¬лично понял это, доказывая с помощью разума то, что достаточно ясно на основании опыта и чувственных образов. Точно так же логика вместе с метафизикой и моралью, из которых одна дает начало естествен¬ному богословию, а другая — естественной науке о праве, полны подобных истин; следовательно, их дока¬зательство можно получить лишь с помощью внутрен¬них принципов, называемых врожденными. Правда, не следует думать, будто эти вечные законы разума мож¬но прочесть в душе прямо, без всякого труда, подобно тому как читается эдикт претора на его таблице, но достаточно, если их можно открыть в нас, направив на это свое внимание, поводы к чему доставляют нам чув¬ства. Успех опыта служит для нас подтверждением ра¬зума примерно так, как в арифметике мы пользуемся проверкой, чтобы лучше избежать ошибок при- длин¬ных выкладках. В этом заключается также различие между человеческим знанием и знанием -животных. Животные—чистые эмпирики и руководствуются толь¬ко примерами. В самом деле, животные, насколько мо¬жно судить об этом, никогда не доходят до образования необходимых предложений, между тем как люди спо-
466

собны к наукам, покоящимся на логических доказа¬тельствах. Таким образом, способность животных де¬лать выводы есть нечто низшее по сравнению с чело¬веческим разумом. Выводы, делаемые животными, в точности такие же, как выводы чистых эмпириков, уверяющих, будто то, что произошло несколько раз, произойдет снова в случае, представляющем сходные— как им кажется — обстоятельства, хотя они не могут судить, имеются ли налицо те же самые условия. Бла¬годаря этому люди так легко ловят животных, а чис¬тые эмпирики так легко впадают в ошибки. От этого не избавлены даже лица, умудренные возрастом и опы-том, когда они слишком полагаются на свой прошлый опыт, как это не раз случалось в гражданских и воен¬ных делах, так как не обращают достаточно внимания на то, что мир изменяется и что люди становятся бо¬лее искусными, находя тысячи новых уловок, между тем как олени или зайцы нашего времени не более хитры, чем олени или зайцы прошлого. Выводы, делае¬мые животными, представляют лишь тень рассуждения, т. е. являются лишь продиктованной воображением связью и переходом от одного образа к другому, так как при некоторой новой комбинации, кажущейся по-хожей на предыдущую, они снова ожидают встретить то, что они нашли здесь раньше, точно вещи связаны между собою в действительности, коль скоро их обра¬зы связаны памятью. Правда, и основываясь на разу¬ме, мы обыкновенно ожидаем встретить в будущем то, что соответствует длительному опыту прошлого, но это вовсе не необходимая и непогрешимая истина, и мы можем обмануться в своих расчетах, когда мы мень¬ше всего этого ожидаем, если изменятся условия, при¬ведшие раньше к успеху. Поэтому более умные люди не полагаются только на факт успеха, а пытаются про-никнуть, если это возможно, хоть отчасти в причины его, чтобы узнать, когда придется сделать исключение. Действительно, только разум способен установить на¬дежные правила и дополнить то, чего недостает прави¬лам ненадежным, внося в них исключения, и найти наконец достоверные связи в силу необходимых выводов. Это дает часто возможность предвидеть известное со-
467

бытие, не обращаясь к опыту по отношению к чув-ственным связям образов, как это вынуждены делать животные. Таким образом то, что оправдывает внут-ренние принципы необходимых истин, отличает вме¬сте с тем человека от животного.
Возможно, что наш ученый автор не совсем расхо¬дится с моими взглядами. В самом деле, если вся его первая книга посвящена опровержению врожденных знаний, понимаемых в определенном смысле, то в на¬чале второй книги и в дальнейшем он признает, одна¬ко, что идеи, которые происходят не из ощущения, берут свое начало из рефлексии. Но рефлексия есть не что иное, как внимание, направленное на то, что заключается в нас, и чувства не дают нам вовсе того, что мы приносим уже с собой. Если это так, то можно ли отрицать, что в нашем духе имеется много врожден¬ного, так как мы, так сказать, врождены самим себе, и что в нас имеются бытие, единство, субстанция, Дли¬тельность, изменение, деятельность, восприятие, удо¬вольствие и тысячи других предметов наших интел-лектуальных идей? Так как эти предметы непосредст-венно и всегда имеются в нашем разуме (хотя мы, отвлеченные своими делами и поглощенные своими нуждами, не всегда сознаем их), то нечему удивляться, если мы говорим, что эти идеи вместе со всем тем, что зависит от них, врождены нам. Я предпочел бы поэтому сравнение с глыбой мрамора с прожилками сравнению с гладким куском мрамора или с чистой доской — тем, что философы называют tabula rasa . Таким же образом идеи и истины врождены нам по¬добно склонностям, предрасположениям, привычкам или естественным потенциям (virtualites), а не подоб¬но действиям, хотя эти потенции всегда сопровожда¬ются