объясняется и психологическое идоло-поклонство древних народов и всех необразованных лю¬дей, которые помещают «душу, дух» вместо мозгового акта в сердцебиение или в акт дыхания (I, стр. 212—214).
Я, на котором психолог обосновывает существование нематериальной души, поэтому есть всего меньше наше истинное, объективное существо; оно — только .мысленное существо, только копия, которую психолог, однако, при¬нимает за оригинал, только толкование нашего существа, которое он, однако, вставляет в самый текст (I, стр. 218).
Противоположность между телом и душой даже логи¬чески несостоятельна (I, стр. 220).
Истина не есть ни материализм, ни идеализм, ни фи¬зиология, ни психология; истина только антропология, истина только точка зрения чувственности, созерцания, потому что только эта точка зрения дает мне целостность и индивидуальность. Мыслит и ощущает не душа — по-тому что душа есть только олицетворенная и гипостази¬рованная, превращенная в особое существо функция, или явление мышления, ощущения и воли — и не мозг, пото¬му что мозг есть физиологическая абстракция, орган, вырванный из целостности, из черепа, из лица, из тела вообще, фиксированный как нечто самостоятельное. Но
472
органом мысли Мозг служит Лишь в связи с Человеческой головой и телом. Внешнее предполагает внутреннее, но внутреннее осуществляется только в своем проявлении. Сущность жизни есть проявление жизни. Проявление же жизни мозга есть голова. … Во дворце мыслят иначе, чем в хижине, низкий потолок которой как бы давит на мозг. На вольном воздухе мы иные люди, чем в комнате; теснота сдавливает, простор расширяет сердце и голову. Где нет случая проявить талант, там нет и талантов; где нет простора для деятельности, там нет и стремления, по крайней мере истинного стремления, к деятельности. Пространство — основное условие жизни и духа (I, стр. 224).
Чувственность есть действительность. Конечно, плоды жизни зарождаются и растут внутри, но зрелы они лишь тогда, когда вышли наружу. Существо, которое не есть предмет чувств, — дитя в утробе матери; только осяза-тельное, видимое существо есть завершенное существо. Чувственность есть совершенство. … Рассудок, по край¬ней мере отвлеченный, есть смерть, чувство — жизнь ве¬щей; рассудок, как смерть, разлагает их на их элементы; но они остаются самими собой лишь до тех пор, пока их элементы входят в союз чувств.
Деление человека на тело и душу, на чувственное и нечувственное существо, есть только теоретическое раз¬деление; на практике, в жизни мы его отрицаем. … Раз¬личие тела и души есть не что иное, как метафизическое различие существования и существа, перенесенное в пси¬хологию. Тело есть существование человека; отнять тело — значит отнять существование; кто уже не чув¬ствен, тот уже не существует. Можешь ли ты отделить существо от существования? Конечно, в мыслях можешь, но не в действительности. Уничтожение моего существо¬вания есть уничтожение меня самого, потому-то оно и болезненно. Боль, «ощущение» вообще есть не что иное, как громкий, очень понятный протест против различения и разделения тела и души, существования и существа, которое производит абстрактная мысль vox populi — vox dei (глас народа — глас божий), но populus (народ) в че¬ловеке есть именно ощущение (I, стр. 227—229).
Человек отличается от животных только тем, что он — живая превосходная степень сенсуализма, всечув-ственнейшее и всечувствительнейшее существо в мире.
473
Чувства общи ему с животным, но только в нем чувствен¬ное ощущение из относительной, низшим жизненным целям подчиненной сущности становится абсолютной сущностью, самоцелью, самонаслаждением. …
Если сущность человека чувственность, а не призрач¬ный абстракт, «дух», то все философии, все религии, все учреждения, которые противоречат этому принципу, qe только в корне ошибочны, но и пагубны. Если вы хотите улучшить людей, то сделайте их счастливыми; если же вы хотите сделать их счастливыми, то ступайте к источ¬никам всякого счастья, всех радостей — к чувствам. Отри¬цание чувств есть источник всякой испорченности, злобы, всего болезненного в человеческой жизни, утверждение чувств — источник физического, нравственного и теорети¬ческого здоровья. …
Человек обязан своим существованием только чув-ственности. Разум, дух творит книги, но не людей. …
Человек не может и не должен отрицать чувства; если же он отрицает их, противореча своей природе, то обязательно снова утверждает их, но теперь уже он не может утверждать их иначе как отрицательным, проти-воречащим самому себе, уродливым, фантастическим образом. Бесконечная сущность, которой человек прино¬сит в религии в жертву свои чувства, есть не что иное, как сущность мира — как немирская, сущность чувствен¬ности — как нечувственная сущность, как объект фанта¬зии или же и рассудка (I, стр. 231—233).
Что такое «дух»? Как относится он к чувствам? Как род к видам. Чувство универсально и бесконечно, но только в своей области, в своем виде; дух, напротив, не отделить никакой определенной областью, он просто уни¬версален; он — сочетание, единство чувств, совокупность всех реальностей, в то время как чувства — только сово¬купности определенных исключительных реальностей. Поэтому дух не чувствен и сверхчувствен, поскольку воз¬вышается над провинциализмом и ограниченностью чувств, сплавляет их провинциальный дух в общий дух; но вместе с тем он все же только сущность чувствен-ности, поскольку он не что иное, как просто общее един¬ство чувств (I, стр. 235).
