Антология мировой философии. Том 3. Буржуазная философия конца XVIII в. — первых двух третей XIX в.
Европейская домарксистская философия конца XVIII в. — первух двух третей XIX в.
Третий том «Антологии мировой философии» охваты¬вает сложный и во многом переломный период в развитии философской мысли. Он открывается разделом о немец¬ком Просвещении, а классическая немецкая философия конца XVIII в.— первых четырех десятилетий XIX в. вместе с течениями, вытекавшими из нее, бл’изкими ей и испытавшими на себе непосредственное ее влияние, со¬ставляют ядро содержания тома. Эта его особенность определяется тем, что диалектика Гегеля и материализм Фейербаха наряду с утопическим социализмом начала XIX в. и английской классической буржуазной политэко¬номией составили существенный шаг вперед в развитии теоретической мысли и сыграли всемирно-историческую роль в теоретической подготовке философии марксизма.
Первоисточники, публикуемые в завершающих разде¬лах тома, освещают историю буржуазной философии сере¬дины и отчасти второй половины XIX в., отличающейся очень противоречивым характером: если, с одной сто¬роны, по мере исчерпания резервов развития домонопо¬листического капитализма в эволюции буржуазной куль¬туры все более проявляются симптомы упадка, то с другой — в частных отраслях философского знания и в отдельных сложившихся в это время течениях продол¬жается некоторое движение вперед. В то же время в ряде стран Центральной и Юго-Восточной Европы философ¬ская мысль решала теоретические вопросы антифеодаль¬ной буржуазно-демократической борьбы, была прогресеивнои и по своему характеру находилась еще на домарксистском этапе эволюции. В еще большей степени это должно быть сказано о передовой русской философии XIX в., выделенной в составе «Антологии» в особый, чет¬вертый том.
1. СТАНОВЛЕНИЕ КЛАССИЧЕСКОГО НЕМЕЦКОГО ИДЕАЛИЗМА. КАНТ
Классическая буржуазная философия в Германии конца XVIII — начала XIX в. была наследницей многих идей французского и немецкого Просвещения, и именно на волне последнего поднялся мощный интеллект И. Кан¬та. Правда, эта философия сложилась в виде идеалисти¬ческих систем, но, в максимальной степени извлекая из идеализма прогрессивные возможности, она привела к тому, что выкованное ею в ходе критики метафизического материализма XVIII в. оружие диалектики было исполь¬зовано затем в интересах развития материализма же и послужило отнюдь не в пользу феодально-аристократиче¬ской реакции. Немецкая диалектика начала XIX в. уна-следовала рационализм просветителей. Лидеры француз¬ского Просвещения в условиях нараставшей революцион¬ной ситуации резко противопоставляли идеализируемое ими буржуазное будущее настоящему, но полагали, что «царство разума» может в любое время воплотиться в жизнь, коль скоро будет осуществлено возвращение лю¬дей к «естественным» взглядам на вещи и дела.
Что же касается немецкого Просвещения, то социаль¬ный компромисс наложил на него общий отпечаток. Крупнейшие представители этого движения считали путь к торжеству разума в жизни людей долгим и трудным. Кроме того, они не были ни материалистами, ни атеи¬стами: самое большее, до чего они доходили в собственно философском отношении, были воспринятые от спино-зизма пантеистические мотивы у Г. Лессинга, И. Гердера, И. В. Гёте и склонность к моральному перетолкованию религиозных проблем. В начале XIX в. эти мотивы были продолжены Ф. Шлейермахером. Твердую веру в вели¬кие возможности научного познания сохранил от Лейб¬ница X. Вольф, хотя в сухих рубриках систематизации он и его ученики заглушили диалектический пульс фило¬софии своего великого предшественника. Но идеи диа-
лектики пробивали себе путь в исследованиях Гердера по истории культуры, в поэтическом творчестве Шиллера и в натурфилософских изысканиях Гёте. Были среди немецких просветителей материалисты и атеисты (Кнут-цен, Шульц, Форстер, Кнебель и др.), но их достижения и влияние не стали определяющими.
