время лишь понятие, произ¬водное от движения, — предполагает наличность чего-то, что движется. Все пространственно и временно; все про¬тяженно и движется ….

Вопрос о том, сотворил ли бог мир, вопрос вообще об отношении бога к миру есть вопрос об• отношении ду¬ховного к чувственному, общего или абстрактного к дей¬ствительному, рода к индивидуумам …. Я замечу, одна¬ко, что этот вопрос принадлежит к числу важнейших и в то же время труднейших вопросов человеческого позна¬ния и философии, «то явствует уже из того, что вся

482

история философии вращается, в сущности говоря, вокруг этого вопроса, что спор стоиков и эпикурейцев, платони¬ков и аристотеликов, скептиков и догматиков в древней философии, номиналистов и реалистов в средние века, идеалистов и реалистов, или эмпириков, в новейшее вре¬мя сводится всецело к этому вопросу (II, стр. 622—623).

Я не отрицаю … мудрость, добро, красоту; я отрицаю лишь, что они в качестве этих родовых понятий явля¬ются существами в виде ли богов, или свойств бога, или в виде платоновских идей, или гегелевских самополагаю¬щихся понятий; я утверждаю только, что они существуют лишь в мудрых, добрых, прекрасных индивидуумах и, следовательно, как уже сказано, являются лишь свойства¬ми индивидуальных существ, что они не являются сами по себе существами, а только атрибутами или определе¬ниями индивидуальности, что эти общие понятия пред-полагают существование индивидуальности, а не наобо¬рот (II, стр. 628).

То именно, что человек называет целесообразностью природы и, как таковую, постигает, есть в действитель¬ности не что иное, как единство мира, гармония причин и следствий, вообще та взаимная связь, в которой все в природе существует и действует (II, стр. 630).

… У нас нет никакого основания воображать, что если бы человек имел больше чувств или органов, он по¬знавал бы также больше свойств или вещей природы. Их не больше во внешнем мире, как в неорганической, так и в органической природе. У человека как раз столько чувств, сколько именно необходимо, чтобы воспринимать мир в его целостности, в его совокупности (II, стр. 632— 633).

… Дух развивается вместе с телом, с чувствами, с человеком вообще; он связан с чувствами, с головой, с телесными органами вообще …. Духовная деятельность есть телесная, есть головная работа; она отличается от других родов деятельности только тем, что она есть деятельность иного органа, а именно деятельность головы (И, стр. 662). •

ЭТИКА

К чему сводится мой принцип? К Я и к другому Я, к «эгоизму» и к «коммунизму», ибо и то и другое так друг, с другом связаны, как голова и сердце. Без эгоизма у тебя не будет головы, без ком¬мунизма — сердца, …

483

Первая твоя обязанность заключается в том, чтобы сделать счастливым самого себя. Если ты сам счастлив, то ты сделаешь счастливыми и других. Счастливый может видеть только счастли¬вых кругом себя (I, стр. 267).

Воля, уничтожающая тело и жизнь, уничтожает и себя самое, фактически доказывая тем самым, что без тела, без жизни она — ничто; что не тело я имею благодаря воле, а, наоборот, только благодаря своему телу и жизни я имею волю; то есть совсем не так, как это значится в гегелевской «Философии права» ….

«Я могу то, что хочу», но только в том случае, если я хочу того, что могу; в противном случае моя воля беспочвенна и неос¬новательна, существуя только в воображении, ибо основу воли составляет возможность и способность добиться желаемого. Дей¬ствительная, а не та воображаемая воля, которую обыкновенно смешивают с ней, является волей способной, уверенной в своем деле, соответствующей своему предмету и зрелой волей (I, стр. 448—449).

Беспристрастная, неопределенная воля, направленная без раз¬личия на все, даже самые противоположные вещи — воля in abstracto, воля в мысли, — в действительности является бессмыс¬лицей. … Бесстрастная воля — это аффектированная, надуманная, искусственная воля (I, стр. 453).

… Там, где нет стремления, там нет и воли, но там, где нет стремления к счастью, там нет и стремления вообще. Стремление к счастью — это стремление стремлений. Каждое стремление — это безыменное стремление к счастью, ибо оно получает название только от предмета, в котором человек полагает свое счастье (I, стр. 460).

… Где нет стремления к счастью, там нет и воли, а если и есть, то самое большее это только шопенгауэровская воля, кото-рая ничего не хочет (I, стр. 462).

… Мораль не может быть выведена и объяснена из одного только Я или из чистого разума, без чувств. Она может быть объ¬яснена и выведена из связи Я и Ты, данной только посредством чувства в противоположность к мыслящему себя Я …. Принцип морали есть счастье, но не такое счастье, которое сосредоточено на одном и том же лице, а счастье, распределенное между различ¬ными лицами, включающее и Я, и Ты, стало быть счастье не одно¬стороннее, а двустороннее или всестороннее. … Поэтому мораль не может абстрагировать от принципа счастья; если бы даже она отбросила свое собственное счастье, она должна была бы все ж таки признать счастье чужое; в противном случае отпадает осно¬вание и предмет обязанностей в отношении к другим, отпадает самая практика морали. Ибо там, где нет различия между счастьем и несчастьем, между радостью и горем, там нет различия и между добром и злом. Добро —это утверждение; зло— отрицание стрем¬ления к счастью (I, стр. 465—466).

