случае мы очень неверно су¬дили бы о красоте и величии Вселенной и не имели бы также удовлетворительной физики, которая объяснила бы природу вещей вообще, а тем более удовлетворитель-ной пневматики, включающей в себя познание бога, душ и вообще простых субстанций.
473

Это учение о незаметных восприятиях объясняет также, почему и каким образом две человеческие души или две вещи одного и того же вида никогда не выхо¬дят совершенно тождественными из рук творца и обла¬дают каждая своим изначальным отношением к тому положению, которое им предстоит занять во Вселенной. Но это следует уже из того, что я сказал о двух инди¬видах, а именно что различие между ними не только нумерическое. Есть еще другой важный пункт, по ко-торому я должен разойтись не только со взглядами нашего автора, но также и со взглядами большинства современных писателей, а именно: я думаю в согласии с большинством древних авторов, что все духи, все души, все сотворенные простые субстанции всегда со¬единены с каким-нибудь телом и что не существует душ, которые были бы совершенно отделены от них. В пользу этого взгляда у меня имеются априорные до¬воды. Но у этой теории еще то преимущество, что она разрешает все философские трудности по вопросу о со¬стоянии душ, об их вечном сохранении, об их бессмер¬тии и их деятельности. Действительно, различие между состояниями душ оказывается и оказывалось всегда различием между большей или меньшей чувствитель¬ностью, между более совершенным и менее совершен¬ным и обратно, а это делает их прошедшее или буду¬щее состояние столь же доступным объяснению, как и их настоящее состояние. Достаточно немного поразмыс¬лить, чтобы убедиться в разумности этой теории и в том, что скачок от одного состояния к другому, беско¬нечно разнящемуся от первого, не может быть естест-венным. Меня удивляет школьная философия, которая, отвернувшись без всяких оснований от природы, со¬здала этим огромные трудности и дала повод для мни¬мого торжества вольнодумцев, все аргументы которых сразу опровергаются предлагаемым нами объяснением вещей, согласно которому представить себе сохранение душ (или правильнее, по-моему, живых существ) не труднее, чем представить себе превращение гусеницы в бабочку или сохранение мысли во сне, с которым Иисус Христос столь божественно прекрасно сравнил смерть. Как я уже сказал, никакой сон не может длить-
474

ся вечно; и он будет тем короче или его почти совсем не будет у разумных душ, которым предназначено на¬веки сохранить личность, а стало быть, и память, дан¬ные им в царстве божьем: это сделает их более воспри¬имчивыми к наградам и наказаниям. Прибавлю к этому еще, что вообще никакое расстройство видимых органов не способно внести полный хаос в живое существо или разрушить все его органы и лишить душу всего е(е орга¬нического тела и неизгладимых остатков всех ее преж¬них состояний. Но легкость, с которой отказались от старого учения о тончайших телах, присоединенных к ангелам (которое смешивали с учением о телесности самих ангелов), принятие учения о мнимых сотворен¬ных бестелесных духах (чему сильно содействовало учение Аристотеля о духах, вращающих небесные сфе¬ры) и, наконец, ошибочный взгляд, будто нельзя при¬держиваться учения о сохранении душ животных, не впадая в теорию метемпсихоза и не заставляя души пе¬реходить из тела в тело, и связанные с этим затрудне¬ния, из которых не видели выхода, — все это, по-моему, имело своим результатом то, что оставили в прене¬брежении естественный способ объяснения сохранения души. Это причинило много вреда естественной рели¬гии и заставило многих думать, будто наше бессмертие есть лишь чудесный дар божьей благодати, о чем наш знаменитый автор высказывается, как я вскоре покажу, с некоторым сомнением. Я боюсь, что некоторые, высказывающиеся в пользу учения о бессмертии на основании благодати, придерживаются его лишь на сло¬вах, а в действительности близки к тем аверроистам и заблуждающимся квиетистам, которые измышляют по¬глощение и соединение души с океаном божества, — теория, невозможность которой убедительно доказы¬вается, может быть, только моей системой.
Между нами имеются, по-видимому, еще разногла¬сия по вопросу о материи, поскольку наш автор думает, что для движения необходима пустота, полагая, что не¬большие частицы материи тверды. Я согласен, что если бы материя состояла из таких частиц, то движение в наполненном пространстве было бы невозможно, как оно невозможно в комнате, наполненной множеством
475

