МОЖЕТ БЫТЬ ДОКАЗАНА, И ВСЕ ЖЕ ОНА НЕСОМНЕННА
… Объективная реальность морального закона не мо¬жет быть доказана никакой дедукцией и никакими уси¬лиями теоретического, спекулятивного или эмпирически поддерживаемого разума; следовательно, если хотят отка¬заться и от аподиктической достоверности, эта реальность не может быть подтверждена опытом, значит, не может быть доказана a posteriori, и все же она сама по себе не¬сомненна (IV, ч. 1, стр. 367).
АПРИОРНЫМ ОСНОВАНИЕМ ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ФОРМАЛЬНЫЙ ЗАКОН
… Только формальный закон, т. е. не предписываю¬щий разуму ничего, кроме формы его всеобщего законода¬тельства в качестве высшего условия максим, может быть a priori определяющим основанием практического разума (IV, ч. 1, стр. 387).
ЛЕГАЛЬНОСТЬ И МОРАЛЬНОСТЬ
… Понятие долга объективно требует в поступке со¬ответствия с законом в максиме поступка, а субъектив¬но — уважения к закону как единственного способа опре- 1 деления воли этим законом. На этом основывается разли¬чие между сознанием поступать сообразно с долгом и со¬знанием поступать из чувства долга, т. е. из уважения к закону; причем первое (легальность) было бы возможно и в том случае, если бы определяющими основаниями воли были одни только склонности, а второе — (мораль¬ность), — моральную ценность должно усматривать толь¬ко в том, что поступок совершают из чувства долга, т, е. только ради закона (IV, ч. 1. стр. 407).
165
Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ни¬чего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь под¬чинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушало бы естественное отвращение в душе и пу¬гало бы; ты только устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может сни¬скать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение); пе¬ред тобой замолкают все склонности, хотя бы они тебе втайне и противодействовали, — где же твой достойный тебя источник и где корни твоего благородного происхож-дения, гордо отвергающего всякое родство со склонностя¬ми, и откуда возникают необходимые условия того досто¬инства, которое только люди могут дать себе?
Это может быть только то, что возвышает человека над самим собой (как частью чувственно воспринимаемого мира), что связывает его с порядком вещей, единственно который рассудок может мыслить и которому вместе с тем подчинен весь чувственно воспринимаемый мир, а с ним эмпирически определяемое существование человека во времени и совокупность всех целей (что может соответ¬ствовать только такому безусловному практическому за¬кону, как моральный). Это не что иное, как личность, т. е. свобода и независимость от механизма всей природы, рас¬сматриваемая вместе с тем как способность существа, ко¬торое подчинено особым, а именно данным собственным разумом чистым практическим законам; следовательно, лицо как принадлежащее чувственно воспринимаемому миру подчинено собственной личности, поскольку оно при¬надлежит и к умопостигаемому миру; поэтому не следует удивляться, если человек как принадлежащий к обоим мирам должен смотреть на собственное существо по отно¬шению к своему второму и высшему назначению только с почтением, а на законы его — с величайшим уважением.
ИДЕЯ ЛИЧНОСТИ
Моральный закон свят (ненарушим). Человек, правда, не так уж свят, но человечество в его лице должно быть для него святым. Во всем сотворенном все что угодно и для чего угодно может быть употреблено всего лишь как средство; только человек, а с ним каждое разумное су¬щество есть цель сама по себе. Именно он субъект мораль-
166
його закона, который свят в силу автономии своей свобо¬ды. Именно поэтому каждая воля, даже собственная воля каждого лица, направленная на него самого, ограничена условием согласия ее с автономией разумного существа, а именно не подчиняться никакой цели, которая была бы невозможна по закону, какой мог бы возникнуть из воли самого подвергающегося действию субъекта; следователь¬но, обращаться с этим субъектом следует не только как с средством, но и как с целью. Это условие мы справедливо приписываем даже божественной воле по отношению к разумным существам в мире как его творениям, так как оно основывается на личности их, единственно из-за кото-рой они и суть цели сами по себе.
