дьявол (стр. 71—81).

ЭЙНЗИДЕЛЬ

При жизни Августа Эйнзиделя (Einsiedel, 1754—1837) не было издано ни одного из его произведений, да и едва ли ему и уда¬лось бы осуществить их публикацию ввиду их радикального ха¬рактера. С чувством глубокого внутреннего протеста против воен¬щины он оставил службу в армии, окончил в 1782 г. Фрейберг-скую горную академию и занялся самостоятельным изучением наук, литературы и философии. Большой интерес представляет его переписка с И. Г. Гердером, с которым у него установились тесные дружеские отношения.

Долго Эйнзиделъ не мог найти применения своим знаниям и способностям. Глубоко разочаровала его и поездка в Париж в 1800 г.: во Франции консульства Бонапарта от былого револю¬ционного энтузиазма не осталось и следа и установился культ чистогана. В последующие годы Эйнзидель все более замыкается в себе и отходит от общественных связей, предпочитая жизнь мечтателя-одиночки.

До нас дошли выписки из его сочинений, сделанные его дру¬гом Гердером. Со страниц этих выписок перед нами предстает последовательный материалист и атеист, противник кантовского агностицизма и ханжеской религиозно-церковной морали. Эйнзи¬делъ стремился развить исторический взгляд на историю челове¬ческого общества и мечтал о том, чтобы через науку и постепен¬ные реформы оно пришло в будущем к счастливому состоянию, не¬возможному, пока господствует крупная частная собственность. Утопический социализм Эйнаиделя носит не вполне отчетливый и компромиссный характер, что позволило ему в равной мере сочув¬ствовать программам и эбертистов, и их врагов якобинцев.

Извлечения из «Афоризмов» Эйнзиделя даны ниже впервые на русском языке в переводе В. А. Рубина по изданию: A. Ein¬siedel. Ideen. Berlin, 1947.

75

АФОРИЗМЫ

Наделена ли природа разумом? Правильный ответ в споре между Асклепиадом’ и сторонниками Гиппократа состоит как будто в том, что, хотя природа является источником разума и разум из нее исходит, сама она разума лишена; ибо разум яв-ляется отпечатком происходящих в мире явлений на мозговрй ткани, под природой же понимают силы, вызывающие эти явле-ния (аф. 128, стр. 115).

Для того чтобы мораль стала понятна, ее следует подвергнуть такой же реформе, как наши политические учреждения. Пока люди остаются столь разнообразными существами, не может быть общей морали; если же она представляет собой отпечаток об¬стоятельств или отношений на нашей мозговой ткани и нервах, то она должна быть распространена и на животных. При этом на исследование никак не должен влиять страх, что если отпадет большая часть морали, то не сумеет удержаться и общество; ибо наши пожелания не имеют отношения к истине (аф. 154, стр. 128). Хотя о морали писали столетиями, выясняется, что никто полностью в соответствии с ней не действует; следовательно, она уклоняется от истины. Это большой недостаток, ибо именно из-за этой недостижимости люди почти целиком забрасывают мораль¬ную культуру. Причина того, почему мораль всех теорий так да¬леко отходит от поведения человека, заключается в том, что в мо¬рали все люди рассматриваются как равные, в то время как на практике это не так. То, что мораль покоится на воле бога, кото¬рого мы не знаем, полнейшая нелепость. .Мораль должна быть человеческой, ибо она относится к поведению человека по отно-шению к человеку; она должна примеряться к человеку и раз-виваться вместе с периодами его культуры; иначе наносится оскорбление культурному человеку, выполняющему долг, за что ему не воздается. Установленное отношение равных обязанно¬стей — неистинное отношение, а каждое отклонение от истины в науке является признаком заблуждения. Полезным трудом было бы создание человеческой морали, в котором отсутствовало бы обычное положение о будущем воздаянии по божьей воле, пред¬назначенное для того, чтобы это заблуждение прикрыть (аф. 155, стр. 129).

Нет сомнения в том, что никогда еще не был создан человек совершенной культуры, у которого все фибры идей были бы равно подвижны, возбудимы и способны на всевозможные комби¬нации. Нам неизвестно, до чего может дойти совершенство чело¬века совершенной культуры и каково то изменение во всем со¬стоянии человеческого рода, которое может быть следствием этой совершенной культуры. Мы даже не можем себе представить это изменение; все поэтические описания золотого века должны остаться далеко позади того состояния блаженства, которое будет тогда участью человека. Я не говорю уже о том, что позорные пятна нашей нынешней эпохи — война, несправедливость, навя¬зывание собственных мнений и представлений, обман народа — все это исчезнет еще до того, как дойдет до всеобщей культуры; естественные науки достигнут такой ступени совершенства, что искусство не утрачивать здоровья станет всеобщим достоянием. Любое неравенство прекратится, и любая работа будет вестись

76

лишь до тех пор, пока она способствует здоровью и доставляет удовольствие. Чувство справедливости будет таким тонким и пра¬вильным, а люди такими беспристрастными, что ни у одного не будет ни малейшей жалобы против другого; недостаток и нищета будут полностью упразднены; разумная беседа и правильное по¬нятие о том, что является предметом занятий каждого, распро¬странятся и станут ежедневным наслаждением. Человек не будет страдать ни от чего, кроме смерти и несчастных случаев, смерть же станет лишь безболезненным прекращением жизни в ста,-рости, причем ни раскаяние, ни сомнение, ни страх не будут от¬равлять последних часов; не будет и глупого желания продол¬жить свою жизнь после смерти. Ужас смерти сам собой исчезнет благодаря тому, что с юных лет будет прививаться мысль о конеч¬ности нашей жизни и о том, что мы должны уступить место сле¬дующим поколениям. Но о том, когда начнется эта счастливая эпоха, нельзя еще сказать ничего; ибо мы находимся еще на слишком низкой ступени культуры, чтобы наши незначительные достижения могли служить вероятным масштабом. Но один век может принести с собой большие перемены, и возможно, что уже родились люди, которые будут жить тогда, когда можно будет определить вероятное начало этой эпохи (аф. 171, стр. 138—139).

