английского
С. И. Ершова и В. И. Ивановского. М., 1914; 2) Д. С. Миллъ. Утилитарианизм. Перевод с английского А. Н. Певедомского. СПб., 1866-1869.
СИСТЕМА ЛОГИКИ СИЛЛОГИЧЕСКОЙ И ИНДУКТИВНОЙ
:.. § 4 … Мы познаем истины двояким путем: неко¬торые прямо, некоторые же не прямо, а посредством дру¬гих истин. Первые составляют содержание интуиции, или сознания*; последние суть результат вывода. Истины, из¬вестные нам при помощи интуиции, служат первоначаль¬ными посылками, из которых выводятся все остальные наши познания. Так как наше согласие с заключением основывается всегда на истинности посылок, то мы вовсе не могли бы ничего познавать при помощи умозаключе-
* Я пользуюсь этими терминами безразлично, так как для нашей цели нет нужды делать между ними какое-либо различие. Но метафизики ограничивают обыкновенно значение термина «интуиция» непосредственным знанием, предполагаемым у нас относительно вещей, внешних нашему уму, а «сознанием» назы¬вают знание наших собственных духовных явлений.
594
ний, если бы кое-что не было нам известно ранее всякого умозаключения.
Примерами истин, известных нам из непосредствен-ного сознания, могут служить наши телесные ощущения и душевные чувствования. Я знаю по непосредственному сознанию, что вчера я был рассержен или что сегодня я голоден. Примерами истин, которые мы узнаем лишь путем вывода, можно взять происшествия, случившиеся во время нашего отсутствия, события, сообщаемые из истории, теоремы математики. О двух первых разрядах этих истин мы умозаключаем на основании свидетельств или же на основании следов, сохранившихся от этих про-исшествий; истины же последнего разряда выводятся из посылок, выставляемых, например, в сочинениях по гео-метрии под названием определений и аксиом. Все, что мы можем знать, должно относиться либо к тому, либо к иному классу истин: либо к числу первичных данных, либо к числу заключений из этих последних.
С первичными данными, или основными посылками знания, с их числом и природой, со способами их возник-новения и с теми признаками, по которым их можно отличать, логика — в том смысле, как я понимаю эту нау¬ку, — не имеет никакого дела (по крайней мере непосред¬ственно). Эти вопросы частью вообще не подлежат веде¬нию науки, частью же относятся к совершенно другой отрасли знания.
Все, что нам известно из (непосредственного) созна-ния, обладает для нас непререкаемой несомненностью. Если человек что-либо видит или чувствует (телесно или духовно), то он не может сомневаться в том, что он дей-ствительно это видит или чувствует. Для установления подобных истин не требуется никакой науки; никакие правила искусства не могут сделать этих истин более до-стоверными, чем каковы они сами по себе. Для этой ча-сти нашего знания логики нет (1, стр. 1, 4—5).
Область логики должна быть ограничена той частью нашего знания, которую составляют выводы из тех или других уже известных нам положений, все равно будут ли эти предварительные данные общими предложениями или же частными наблюдениями и восприятиями. Логика есть наука не об уверенности (belief), но о доказатель-стве, или очевидности (evidence): ее обязанность за-ключается в том, чтобы дать критерий для определения
595
того, обоснована или нет Ё каждом отдельном случае наша уверенность, поскольку последняя опирается на до¬казательства. …
§ 5. … Логика не тожественна с знанием, хотя об-ласть ее и совпадает с областью знания. Логика есть об¬щий ценитель и судья всех частных исследований. Она не задается целью находить очевидность; она только опре¬деляет, найдена очевидность или нет. Логика не наблю¬дает, не изобретает, не открывает — она судит. …
§ 7. Итак, логика есть наука об отправлениях разума, служащих для оценки очевидности; она есть учение как о самом процессе перехода от известных истин к неиз¬вестным, так и о всех других умственных действиях, по-скольку они помогают этому процессу (1, стр. 7—9).
КНИГА I. ИМЕНА И ПРЕДЛОЖЕНИЯ
ГЛАВА III. ВЕЩИ, ОЗНАЧАЕМЫЕ ИМЕНАМИ
I. ЧУВСТВА ИЛИ СОСТОЯНИЯ СОЗНАНИЯ
§ 3. Термины: чувство (feeling) и сознание — имеют в философском языке одинаковое значение: чувством на¬зывается все, что дух сознает, что он чувствует, другими словами, что входит как часть в его чувствующее бы¬тие. …
Feeling (чувство или состояние чувствительности в собственном смысле этого слова) есть родовое понятие, которому подчинены как видовые ощущения, эмоции и мысли. Под названием «мыслей» здесь надо понимать все, что мы внутренне сознаем, когда мы, что называется, ду¬маем: начиная от такого состояния сознания, когда мы думаем о красном цвете, не имея его перед глазами, и до наиболее глубоких мыслей философа или поэта. Однако надо помнить, что под «мыслью» надо понимать то, что происходит в самом духе, а не тот или другой внешний духу предмет, о котором человек думает. Можно думать о солнце, о боге, но само солнце, сам бог — это не наши мысли. Напротив, умственный образ солнца или идея бога суть мысли, состояния духа, а не сами предметы; и уверенность или отрицание человеком существования солн¬ца или бога суть также состояния духа. Даже вообра¬жаемые предметы (т. е. такие, которые существуют, как говорится, только в наших мыслях) надо отличать от на¬ших идей о них. Я могу думать о домовом так же, как
596
и думаю, например, о съеденном вчера хлебе или о том цветке, который завтра расцветет. Но сам домовой (хотя его никогда не существовало) не то же самое, что моя идея о домовом, — точно так же, как некогда суще¬ствовавший хлеб не есть моя идея о хлебе, как еще не существующий цветок не есть моя идея цветка. Все это не мысли, но объекты мысли, хотя в настоящее время они одинаково не существуют.
