же не имеют ценности (I стр. 607).

В действительности мораль индивидуума, мыслимого как су-ществующего самого по себе, —это пустая фикция. Там, где вне Я нет никакого Ты, нет другого человека, там нет и речи о мо¬рали; только общественный человек является человеком. Я есмь Я только посредством тебя и с тобою. Я сознаю себя самого только потому, что ты противостоишь моему сознанию как очевидное и осязаемое Я, как другой человек. …

Обязанности в отношении к себе только тогда имеют мораль¬ный смысл и ценность, когда они признаются косвенными обязан¬ностями в отношении к другим; когда признается, что я имею обязанности по отношению к самому себе только потому, что у меня есть обязанности по отношению к другим — к моей семье, к моей общине, к моему народу, к моей родине. Хорошо и нрав¬ственно — это одно и то же. Но хорош только тот, кто хорош для других (I, стр. 617—618).

486

… Осуждает ли мораль собственное стремление к счастью или абстрагирует ли по меньшей мере от него как от стремления, ее порочащего? Нисколько; но мораль, конечно, не знает никакого собственного счастья без счастья чужого, не знает и не хочет ни¬какого изолированного счастья, обособленного и независимого от счастья других людей или сознательно и намеренно основанного на их несчастье; она знает только товарищеское, общее счастье (I, стр. 621).

Добро — то, что соответствует человеческому стремлению к счастью; зло — то, что ему заведомо противоречит. … Собствен¬ное счастье, конечно, не есть цель и конец морали, но оно есть ее фундамент, ее предпосылка (1, стр. 623).

Делайте, что хотите, — вы никогда окончательно не вытравите весь и всяческий эгоизм из человека; но различайте — я не могу достаточно часто напоминать об этом, — различайте между злым, бесчеловечным и бессердечным эгоизмом и эгоизмом доб¬рым, участливым, человечным; различайте между незлобивым, невольным себялюбием, находящим удовлетворение в любви к другим, и себялюбием произвольным, намеренным, находящим удовлетворение в равнодушии или даже в прямой злости по отно¬шению к другим. Тот, кто отрицает всякое своеволие, отрицает также тем самым и сострадание. Для кого счастье является только себялюбием или только видимостью и вздором, для того также и несчастье, достойное сострадания, не является истиной; ибо крик боли в несчастье не менее себялюбив и суетен, чем возглас удо-вольствия и радости.

Тот, кто увлекается нирваной или какой-нибудь иной метафи¬

зической сверхчувственной реальностью или ничтожеством как

высшей для человека истиной, для того человеческое, земное

счастье является ничем, но ничем также является и человеческое

страдание и несчастье, по меньшей мере если он хочет быть по¬

следовательным. Только тот, кто признает истинность индивидуаль¬

ного существа, истинность стремления к счастью, только тот пи¬

тает хорошо обоснованное сострадание, согласованное со своим

принципом, со своей сущностью. … ‘

Моя совесть есть не что иное, как мое собственное Я, ставя-щее себя на место ущербленного Ты, не что иное, как заместитель счастья другого человека на основе и по повелению собственного стремления к счастью. …

Тот, кто не имеет стремления к счастью, не знает и не чувст-вует, что. такое несчастье, следовательно, не имеет никакого со¬страдания к несчастным; а кто не ощущает удвоенного, обострив¬шегося и увеличившегося сострадания в том случае, если он сознает, что сделал другого несчастным, тот не имеет совести (I, стр. 625-628).

Совесть ведет свое происхождение от знания или связана со знанием, но она обозначает не знание вообще, а особый отдел или род знания — то знание, которое относится к нашему моральному поведению и нашим добрым или злым настроениям и поступкам (I, стр. 630).

Добродетель, долг не находятся в противоречии с собствен-ным счастьем; они находятся в противоречии только с тем счастьем, которое хочет быть счастливым на счет других, на их несчастье. …

487

Желание другого да будет моим желанием, ибо желание дру¬гого — это мое собственное желание в его положении, на его месте. Гетерономия, а не автономия9, гетерономия как автономия hete-ros— другого — вот мой закон (I, стр. 635—636).