Весьма значительными были достижения «докритиче-ского» Канта, в воззрениях которого были рядоположены вольфианство и естественнонаучный материализм. Из традиций Лейбница он воспринял веру в науку и про¬гресс и подхватил девиз Просвещения: «Имей мужество пользоваться собственным умом!»1. Выдвинув знамени¬тую космогоническую гипотезу, обладавшую стихийно-диалектическими чертами, Кант выставил затем на суд разума не только построения разума, но и сам разум. Он развил критику рационалистического отождествления за¬конов бытия с законами мышления, однако в критике разума перешел границу истинного: наметилась изоляция сознания от бытия, а сфера приложения методов мате-риалистического естествознания его времени стала им все более сужаться. Его глубокая мысль о том, что отрицание формальнологических противоречий не означает запре¬щения противоречий действительности, начала постепен¬но превращаться в агностическую доктрину, согласно которой реальные связи недоступны логическому анали¬зу. Бег «горячего коня» Просвещения все более сдержи¬вался, из «докритического» Канта возник Кант «крити¬ческий».
Но и после 1770 г. Кант не перечеркнул просвети-тельских идей, а лишь снизил их звучание. Он отнес успехи в разработке естественнонаучной картины мира к регулятивному конструированию общеобязательной структуры явлений, а этику «разумного эгоизма» — к обоснованию «легальных», допустимых поступков, кото¬рые рангом ниже поступков, рекомендуемых «торжествен¬ным величием» Долга. Но очень близкой идеям Просвеще¬ния оставалась трактовка категорического императива как требования видеть в людях не средства, а «самоцель».
Творчество «критического» Канта исходило из идей о том, что философия должна начинать всегда с критики, что вещи внешнего мира существуют, но они непозна-
ваемы, а самое надежное знание не носит содержательного характера. Творчество Канта выпукло показывает про¬тиворечивость историко-философского прогресса. По¬пятное движение к агностицизму и идеализму выявило слабости старого, метафизического материализма и поста¬вило, хотя и в искаженном виде, вопрос о создании анти¬метафизического метода познания. «Главный недостаток всего предшествующего материализма — включая и фей-ербаховский — заключается в том, что предмет, действи¬тельность, чувственность берется только в форме объек¬та, или в форме созерцания… Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно…»1 и превратно, ибо немецкий идеализм начиная с Канта видел в объекте гносеологическое или же и онтологическое по¬рождение субъекта. Тем не менее диалектика противоре¬чий познания, сознания и всей действительности — глав-нейшее завоевание немецкого идеализма на грани XVIII и XIX вв., обеспечившее ему место одного из теоретиче¬ских источников диалектического материализма.
Классики немецкого идеализма, действуя в обстановке феодально раздробленной Германии, буржуазия которой еще не консолидировалась в самостоятельный класс, ре¬шали вопрос о противоположности того, что есть, и того, что еще должно быть достигнуто, иначе, чем просвети¬тели. Они либо доводили эту противоположность до рас¬кола мира на два различных мира — эмпирических явле¬ний и потусторонней сущности (Кант), либо относили претворение идеала в жизнь к невообразимо далекому будущему (Фихте и Шеллинг), либо, наконец, ценой сни¬жения идеала стали утверждать, что он постепенно осу¬ществляется уже на наших глазах (Гегель). В немецких государствах еще не созрели условия для политической реализации задач буржуазных преобразований, и задачи эти отразились в головах этих идеологов в умозритель¬ном виде. Но именно в зависимости от социально-поли¬тических симпатий философов в их учениях по-разному преодолевалась традиционная для всего этого движения поляризация «сущего» и «должного», а в зависимости от характера социального компромисса в их программах изменялась трактовка познания действительности, высту-
пая то как способ оправдания последней, то как средство ее преодоления.