Какой же иной может быть, таким образом, задача морали, как ‘не той, чтобы сознательно и добровольно сделать законом че¬ловеческого мышления и действия эту связь между собственным и чужим стремлением к счастью, связь, обоснованную природой вещей, самой связью воздуха и света, воды и земли? Напротив,

484

мораль, разрывающая эту связь и делающая своим исходным пунктом и основой этого разрыва случаи, в которых обязанность человека и его стремление к счастью вступают в разлад между собой, — эта мораль, чем она может быть иным, кроме как про¬извольным человеческим установлением и казуистикой? (I, стр.469).

Моя совесть есть не что иное, как мое Я, ставящее себя на место оскорбленного Ты, не что иное, как представитель счастья другого человека, на основе и по повелению собственного стрем¬ления к счастью. Ибо только потому, что я знаю из собственного ощущения о том, что такое боль, только по тем самым мотивам, по которым я избегаю страдания, я могу испытывать угрызения совести по поводу страданий, причиненных другим. … Нравствен¬ная воля — это та воля, которая не хочет причинять зла, потому что не хочет сама терпеть его. Больше того, только воля, не же¬лающая терпеть зла, стало быть, только стремление к счастью является нравственным законом и совестью, которая удерживает или должна удерживать человека от причинения зла.

Но это не то стремление к счастью, которое изображает себе и своим читателям Кант, ибо он из любви к своей примадонне — к долгу, дает не естественный и правдивый образ, но лишь кари¬катуру этого стремления; он представляет его только в образе брезгливого аристократа, а не в образе простодушного человека из народа. Поэтому он приписывает долгу добро, стремлению же к счастью — только приятное, то есть вещь или объект, который, по его мнению, родовым или видовым образом отличается от добра (I, стр. 471—472).

Стремление к свободе, тождественное со стремлением к счастью, — это сущность природы и сущность человека; оно есть не что иное, как человеческая природа, в отличие от остальной органической и неорганической природы (I, стр. 476).

Ни одно человеческое действие не случается, конечно, с без-условной абсолютной необходимостью, ибо между началом и кон¬цом, между чистой мыслью и действительным намерением, даже между решением и самым действием может еще выступить во мне бесчисленное количество посредствующих звеньев; но если не обращать внимания на подобное вторжение, то при данных усло-. виях, впечатлениях и обстоятельствах, при данном характере и темпераменте, при данном теле, короче, при сущности, таким именно образом определенной, я мог решиться и мог поступить только так, как я решился и поступил (I, стр. 480—481).

Но если даже поступок и был необходимым субъективно и объективно, необходимым при таких-то и таких-то внутренних и внешних условиях, то все же он кажется случайным после того, как он уже совершен, после того, как страсть удовлетворена, а настойчивые побудительные причины поступка даже исчезли из сознания или по крайней мере уже не ощущаются в своей перво¬начальной силе (I, стр. 485).

Материализм есть единственный солидный базис морали. …

Короче: воля не в силах сделать ничего без помощи матери¬альных, телесных средств; мораль ничего не может без гимна¬стики и диэтетики (I, стр. 504—505).

Воля — это стремление к счастью. …

485

Стремление к счастью — это основное, первоначальное стрем¬ление всего того, что живет и любит, что существует и хочет существовать ….

… Счастье … есть не что иное, как здоровое, нормальное состояние какого-нибудь существа, состояние хорошего здоровья или благополучия; такое состояние, при котором существо может беспрепятственно удовлетворять и действительно удовлетворяет его индивидуальным, характерным потребностям и стремлениям, относящимся к его сущности и к его жизни (I, стр. 578—579).

Эвдемонизм8 настолько врожден человеку, что мы совсем не можем мыслить и говорить, не пользуясь им, даже не зная и не желая этого. …

Какова страна, каков народ и человек, таково и его счастье. Чем ты, европеец, являешься, тем не являюсь я, азиат, именно индиец (а ведь индиец как раз и является первоначальным буд-дистом), и, следовательно, то, что является твоим счастьем, не является моим, то, что тебя ужасает, меня приводит в восторг, то, что для тебя является Медузой, то для меня является Мадонной (I, стр. 590—591).

… Человек вместе со своим стремлением к счастью является существом природы и … так же, как он сам создан и оформлен природой, точно так же, как его тело и дух, его голова и сердце созданы и определены, так же создано и определено его стремле¬ние к счастью (I, стр. 599).

… Немецкие моралисты ставили себе в особенную заслугу то, что они, как было упомянуто выше, вычеркнули из морали всякий эвдемонизм, то есть в действительности — всякое содержа¬ние. И все ж таки эти господа, которые ничего не хотят знать в морали об эгоизме, о стремлении к счастью, говорят и поступают по отношению к обязанностям, к самому себе так, как будто бы (какое лицемерие!) заповеди, на которые они опираются, не яв¬ляются заповедями собственного, индивидуального стремления к счастью (I, стр. 605).

Долг есть только то, что здорово, то, что само уже в одном только своем выполнении является показателем и выражением здоровья или создает таковое, ибо существуют также и такие под¬чиненные обязанности или добродетели, которые являются только средством для целей здоровья, сами