Думают, что поскольку у древних народов были архитектура, скульптура, музыка, живопись, схоластическая философия, поэти¬ческое искусство, история и т. д., они были культурными, и если эти культуры исчезли, то может исчезнуть и наша культура; но здесь есть большая разница… Настоящая культура представляет собой всеобщую восприимчивость и подвижность духовной орга¬низации. Древние жили лишь во мнениях; это чувствуется в ра¬ботах представителей всех их наук, за исключением одного Гиппо¬крата, обладавшего чистым чувством истины и благодаря этому представлявшего собой явление, чуждое своему столетию, ибо позднейшие врачи путались в схоластических дистинкциях и де¬финициях. У древних народов были прекрасные художники, ибо для художества требуется возбудимость лишь некоторых из фиб-ров идей, и, может быть, именно это является доказательством отсутствия культуры; во всяком случае с ростом культуры вкус к искусству как будто уменьшается. Следовательно, искусство представляет собой, по-видимому, переходную ступень в разви-тии культуры, и когда она сильно разовьется, то каждый человек, если только воспитание и условия ему не воспрепятствуют, будет, проходя на протяжении своей жизни все ступени культуры, пере¬живать время, когда он будет художником, пока другие впечатле¬ния этого состояния не вытеснят. Тогда не будет больше худож¬ников, но каждый человек будет переживать ступень художни¬чества. О культуре древних более высокого мнения, чем она заслуживает, ибо строят свои заключения исходя из шедевров их искусства и распространяя их на все остальное. Но именно по¬тому, что художник и поэт не обязательно должны быть культур¬ными людьми, нельзя делать таких выводов. Культура — это вос¬приимчивость и тонкое чутье истины как во внешних явлениях, так и во внутренних чувствах.

В Италии^ до конца XV века были несравненно лучшие худож¬ники, чем сейчас, но не может быть сомнения в том, что настоя¬щей культуры в Италии сейчас больше, чем тогда, когда сожжение

77

йа костре ведьм я еретиков не считалось отвратительным. Нужно отвергнуть возражение, согласно которому, поскольку люди привыкали с молодости к аутодафе, оно их не возмущало и они могли быть культурными; культура и привычные понятия и мнения находятся в противоречии друг с другом. У человека по-настоящему культурного нет мнений; все его идеи являются следствием явлений природы, и его чувства представляют собой отпечатки чистой человеческой природы, а не выученные наизусть афоризмы. Поэтому то, что в Риме считалось вежливостью, а во Франции хорошим тоном, было не культурой чувств, а простой условностью выражений и манер поведения; иначе это оказало бы свое воздействие на мораль, семейную жизнь, государственный строй и все личные отношения. Как может быть культура у на¬рода, обладающего патриотизмом, верящего в то, что другие на¬роды существуют лишь для того, чтобы служить ему и обогащать его своим трудом, у народа, который ведет войны исходя из так называемого государственного искусства или стремления к экспан¬сии и который считает рабское состояние действительным состоя¬нием человечества, — как могла быть культура у народа, который устраивает игры гладиаторов и который был представлен Тибе-рием? Народ, где все это существует и где общественное мнение глубоким молчанием выражает свое одобрение всему этому, далек от культуры. И неужели могла бы иметь успех такая религия, как христианство, в центре которого стоит казненный бог, если бы люди не были крайне грубы и некультурны? Многое из этого и сейчас относится к большинству, ибо и до сих пор еще масса не проникнута культурой. Но у нас существует по крайней мере меньшинство, овладевшее настоящей культурой и начавшее ее распространять. Скоро оно будет направлять общественное мне¬ние. Разве религия не начинает уже делаться смешной и разве не падает непомерный авторитет князей? Разве не относятся с презрением к военной славе, как и к любому рабскому духу и к предрассудкам? (Аф. 181, стр. 144—146).

Большая часть людей, которых мы называем культурными, — это люди, обладающие воображением, но начисто лишенные пони-мания естественной правды, в чем, собственно, и состоит настоя¬щая культура. Нынешнее время лишь сумерки культуры; она придет, но для меня слишком поздно (аф. 182, стр. 146).

Люди думают, что путь всеобщей культуры — это путь морали; но никакое философствование не принесет плодов до тех пор, пока не будут применены физические познания и не будет рас-пространено все, что относится к практической жизни. Если по-знания, касающиеся света и теплоты, станут нашим достоянием, то на моральную культуру это окажет более глубокое влияние, нежели все философские системы, включая и кантовскую. Лишь благодаря расширению физических познаний большая часть лю¬дей может