бы находиться также в сердце; сердце — сущность религии. Теперь спрашивает¬ся: что же, в нас произошла религиозная революция? Да, у нас больше нет сердца, нет больше религии. Христиан¬ство отвергается, отвергается даже теми, кто по видимо¬сти его еще сохраняет, но не хотят предать гласности, что христианство отвергается. …

Христианство больше не удовлетворяет ни теоретика, ни человека практики; оно больше не удовлетворяет духа, не удовлетворяет оно больше и сердца, потому что наше сердце имеет совершенно иные интересы, чем вечное не¬бесное блаженство. …

Христианство отвергнуто — отвергнуто в духе и серд¬це, в науке и жизни, в искусстве и индустрии, отвергнуто основательно, безнадежно, бесповоротно, потому что люди усвоили истинное, человеческое, нечестивое; таким обра¬зом, у христианства оказывается отнятой всякая сила со¬противления. До сих пор отрицание было бессознательным, только теперь это отрицание осознается, его начинают желать, к нему начинают стремиться, тем более что хри¬стианство стало ставить препятствия политической сво¬боде, этой насущной потребности современного человече¬ства. Сознательное отрицание христианства открывает новую эпоху, вызывает необходимость новой, чистосер¬дечной философии, философии не христианской, а резко антихристианской (I, стр. 108—109).

Верно, что почти у большинства народов имеется •— чтобы сохранить это выражение, — вера в бессмертие; важно, однако, так же как. и при рассмотрении веры в бога, распознать, что эта вера в действительности собой выражает. Все люди верят в бессмертие. Это означает:

443

верующие в бессмертие не считают, что со смертью чело¬века наступает конец его существования; притом не счи¬тают этого по той простой причине, что прекращение восприятия нашими чувствами действительного существо¬вания человека еще не означает, что он прекратил сущест¬вование духовно, то есть в памяти, в сердцах продолжаю¬щих жить людей. Умерший для живого не превратился в ничто, не абсолютно уничтожен; он как бы изменил лишь форму своего существования; он лишь превратился из те-лесного существа в духовное, то есть из подлинного су¬щества в существо представляемое. … Поэтому вера в бессмертие, будучи необходимым, нефальсифицированным и безыскусственным выражением природы человека, вы¬ражает не что иное, как истину и факт, признаваемые также внутренне неверующими, заключающиеся в том, что человек, утрачивая свое телесное существование, не теряет своего существования в духе, в воспоминаниях, в сердцах живых людей (I, стр. 275—276).

Неверие образованных людей в бессмертие, значит, отличается от мнимой веры в бессмертие еще не испор¬ченных, простых народов только тем, что образованный человек знает, что образ умершего есть только образ, а не¬развитый человек видит в нем существо; то есть разница заключается в том, что вообще отличает образованного или зрелого человека от необразованного или находящегося на детской стадии развития человека, а именно в том, что последний персонифицирует безличное, оживляет нежи¬вое, в то время как образованный человек различает ме¬жду лицом и предметом, между живым и неживым (I, стр. 280).

Потусторонний мир есть не что иное, как чувственный действительный мир, но мир в фантазии (I, стр. 290).

Ни в чем неразумность и пагубность христианства не выступает столь ясно, как в том, что оно превратило бес¬смертие, которое, кстати, всегда оставалось даже для наи¬более мечтательных мудрецов древности чем-то сомни¬тельным, неопределенным, в нечто определенное, даже наиболее определенное, превращая, таким образом, мысль о будущей лучшей жизни в насущнейшую мысль чело¬вечества (I, стр. 297—298).

Религия есть сон человеческого духа; но и во сне мы находимся не на небе, а на земле — в царстве действи¬тельности; только мы видим действительные предметы не

444

в реальном свете необходимости, а в чарующем произ¬вольном блеске воображения и прихоти. Я только откры¬ваю религии и спекулятивной философии или теологии глаза или, вернее, обращенный внутрь взгляд направляю на внешний мир, то есть превращаю предмет воображае¬мый в предмет действительный (II, стр. 23).

… Объект человека есть не что иное, как его же объ¬ективная сущность. Бог человека таков, каковы его мысли и намерения. Ценность бога не превышает цен¬ности человека. Сознание бога есть самосознание чело¬века, познание бога — самопознание человека. О человеке можно судить по богу и о боге — по человеку. Они тож¬дественны. Божество человека заключается в его духе и сердце., а дух, душа и сердце человека обнаруживаются в его боге. Бог есть откровение внутренней сути человека, выражение его «я»; религия есть торжественное раскрытие тайных сокровищ человека, признание его сокровенных помыслов, открытое исповедание его тайн любви (И, стр. 42).

Религия есть тождественное с сущностью человека воззрение на сущность мира и человека. Но не человек возвышается над своим воззрением, а оно возвышается над ним, одухотворяет и определяет его, господствует над ним (II, стр. 49).

Сущность и сознание религии исчерпывается тем, что заключается в сущности человека, его сознании и само¬сознании. У религии нет собственного, особого содержа¬ния (II, стр. 52).

Чем больше человек отрицает чувственность, тем чув-ственнее становится его бог, в жертву которому прино¬сится эта чувственность (II, стр. 56).

Человек — и в этом заключается тайна религии — объективирует свою сущность и делает себя предметом этой объективированной сущности, превратившейся в субъект, в личность, он относится к себе как к объекту, но как к объекту другого объекта, другого существа (II, стр. 60).