Эта внушающая уважение идея личности, показыва-ющая нам возвышенный характер нашей природы (по ее назначению), позволяет нам вместе с тем замечать от¬сутствие соразмерности нашего поведения с этой идеей и тем самым.сокрушает самомнение; она естественна и лег¬ко понятна даже самому обыденному человеческому ра¬зуму. Не замечал ли иногда каждый даже умеренно чест¬ный человек, что он отказывался от вообще-то невинной лжи, благодаря которой он мог бы или сам выпутаться из трудного положения, или же принести пользу любимому и весьма достойному другу, только для того, чтобы не стать презренным в своих собственных глазах? Не под¬держивает ли честного человека в огромном несчастье, ко¬торого он мог бы избежать, если бы только мог пренебречь своим долгом, сознание того, что в своем лице он сохранил достоинство человечества и оказал ему честь и что у него нет основания стыдиться себя и бояться внутреннего взо¬ра самоиспытания? Это утешение не счастье и даже не малейшая доля его. Действительно, никто не станет же¬лать, чтобы представился случай для этого или чтобы жить при таких обстоятельствах. Но человек живет и не хочет стать в собственных глазах недостойным жизни. Следовательно, это внутреннее успокоение лишь негативно в отношении всего, что жизнь может сделать приятным; но именно оно удерживает человека от опасности потерять свое собственное достоинство, после того как он совсем отказался от достоинства своего положения. Оно результат уважения не к жизни, а к чему-то совершенно другому, в сравнении и сопоставлении с чем жизнь со всеми ее
167
удовольствиями не имеет никакого значения. Человек жи¬вет лишь из чувства долга, а не потому, что находит ка¬кое-то удовольствие в жизни.
ЧИСТЫЙ МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН — ВОЗВЫШЕННОСТЬ НАШЕГО СВЕРХЧУВСТВЕННОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ
Таков истинный мотив чистого практического разума. Он не что иное, как сам чистый моральный закон, по¬скольку он позволяет нам ощущать возвышенный харак¬тер нашего собственного сверхчувственного существова¬ния, и поскольку он в людях, сознающих также и свое чувственное существование и связанную с этим зависи¬мость от их природы, на которую в этом отношении ока¬зывается сильное патологическое воздействие, субъектив¬но внушает уважение к их высшему назначению (IV, ч. 1, стр. 413-416).
ЕСТЕСТВЕННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ ПРИСУЩА ТОЛЬКО ЯВЛЕНИЮ, А СВОБОДА ПРИСУЩА ВЕЩИ В СЕБЕ
Если … хотят приписывать свободу существу, чье существование определено во времени, то по крайней мере в этом отношении нельзя исключать его существование, стало быть и его поступки, из закона естественной необ¬ходимости всех событий; это было бы равносильно предо-ставлению его слепой случайности. А так как этот закон неизбежно касается всякой причинности вещей, поскольку их существование определимо во времени, то если бы оно было тем способом, каким следовало бы представлять себе и существование этих вещей в себе, свободу следовало бы отбросить как никчемное и невозможное понятие. Следо-вательно, если хотят спасти ее, то не остается ничего дру¬гого, как приписывать существование вещи, поскольку оно определимо во времени, значит, и причинность по закону естественной необходимости только явлению, а свободу — тому же самому существу как вещи в себе (IV, ч. 1, стр. 423-424).
