мере, в какой не¬возможно уничтожение самого себя высшим бытием, божеством. Мы не имеем при этом в виду явления или сложные соединения в том, что мы называем простран¬ством и временем. Все, что появляется, должно исчез¬нуть; каждое творение времени несет в себе зерно рас¬пада, действие которого сказывается в том, что в этой своей форме оно не длится вечно. Соединившееся распа¬дется, ибо именно это соединение и распад называется мировым порядком и представляет собой непрерывно продолжающуюся жизнь мирового духа. Не предаваясь игре воображения, мы не говорим и о бессмертии челове¬ческой души. Мы говорим о простом понятии, действи¬тельности, бытии, к которому причастно наряду с выс¬шим существом и низшее. Ничто не может исчезнуть, ничто не может быть уничтожено, ибо иначе должен был бы уничтожить самого себя бог. И поскольку все, что может быть и что существует, находится в бесконеч¬ном бытии, каким беспредельным становится мир! Бес¬предельным в пространстве и времени и постоянным в себе самом. Бог придал сущность основе его блаженства, которое наряду с ним вкушают ? малый, и великий и которое, пользуясь вашим, Теано, сравнением, черпает подобно ветвям жизненные соки из его корня. Мне ка¬жется, Филолай, мы наметили, таким образом, первый естественный закон святой необходимости.

57 .

Филолай: С оговорками, Касающимися поставленных мной вопросов:

I. Высшее бытие дало своим творениям высшее — действительность, бытие.

Теофрон: Но друзья мои, как ни просто понятие бы-тия, по своему состоянию одно бытие сильно отличается от другого. Чем, по-вашему, Филолай, отличаются раз¬личные ступени бытия?

Филолай: Не чем иным, как силами. В самом боге мы не находили более высокого понятия, раскрывающего действительность, нежели мощь; все его силы сводились к одному. Высшая мощь не могла быть не чем иным, как высшей мудростью и добром, вечно живым, вечно действующим.

Теофрон: Высшее или скорее все (ибо бог не является высшим на шкале себе подобных), как оно могло от¬крыться в действии иначе, чем во всем? Он сам это все всего. В нем ничто не могло дремать, то, что выражал он, было им самим, неделимым, мудростью, добром, всемогу¬ществом. Божий мир, следовательно, лучший; не потому, что он выбрал его из худших, а потому, что без него не было бы ни хорошего, ни дурного, и в соответствии с внутренней необходимостью своего бытия он не мог про¬извести ничего плохого. Итак, есть все, что могло быть; все силы — выражение его силы, всеведения, всеблагос-ти, всеобъемлющей красоты. Он творит в мельчайшем и в величайшем, в любом -пункте пространства и времени, т. е. в любой действительности Вселенной. Ибо простран¬ство и время это лишь фантомы нашего воображения, масштабы ограниченного рассудка, который должен сде¬лать для себя познаваемыми вещи в их последовательно¬сти и рядоположности; для бога нет ни пространства, ни времени, но лишь все в вечной взаимосвязи. Он пре¬жде всего существует, и все существует в нем, мир есть выражение, изображение действительности его вечно жи¬вых и деятельных сил.

Теано: На сколь же высокой ступени стоим, следова¬тельно, мы, человеческие существа, в которых при всей нашей ничтожности все же обитает с внутренней уве¬ренностью живое выражение трех высших божественных и мировых сил — мощи, разума и добра! Мы не можем помыслить никаких более высоких качеств, ибо то, что мы видим божественного во всех творениях природы,

58

сводится именно к ним; каждое из них объясняет другое, а высшая совокупность и источник их представляются нам как божество. Значит, в нас обитает существенный закон бога, хотя наши возможности упорядочения в со¬гласии с чистыми идеями истины и добра, как это делает всемогущий в соответствии со своей совершеннейшей при¬родой, и весьма ограниченны. Он тем самым сообщил нам от себя нечто существенное и сделал нас образом своего совершенства, причем в природе божественной силы ле¬жит не слепое, ограниченное и злобное действие, но ра¬зумное и проникнутое не исключающим никого добром. Любое удаляющее нас от этого правила произвольное, неразумное и недоброе употребление наших сил удаляет нас от самих себя, смущает нас и ослабляет.

Теофрон: Мне кажется, Филолай, мы можем теперь выдвинуть второе положение божественной необходимо¬сти:

II. Божество, в котором есть лишь одна существен-ная сила, называемая нами мощью, мудростью и добром, не могло создать ничего такого, что не было бы живым отпечатком его силы, мудрости и добра, столь же неот¬делимо образующих сущность каждого появляющегося в мире бытия.

Филолай: Я хотел бы, чтобы вы для Теано и для меня указали на примеры этого положения. Степени совер¬шенства в мире так бесчисленно многообразны, что низ¬шие из них кажутся нам несовершенством.