Разум есть заключение, но именно потому как по-сылки, так и выводы этого заключения имеют характер чувственной сущности; дело разума только посредничать
474
между ними, связывать, приставлять связку к сущности, а не создавать сущность. «Чувствами читаем мы книгу природы, но понимаем ее не чувствами». Совершенно верно, но рассудком мы не вкладываем в природу какой-либо смысл впервые; мы только переводим и истолковы¬ваем книгу природы; слова, которые мы вычитываем в ней своими чувствами, не пустые произвольные знаки, а определенные, идущие к делу,- характерные выраже-ния. … Чувства говорят все, но, чтобы понять их изре-чения, необходимо связать их. Связно читать евангелия чувств — значит мыслить (I, стр. 238).
Моей первой мыслью был бог, второй — разум, третьей и последней — человек. Субъект божества — разум, а субъект разума — человек. …
«Как может человек возникнуть из природы, другими словами, как из материи может возникнуть дух?» Прежде всего ответь мне на следующий вопрос: как может мате¬рия возникнуть из духа? Если ты не найдешь ответа на этот, во всяком случае разумный, вопрос, то ты поймешь, что только противоположный вопрос приведет тебя к цели. …
В чем же состоит мой «метод»? В том, чтобы посред¬ством человека свести все сверхъестественное к природе, и посредством природы все сверхчеловеческое свести к человеку, но неизменно лишь опираясь на наглядные, исторические, эмпирические факты и примеры (I, стр. 265-267).
… Подобно тому как чувство без мышления не пред¬ставляет собой чего-либо, так и мышление, разум не представляет собой чего-либо без чувства, ибо только чувство дает мне реальные, действительные предметы и существа.
Мышление, дух, разум по содержанию не говорят ни¬чего другого, кроме того, что говорят чувства, они лишь говорят мне в связи то, что чувства говорят раздроблен¬но, раздельно, — в связи, которая именно в силу этого и является и называется разумом. … Мы различаем и свя¬зываем вещи посредством разума, но на основе признаков различения и соединения, данных нам посредством чувств; мы разделяем то, что разделила природа, связы¬ваем то, что связала она, соподчиняем явления и вещи природы друг к другу в отношениях основания и след¬ствия, причины и действия только потому, что и вещи
475
фактически, чувственно, предметно, действительно нахо¬дятся точно в таком же отношении друг к другу.
Мышление разлагает, отыскивает и извлекает из яв-лений единое, одинаковое, общее; но для того чтобы най¬ти его, оно должно сначала чувственно воспринять чув¬ственные явления. … Лишенная мысли чувственность останавливается на отдельном явлении, объясняет его без размышлений, без критики, без исследования, без сравнения с другим явлением, объясняет непосредственно через себя самое; мыслящее же созерцание связывает различного рода чувственные факты, не имеющие как будто бы ничего общего друг с другом, в одно целое, во взаимосвязь, и человек мыслит только тогда, когда он поднимается до такого связывания чувственно восприня¬того.
Но, поднимаясь на ступень мышления, человек отнюдь не достигает другого мира, царства духов, сверхземного мысленного мира; он остается на той же самой почве, на почве земли, и чувственности. Он лишь перемещает себя в сферу расширившегося, неограниченного, универсаль¬ного чувственного созерцания (I, стр. 271—272).
Человек не есть цель природы — он есть это лишь в своем собственном человеческом ощущении, он есть высшее проявление ее жизненной силы, так же как плод не есть цель, а высшая, блестящая кульминационная точка, высшее жизненное стремление растения. … Если же жизнь и условия для жизни мыслить вместе, то обра¬зование земли, воды, воздуха, температуры и образование животных и растений есть единый акт; следовательно, происхождение, например, воды столь же непонятно, как и происхождение водного животного, или, наоборот, про¬исхождение жизни становится в столь же малой степени чудом, как происхождение условия к жизни, для объяс¬нения которого уже мыслящие теисты XVIII в. считали ненужным применять гипотезу Deus ex machina3. Ко-нечно, жизнь не есть продукт химического процесса, не есть продукт вообще какой-нибудь отдельной силы при¬роды или отдельного явления, к чему метафизический материалист сводит жизнь; жизнь есть результат всей природы (I, стр. 339—340).
«Если я, — говорится в «Системе природы» 4, … томи¬мый мучительной жаждой, вижу источник, то в моей ли власти хотеть иль не хотеть удовлетворить столь силь-
476
ную потребность? Без сомнения, согласятся, что невоз-можно не хотеть ее удовлетворить, но скажут, что, если я узнаю в тот момент, когда я хочу уже напиться, что вода отравлена, я тем не менее удержусь от того, чтобы напиться, невзирая на свою жажду; скажут и выведут отсюда заключение, что я свободен. Но выведут непра-вильно, потому что, как жажда необходимо побуждала меня к тому, чтобы ‘пить, пока я не узнал, что вода от-равлена, столь же необходимо теперь это знание побуж-дает меня не пить. Требование или желание (le desir) сохранить себя делает недействительным первоначальный толчок, который жажда дала моей воле; вторая побуди¬тельная причина сильнее, чем первая; страх смерти необ¬ходимо берет верх над мучительным ощущением жажды; жажда, конечно, может быть столь мучительной, что лег¬комысленный человек, может быть, и рискнет выпить этой воды, невзирая на опасность, тем не менее и тогда как раз первоначальное побуждение или повод снова во-зобладает. Но будем ли мы пить воду или не будем, оба действия одинаковым образом необходимы; оба суть дей¬ствия побудительной причины, имеющей величайшую силу или власть над нашей волей». Оба действия, конеч¬но, необходимы, но так как в действительности вообще не существует абстрактной, то есть однообразной, без¬различной и бессодержательной необходимости, то и здесь необходимость в обоих указанных случаях не одна и та же. Необходимость, побуждающая меня пить отравлен-ную воду, находится в противоречии с моей