В религии человек раздваивается в самом себе: он противопоставляет себе бога как нечто противоположное ему. Бог есть не то, что человек, a человек не то, что бог. Бог — бесконечное, человек — конечное существо; бог совершенен, человек несовершенен; бог вечен, человек

445

смертен; бог всемогущ, человек бессилен; бог свят, чело¬век греховен. Бог и человек составляют крайности.

… Разлад между богом и человеком, на котором ос¬нована религия, есть разлад человека с его собственной сущностью.

… Бог как противоположность человеку, как нечело-веческая, то есть не индивидуально человеческая, сущ-ность является объективированной сущностью рассудка. Чистая, совершенная, безущербная божественная сущ¬ность есть самосознание рассудка, сознание рассудком своего собственного совершенства. Рассудок не знает стра¬даний сердца; ему чужды желания, страсти, потребности и, следовательно, недостатки и слабости, свойственные сердцу. … Рассудок — достояние рода. Сердце является носителем частных, индивидуальных побуждений, рассу¬док — побуждений всеобщих. … Только посредством рас¬судка и в рассудке человек получает силу абстрагировать от самого себя, то есть от своей субъективной, личной сущности, возвышаться до всеобщих понятий и отноше¬ний, отличать объект от производимого им впечатления, рассматривать его по существу, помимо его отношения к человеку. …

Бог, как таковой, то есть как ие-конечная, we-челове-ческая, ке-материальная, не-чувственная сущность, есть только объект мышления. … Бог, как таковой, то есть как существо, служащее лишь объектом разума, есть лишь объективированный разум. … Бог есть разум, вы¬ражающий и утверждающий себя в качестве высшей сущности (II, стр. 64—67).

Бог, выражающий собой только сущность разума, не удовлетворяет религии и не есть бог в смысле религиоз¬ном. … Если человек хочет и должен найти удовлетво¬рение в религии, то его религиозным объектом должно быть помимо сущности рассудка еще нечто другое, что и является истинным ядром религии. …

Бог как существо нравственно совершенное есть не что иное, как осуществленная идея, олицетворенный закон нравственности, обращенная в абсолютную сущность соб¬ственная моральная сущность человека.

… Человек сознает, что сердце, любовь есть высшая, абсолютная сила и истина, и видит в боге не только закон, моральную сущность и сущность разума, но главным об-

446

разом любящее, сердечное, даже субъективно-Человече¬ское существо. ….

Любовь есть сам бог, и вне любви нет бога. Любовь делает человека богом и бога — человеком. Любовь укреп¬ляет слабое и ослабляет сильное, унижает высокое и воз-вышает низкое, идеализирует материю и материализирует дух. Любовь есть подлинное единство бога и человека, духа и природы (II, стр. 77—79).

Если, таким образом, бог любит человека, значит, че-ловек есть сердце божье, благо человека — его главный помысел. Следовательно, человек, будучи объектом бога, является в то же время своим собственным объектом в боге. Сущность бога есть человеческая сущность, так как бог есть любовь, а существенное содержание этой любви есть человек. Любовь бога к человеку, составляющая ос¬нову и средоточие религии, есть любовь человека к са¬мому себе, объективированная и созерцаемая как высшая сущность человека (II, стр. 90).

Человек, который не может отрешиться от реального представления о мире, от представления о том, что все .имеет связь и естественную причину, что всякое жела¬ние достигается только, когда оно стало целью, при помощи соответствующих средств, — такой человек не молится; он только работает, он обращает осуществимые желания в цели реальной деятельности; а остальные же¬лания, признаваемые им за субъективные, он или отри¬цает совершенно, или рассматривает только как субъек-тивные, благочестивые желания. Одним словом, он обус-ловливает свои желания представлением необходимости и ограничивает свое существо миром, членом которого он себя считает. В молитве же, напротив, человек отрешается от мира и вместе с ним от всяких мыслей о посредниках, зависимости и печальной необходимости; свои желания, движения своего сердца он превращает в объекты неза-висимого, всемогущего, абсолютного существа, то есть утверждает их без всяких ограничений. Бог есть утверж¬дение человеческого чувства, молитва — безусловная уверенность человеческого сердца в абсолютном тождестве субъективного и объективного, уверенность, что сила сердца преобладает над силой природы, что потребность сердца есть абсолютная необходимость, судьба мира. Мо¬литва изменяет естественный ход вещей, она побуждает бога совершать действия, противоречащие законам при-

447

роды. Молитва есть отношение человеческого сердца к себе самому, к своей собственной сущности. В молитве человек забывает об ограниченности своих желаний, и в этом забвении заключается его блаженство (II, стр. 154-155).

… Вера есть не что иное, как совершенная уверенность в реальности, то есть в безусловной силе и истинности субъективного в противоположность границам, то есть законам природы и разума. Поэтому специальный объект веры есть чудо, вера есть вера в чудо, вера и чудо абсо¬лютно нераздельны. Все, что является чудом или чудо¬творной силой в смысле объективном, есть вера в смысле субъективном (II, стр. 158).

Вера в потустороннюю жизнь есть только вера в истин¬ную земную жизнь: существенное содержание земной жизни есть существенное содержание потусторонней; по¬этому вера в будущую жизнь не есть вера в другую, неве¬домую жизнь, а есть вера в истинность, бесконечность и, следовательно, непрерывность той жизни, которая уже и здесь, на земле, считается настоящей жизнью.

Как бог есть только сущность человека, очищенная, от того, что человек чувствует или мыслит как ограниче¬ние, как зло, так и потусторонний мир есть не что иное, как настоящий мир, освобожденный от того, что представ¬ляется ограничением, злом (II, стр. 215).

Но вера в царство небесное совпадает с верой в бога — они однородны по содержанию; бог есть чистая, абсолют¬ная, свободная от природных границ личность;