Теофрон: Но могло ли быть иначе, Филолай? Если все возможное существует и должно существовать в со¬ответствии с принципом бесконечной божественной силы, то среди этого всего должно быть как высшее совершен¬ство, так и низшее. Но мудрейшее добро связывает все, и ни в чем нет никакого ничто, т. е. ничего существенно злого. Простите, Теано, что я вновь должен назвать эту ужасную бессмыслицу, хотя это бессмыслица, снимающая самое себя. Вы знаете, Филолай, какие великие качества Лейбниц приписывал своим простым субстанциям: они являются зеркалом мироздания и наделены силой вообра¬жения, дающей им возможность каждой со своей точки зрения изображать и описывать Вселенную. Бесконечный видит в мельчайшем все и т. п. Эту возвышенную идею мы можем лишь приблизительно уяснить себе при помо¬щи чисто числовых взаимоотношений; она необходима,

59

если только представлять себе мир как во всех своих частях взаимосвязанное действие высшего совершенства. Но некоторыми она была неправильно понята, и в осо¬бенности недостойно толковались простые бесконечно малые зеркала мироздания. Отказываясь от этого образа, мы говорим: «Каждая сила по своей сущности является выражением высшей мощи, мудрости и добра, как они могут раскрываться в этом месте Вселенной, т. е. в связи со всеми остальными силами». Чтобы осознать это, мы отмечаем, как действует в мире каждая из этих сил. Не правда ли, Филолай, она действует органически?

Филолай: Мне неизвестна сила, которая выказывала бы себя без тел, т. е. без органов; но я столь же мало знаю и о том, как эти силы и эти органы нашли друг Друга.

Теофрон: Конечно, благодаря их взаиморасположен¬ной природе, Филолай; во взаимосвязанном царстве со¬вершеннейшей мощи и мудрости не могло быть иначе. Что в самом деле мы называем телами и органами? В че¬ловеческом теле, например, нет ничего, что не было бы оживлено; от кончиков волос до кончиков ногтей все про¬никнуто питающей и поддерживающей силой, и как толь¬ко она покидает малейший орган, он отмирает и отде¬ляется от живущего тела. Выйдя из области человеческих жизненных сил, он попадает в область других сил при-роды; из ее пределов он не выходит никогда. Выпавший волос или ноготь вступают теперь в другой регион миро¬вых взаимоотношений, и здесь вновь они будут действо¬вать или страдать не иначе как в соответствии со своим те¬перешним естественным положением. Вглядитесь в чудо, о котором нам рассказывает физиология человеческого или животного тела, и вы увидите не что иное, как царство жизненных сил, каждая из которых на своем месте спо¬собствует взаимодействию, форме и существованию цело¬го при помощи действий, вытекающих из ее природы и из природы существа, к которому она принадлежит. Так сформировалось и так сохраняет себя тело, так оно еже¬дневно разлагается и так оно в конце концов разлагается совсем. Таким образом, то, что мы называем материей, само в большей или меньшей степени оживлено; это цар¬ство действующих сил, образующих целое не только как явление, доступное нашим чувствам, но и в соответствии со своей природой и взаимоотношениями друг с другом.

60

Одна сила управляет — иначе не было бы никакого едино¬го, никакого целого; многие силы на различнейших ступе¬нях служат. Но у всех этих различий, каждое из которых определено самым точным образом, есть нечто общее в их взаимодействии; иначе они не могли бы создать нечто единое, нечто целое. Поскольку же в царстве совершен¬нейшей мощи и мудрости все мудрейшим образом взаимо¬связано и части могут взаимодействовать, помогать и спо¬собствовать формированию целого не иначе как в соответ¬ствии с необходимыми законами вещей, то мы везде в природе видим бесчисленные организации, каждая из ко¬торых не только в своем роде мудра, добра ff прекрасна, но и совершенна. Иначе говоря, она является отпечатком са¬мой мудрости, добра и красоты и показывает, как они могут проявить себя в данной связи. Ни в одном ли¬стке дерева, ни в одной песчинке, ни в одной клеточке на¬шего организма — нигде в мире, следовательно, не господ¬ствует произвол. Все определено, установлено и упорядо¬чено силами, действующими в каждом пункте творения в соответствии с совершеннейшей мудростью и добром. Просмотрите, мой друг, историю уродств; создается впе¬чатление, что здесь нарушен порядок законов данной органической природы; но на самом деле порядок законов всеобщей природы не мог быть нарушен и каждая сила действовала в соответствии со своей природой даже в том случае, когда другая ей мешала, ибо даже эта помеха не могла привести ни к чему иному, как к тому, что нару¬шенная органическая сила пыталась себя компенсировать другим путем. В отношении этих компенсаций в системе нарушенных сил был сделан ряд наблюдений, о которых мы можем поговорить в другой раз. Во всяком случае даже и в кажущемся хаосе господствует постоянная при¬рода в соответствии с неизменными правилами дейст-вующих в каждой силе необходимости, добра и мудрости. Филолай: С радостью вижу я, Теофрон, как темное по¬нятие материи проясняется и упорядочивается передо мной; ибо хотя я охотно примкнул к системе Лейбница, в согласии с которой она является не чем иным, как до¬ступным нашим чувствам явлением, агрегатом субстан¬циальных единиц, но для меня в этой системе оставалась загадкой так называемая «идеальная связь этих субстан¬ций в такое и никакое иное явление целого». Лейбниц сравнивал материю с тучей, состоящей из дождевых ка-

61

пель и кажущейся нам тучей, с садом, полным деревьев и растений, с озером, полным рыб, и т. п.; но это не помо¬гало мне уяснить постоянство этих явлений и взаимосвязь этих сил. Дождевые капли в туче, растения в саду и ры¬бы в воде чем-то связаны между собой; чем же может быть эта связь у сил, составляющих материю, как не си¬лами самих так называемых субстанций, силами, при помощи которых они действуют друг на друга? Так, следовательно, создаются органы,