Главным источником диалектики немецких философов был социальный опыт развития ведущих в то время евро¬пейских стран. События Французской революции 1789 г., ее послереволюционное развитие, революционные измене¬ния в Англии — все это давало огромную пищу для раз¬мышлений над судьбами своей родины. В то же время идеалистически понятая диалектика использовалась для оправдания реформистского пути. Обобщая в высшем единстве реальный исторический процесс, она его вместе с тем мистифицировала и проделывала с отраженными в сознании противоречиями жизни такие метаморфозы, которые снимали необходимость их революционного раз¬решения. В немалой мере диалектика классиков немец¬кого идеализма черпалась из достижений социологической мысли предшествующих периодов (Вико, Вольней, Гер-дер). Были и другие источники немецкой диалектики на¬чала XIX в.: ими были анализ закономерностей человече¬ской истории, мышления и слабостей старого материализ¬ма, а на Шеллинга и через него отчасти на Гегеля по¬влияли естественнонаучные открытия, приоткрывшие завесу над связями электрических, магнитных, химиче¬ских и физиологических процессов.
Диалектические подходы к проблемам, хотя еще от-нюдь не диалектические их решения, наметились у Канта в связи с унаследованной от XVII—XVIII вв. острой постановкой вопроса о соотношении и связи между чувственной и мыслительной ступенями познания. Перед лицом гносеологических трудностей, которые подрывали как старый рационализм, так и эмпиризм, Кант занял своеобразную позицию. Он защищает сенсуализм против крайнего рационализма, усматривавшего в ощущениях лишь мнимое, имагинативное знание. Но он становится и на защиту рационализма против одностороннего сен¬суализма, толковавшего мышление как прямое продолже¬ние чувственности по качеству или хотя бы по функциям прямого выражения свойств и структуры внешнего мира. С другой стороны, Кант также и нападает как на сен¬суализм, видевший в разуме своего преемника на пути познания сущности вещей, так и на старый рациона¬лизм, претендовавший на непосредственное решение им этой задачи. Через резкое размежевание этих двух
познавательных способностей мыслитель надеется обрести их синтез. Через взаимоограничение их возможностей Кант рассчитывал соединить пассивную содержательность ощущений и формальную активность рассудка, достигаю¬щую кульминации в продуктивной силе воображения.
В поисках решения Кант выдвинул принцип синтети-ческих суждений a priori, которым отмежевался и от теории врожденных идей, и от гносеологического произ¬вола. Априорные интуиции представляют собой по его замыслу как форму содержательного знания, так и фор¬мальное знание. В гносеологическом смысле они предше¬ствуют материалу опыта. В хронологическом же отноше¬нии они одновременны ему, ибо в качестве врожденной ему предшествует только трансцендентальная способность к этим интуициям. Априоризм был идеалистическим за¬блуждением Канта. Впоследствии сильный удар по этому заблуждению нанесло открытие Лобачевским неэвклидо¬вой геометрии. Оно указало на зависимость вывода о неравноправности различных вариантов геометрической структуры опыта от их объективной интерпретации. В то же время это открытие показало, как глубоко провидел Кант творческую силу теоретического мышления и необ¬ходимость аксиоматических построений для наук. Свой априоризм, сам по себе представляющий идеалистическое заблуждение, он стремился обосновать соображениями о существовании абстрактного созерцания и о действитель¬но имевшемся несовершенстве тогдашней математической дедукции, поскольку в нее (например, в аксиомы и по¬стулаты Эвклида) вплетены были наглядные представле¬ния. Примеры вроде: «Золото есть желтый металл» во¬преки проводимой им резкой границе между априорными и апостериорными суждениями намекали на отсутствие в действительности непереходимой грани между a priori и a posteriori: то, что считается априорным (характери-стика золота), есть в действительности результат длитель¬ного апостериорного изучения этого предмета (золота)1.
Изучая помещенные в настоящем томе фрагменты из произведений Канта, читатель обнаружит, что Кантова трансцендентальная логика, исследующая происхождение
и функции категорий и тем самым предваряющая замы-сел диалектической логики Гегеля, вовсе не есть антипод логики формальной. Она сама строится средствами «об¬щей», т. е. формальной, логики, а последняя, по Канту, происходит опять же из трансцендентальных глубин. С. Маймон писал даже, что «общая» логика Канта — это «частный случай» его логики трансцендентальной. Рассудочность действует во всем поле гносеологических исследований. В результате этого трансцендентальная логика как учение об априоризме есть теория познания, а как логика она есть логика формальная, но именно к этой теории познания примененная. «Общая» логика «есть канон для рассудка и