Подобным же образом надо тщательно отличать ощу¬щение от причиняющего его предмета, например ощуще¬ние белого от белого предмета; надо отличать его и от ка¬чества белизны, которое мы приписываем предмету на ос¬новании производимого им ощущения. К несчастью, сами ощущения редко получают отдельные названия, и это вредит ясности и установлению надлежащих различий. У нас есть слово для обозначения предметов, вызываю¬щих в нас некоторые ощущения, — слово белый; есть также и имя для обозначения того качества предметов, которое мы считаем причиной ощущения: белизна. Но если мы заговорим об ощущении самом по себе (правда, у нас редко бывают поводы говорить о нем в этом смысле кроме как в научных исследованиях), то язык, приспо-собленный в большей своей части к потребностям обы-денной жизни, не дает нам простого (состоящего из од-ного слова) или непосредственного обозначения; прихо¬дится употреблять описательный оборот «ощущение бе¬лого» или «ощущение белизны», приходится обозначать ощущение по тому предмету или по тому признаку, ко¬торый в нас его возбуждает. …
§ 4. Относительно ощущений надо иметь в виду еще другое различие, на которое часто (и всегда с вредными последствиями) не обращают должного внимания; это — различие между самим ощущением и предшествующим ему состоянием органа тела, той физической деятель¬ностью, которая является причиной ощущения. Одним из источников ошибки служит здесь распространенное деле¬ние чувств на телесные и духовные. С философской точки зрения для такого деления нет никаких оснований: ощущения суть тоже состояния чувствующего духа, а не состояния тела, отличные от духовных. Когда я вижу си¬ний цвет, я сознаю ощущение (feeling) синего цвета — и это одна вещь; напротив, известное раздражение и изображение на моей сетчатой оболочке и те до сих пор
597
еще таинственные явления, Которые происходят s зри-тельном центре и в мозгу, — это нечто другое, чего я со¬вершенно не сознаю, о чем я могу узнать только на осно¬вании ученых исследований. Эти последние явления суть состояния моего тела; но ощущение синего, являющееся следствием этих телесных состояний, само не есть телесное состояние: то, что чувствует и сознает, называется не те¬лом, но духом (1, стр. 13, 43—46).
II. СУБСТАНЦИИ
… § 7. Тело, по учению новых метафизиков, можно определить как ту внешнюю причину, которой мы при-писываем свои ощущения. Видя и осязая золотую монету, я сознаю ощущения некоторого желтого цвета, твердости и веса; изменяя условия наблюдения, я могу воспринять кроме этих ощущений еще много других, совершенно от них отличных. Непосредственно я сознаю только эти ощущения; но я думаю, что их производит нечто, не только существующее независимо от моей воли, но даже внешнее моим телесным органам и моему духу. Это внеш¬нее нечто я и называю телом. …
Несомненно, что наше понятие о теле состоит частью из представления о некотором количестве обыкновенно одновременно притекающих ощущений — наших собствен¬ных или же других чувствующих существ. Мое понятие о столе, на котором я пишу, слагается из его видимой формы и объема (т. е. из сложных зрительных ощуще¬ний), из его осязаемой формы и объема (т. е. из сложных ощущений наших осязательных органов и мускулов), из его веса (опять осязательно-мускульное ощущение), цве¬та (зрительное), твердости (мускульное), из его физиче-ского строения (иначе говоря, из всех тех разнообразных ощущений, которые мы получаем при различных обстоя¬тельствах от дерева, из которого он сделан) и т. д. Все эти ощущения (или большинство из них) часто восприни¬маются — и, как мы убеждаемся на опыте, всегда могут восприниматься — или одновременно, или же в виде того или другого из многих последовательных рядов по нашему выбору. Поэтому мысль об одном из этих ощуще¬ний заставляет нас думать и о других; получается некото¬рое целое, умственно соединенное в одно сложное состоя¬ние сознания, называемое на языке школы Локка и Гартли сложной идеей (1, стр. 49—50).
598
Хотя теория крайних идеалистов о том, что предметы суть не что иное, как наши ощущения и законы их соче¬тания, и не утвердилась в общем у последующих мыслите¬лей, однако теперь все согласны, что им удалось доказать один пункт чрезвычайной важности, а именно, что о пред¬метах мы знаем только, во-первых, ощущения, вызывае¬мые ими в нас, и во-вторых, порядок возникновения этих ощущений. Даже Кант выражается в этом вопросе не менее ясно, чем Беркли с Локком. Как ни твердо был убежден Кант в существовании мира «вещей в себе», со¬вершенно отдельного от мира явлений (или вещей, как они являются нашим чувствам), хотя он ввел даже в употреб¬ление особое выражение (ноумен) для означения вещи в себе в противоположность представлению ее в нашем духе, все же он признает, что о предметах мы знаем только эти представления, материя которых состоит, по его мнению, из ощущений, а форма дается законами са¬мого духа. Действительная же природа вещей остается и по самому строю нашей душевной организации должна всегда остаться для нас непроницаемой тайной. «О вещах абсолютно, или в самих себе, — говорит сэр У. Гамиль¬тон *, — ни о внешних, ни о внутренних, мы ничего не знаем или знаем их только как непознаваемые. Мы узнаем об