ЕСЛИ БЫ ПОСТУПКИ БЫЛИ ЧЕРЕЗ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ВО ВРЕМЕНИ
ОПРЕДЕЛЕНИЯМИ ЧЕЛОВЕКА КАК ВЕЩИ САМОЙ ПО СЕБЕ,
… Если бы поступки человека, поскольку они принад¬лежат к его определениям во времени, были определени¬ями человека не как явления, а как вещи самой по себе,
168
то свободу нельзя было бы спасти. Человек был бы марио-неткой или автоматом Вокансона, сделанным и заведен¬ным высшим мастером всех искусных произведений; и хо¬тя самосознание делало бы его мыслящим автоматом, но сознание этой спонтанности в нем, если считать ее сво¬бодой, было бы лишь обманом, так как она может быть названа так только относительно, ибо хотя ближайшие причины, определяющие его движения, и длинный ряд этих причин, восходящих к своим определяющим причи¬нам, внутренние, но последняя и высшая причина нахо¬дится целиком в чужой власти (IV, ч. 1, стр. 430).
Если надо помочь науке, то следует вскрывать труд¬ности и даже искать те, которые тайно ей мешают, ведь каждая из них вызывает к жизни средства,»которые нель¬зя найти, не добиваясь приращения науки в объеме или в определенности, так что даже препятствия становятся средством, содействующим основательности науки. Если же трудности скрываются сознательно или устраняются только паллиативными средствами, то рано или поздно они превратятся в неизлечимый недуг, который разрушает науку, ввергая ее в полный скептицизм (IV, ч. 1. стр. 433).
РЕАЛЬНОСТЬ ОБЪЕКТАМ ИДЕЙ ДАЕТ ЧИСТЫЙ ПРАКТИЧЕСКИЙ
Для всякого применения разума к тому или другому предмету требуются чистые рассудочные понятия (катего¬рии), без которых нельзя мыслить ни один предмет. Эти понятия могут быть использованы для теоретического при-менения разума, т. е. для такого рода познания; лишь в том случае, если под них подведено также созерцание (которое всегда чувственно), и, следовательно, только для того, чтобы посредством них представлять объект возмож¬ного опыта. Но здесь именно идеи разума, которые не мо¬гут быть даны в опыте, должно мыслить посредством ка¬тегорий, чтобы познать этот объект. Однако дело идет здесь не о теоретическом познании этих идей, а только о том, что они вообще имеют объекты. Эту реальность дает чистый практический разум, и теоретическому разуму ни¬чего не остается при этом, как только мыслить эти объек¬ты посредством категорий, что, как мы уже ясно доказали, вполне возможно и без созерцания (чувственного или сверхчувственного), так как категории имеют свое место и происхождение в чистом рассудке исключительно как
169
способности мыслить независимо и до всякого созерцания и всегда обозначают лишь объект вообще, каким бы спо¬собом он ни был нам дан (IV, ч. 1, стр. 470—471).
С. ТЕЛЕОЛОГИЯ В ИСКУССТВЕ И В ОРГАНИЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ
КРИТИКА СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ
О СИСТЕМЕ ВЫСШИХ ПОЗНАВАТЕЛЬНЫХ СПОСОБНОСТЕЙ, КОТОРАЯ ЛЕЖИТ В ОСНОВЕ ФИЛОСОФИИ
Если речь идет о делении не философии, а нашей спо¬собности априорного познания посредством понятий (выс¬шей способности), т. е. о критике чистого разума, рассмат¬риваемого, однако, только со стороны его способности мы¬слить (где чистый способ созерцания не принимается во внимание), то систематическое изложение способности мышления делится на три части, а именно: во-первых, способность познания общего (правил) — рассудок, во-вторых, способность подведения особенного под общее — способность суждения и, в-третьих, способность определе¬ния особенного через общее (способность выведения прин¬ципов), т. е. разум.
Критика чистого теоретического разума, которая была посвящена рассмотрению источников всякого априорного познания (стало быть, и того, что в нем относится к со¬зерцанию), выявила законы природы, критика практиче¬ского разума — закон свободы, и, таким образом, априор¬ные принципы для всей философии теперь уже, кажется, полностью изложены.
ОСОБЕННОСТЬ СПОСОБНОСТИ МЫШЛЕНИЯ!
Но если рассудок дает a priori законы природы, а ра¬зум законы свободы, то по аналогии можно ожидать, что способность суждения, которая осуществляет