мелких камешков, так что не остается ни малейшего пустого места. Но мы не признаем этого допущения, в пользу которого, кажется, нет никаких оснований, хотя наш ученый автор решается даже утверждать, что твердость или сцепление небольших частиц составля¬ют сущность тела. Скорее следует представить себе пространство заполненным изначально жидкой мате¬рией, способной всячески делиться и актуально подвер¬женной бесконечным делениям и подразделениям. Но к этому надо прибавить, что в различных местах она делима и разделена неодинаковым образом по причине имеющихся уже в ней более или менее согласованных между собою движений; благодаря этому она повсюду до известной степени тверда и вместе с тем жидка, и нет ни одного тела, которое было бы в максимальной степени твердо или жидко, иначе говоря, в материи нельзя найти ни одного атома, обладающего непреодо¬лимой твердостью, и никакой массы, абсолютно безраз¬личной к делению. Миропорядок и, в частности, закон непрерывности делают одинаково невозможным и то и другое.
Я могу лишь воздать хвалу этому скромному благо-честию нашего знаменитого автора, признающего, что бог может сделать более того, что мы в состоянии понять, и что, таким образом, в догматах веры могут заклю-чаться непостижимые для нас тайны, но я не желал бы, чтобы в обычном ходе вещей прибегали к чудесам и допускали абсолютно непонятные силы и воздейст¬вия. Ведь в противном случае под предлогом божест-венного всемогущества мы дадим слишком много воли плохим философам; и если допустить все эти непонят-ные центростремительные силы или непосредственные притяжения на расстоянии, не будучи, однако, в состоя¬нии понять их, то я не знаю, что может помешать на¬шим схоластикам говорить, что все происходит просто благодаря «способностям», и защищать свои «интенцио- | нальные образы», которые направляются от предметов к нам и находят способ проникнуть в наши души. Если это так, то omnia jam fient, fieri quae possem negabam (все может произойти, возможность чего я отрицал). Поэтому мне кажется, что наш автор при всей своей
476

рассудительности впадает здесь из одной крайности в другую. В вопросе о деятельности душ он упорствует, когда приходится только допустить то, что недоступно чувствам, а в данном случае он приписывает телам то, что недоступно даже разуму, допуская у них силы и действия, превосходящие все то, что может, по моему мнению, сделать и понять сотворенный дух, так как он приписывает им притяжение, притом на огромных рас-стояниях, ничем не ограничивая сферы их деятельно-сти; и все это для защиты столь же непонятного утвер-ждения, именно что материя может в естественном по-рядке мыслить.
Вопрос, по которому он ведет спор с выступившим против него знаменитым прелатом, заключается в том, может ли материя мыслить; и так как это вопрос важ-ный также и для настоящего сочинения, то я не могу им не заняться несколько и не рассмотреть их разно-гласия (стр. 43—57).
Прежде чем высказать свой собственый взгляд, я замечу на все это, что, разумеется, материя столь же мало способна породить механически ощущения, как и разум, как это признает и наш автор; что действитель-но нельзя отрицать того, чего не понимаешь, но я при-бавлю к этому, что мы имеем право отрицать-(по край-ней мере в естественном порядке) то, что абсолютно непонятно и необъяснимо. Я утверждаю также, что нельзя понять субстанций (материальной и немате-риальной) в их сущности без всякой активности, что активность свойственна сущности субстанции вообще и, наконец, что понимание сотворенных существ не есть мера всемогущества божьего, но что их понятливость, или способность понимания, есть мера могущества при¬роды, так как все, что соответствует естественному по¬рядку, может быть понято каким-нибудь сотворенным существом.
В естественном порядке (оставляя в стороне чу-деса) бог не произвольно придает субстанциям те или иные качества, и он всегда будет придавать им лишь такие качества, которые естественны для них, т. е. мо-гут быть выведены из их природы как доступные объ-яснению модификации. Поэтому мы вправе думать, что
477

материя не обладает естественным образом вышеупо¬мянутым притяжением и не станет двигаться сама со¬бой по кривой линии, так как невозможно понять, ка¬ким образом это происходит, т. е. невозможно объяс¬нить это механически, между тем то, что естественно, должно быть доступным отчетливому пониманию, если бы мы проникли в тайны вещей. Это различие между тем, что естественно и объяснимо, и тем, что необъяс¬нимо и чудесно, устраняет все затруднения. Отвергнув его, мы стали бы защищать нечто худшее, чем скрытые качества, и мы отказались бы в этом вопросе от фило¬софии и разума, открыв убежище невежеству и лено¬сти мысли благодаря темной системе, допускающей не только существование качеств, которых мы не пони¬маем, — а их и без того имеется слишком много, — но также существование качеств, которых не мог бы по¬нять и величайший дух, если бы бог дал ему полноту разумения, т. е. качеств, которые были бы или чудес¬ными, или нелепыми и бессмысленными. Впрочем, не¬лепым и бессмысленным было бы также, чтобы бог по-вседневно творил чудеса. Таким образом, эта праздная гипотеза противоречит как нашей философии, доиски¬вающейся оснований, так и божественной мудрости, дающей эти основания.
Что же касается мышления, то несомненно, — как это не раз признает и наш автор, — что оно не может быть понятной модификацией материи. Иначе говоря, ощущающее или мыслящее существо не есть какая-то машина вроде часов или мельницы, так чтобы можно было представить себе величины, фигуры и движения, механическое сочетание которых могло бы породить нечто мыслящее и ощущающее в массе, в которой не было бы ничего подобного, причем мышление и ощуще¬ние соответствующим образом прекратились бы в слу-чае порчи этого механизма. Таким образом, ощущение и мышление не есть нечто естественное для материи, и они могут возникнуть в ней лишь двояким способом. Один из них заключается в-том, что бог присоединяет к материи некоторую субстанцию, которой по природе свойственно мыслить; а .другой — в том, что бог вкла¬дывает чудесным образом в материю мышление. Так
478

что