Интимнейшую сущность человека .выражает не положение: «Я мыслю, следовательно, я существую» 10, а положение: «Я хочу, следовательно, я существую». …

Кант написал свою мораль не для людей, а для всех возмож-ных разумных существ. Лучше бы он написал свою мораль не для профессоров философии, которые одни только и являются вне человека этими разумными существами, но и для поденщиков и дровосеков, для крестьян и ремесленников! На каких совершенно иных началах он бы ее обосновал! Как трудно дается жизнь этим людям; как вся их деятельность уходит только на то, чтобы про¬кормить себя; как счастливы они, если могут накормить и одеть себя и своих близких! Как ясно у них гетерономия является авто¬номией, эмпиризм — законом их морали! (I, стр. 638—639).

… То, что для религии является первым, т. е. богом, на самом деле, согласно свидетельству истины, является вторым, так как бог есть только объективированная сущность человека; а что ре¬лигия признает вторым, т. е. человека, мы должны установить и признать как первое. Любовь к человеку не должна быть произ¬водной; она должна стать первоначальной. Только тогда любовь будет истинной, священной, надежной силой. Если человеческая сущность есть высшая сущность человека, то и практически лю¬бовь к человеку должна быть высшим и первым законом чело¬века. Человек человеку бог — таково высшее практическое осново-начало, таков и поворотный пункт всемирной истории. Отношение ребенка к родителям, мужа к жене, брата к брату, друга к другу, вообще человека к человеку, короче, моральные отношения сами по себе суть истинно религиозные отношения. …

Они только там являются моральными, они только там имеют нравственный смысл, где они сами по себе почитаются религиоз¬ными. Подлинная дружба существует только там, где дружба • соблюдается с религиозной добросовестностью, как человек верую¬щий соблюдает и хранит достоинство своего бога. Да будет же для тебя священна дружба, священна собственность, священен брак, священно благо каждого человека, но да будут они для тебя священны сами по себе! (II, стр. 308—309).

Где мораль утверждается на теологии, а право на божьих постановлениях, там можно оправдать и обосновать самые без¬нравственные, несправедливые и позорные вещи. … Все справед¬ливое, истинное и доброе везде имеет в себе самом, в своем каче-стве, основание своей святости. Там, где относятся к морали серьезно, там она уже сама по себе почитается божественной см-лой. Если мораль не обоснована на себе самой, тогда не сущест¬вует внутренней необходимости для морали и она отдается на безграничный произвол религии.

Таким образом, в вопросе об отношении самосознающего ра¬зума к религии речь идет только об уничтожении иллюзии — иллюзии не безразличной, но, напротив, действующей очень вредно на человечество и отнимающей у человека не только силу действительной жизни, но и понимание истины и доброде¬тели ….

488

Если мы, как сказано, изменим в обратном порядке религиоз-ные отношения, и то, что религия считает средством, будем неиз-менно рассматривать как цель, и то, в чем она видит лишь нечто подчиненное, побочное и обусловленное, возвысим до значения причины, тогда мы разрушим иллюзию и осветим вопрос непо-мраченным светом истины (II, стр. 312^—313).

Быть без религии — значит, думать только о себе; иметь ре-лигию — значит, думать о других. И это единственная религия, которая не умрет по крайней мере до тех пор, пока на земле существует не один только «Единственный», ибо там, где имеются двое, муж и жена, там уже имеется и религия. Двойственность, различие, есть источник религии — Ты является богом для Я, ибо Я не существует без Ты, Я зависит от Ты; без Ты нет Я. …

Когда я парализован, руки и ноги другого служат для меня органами движения; когда я слеп, его глаза ведут меня; когда я ребенок, воля и ум моего отца являются моим умом и волей, моим для-себя-бытием, ибо в детстве я тысячу раз бываю вопреки сво-ему желанию своим собственным врагом. Таким образом, человек оказывается богом человека! И только при помощи этого человече¬ского бога можно сделать излишним бога вне- и сверхчеловече¬ского (II, стр. 414—415).

«Дело в том, что Фейербах превращает религию в этику, а этику в религию». Да, он это делает в противоположность хри-стианству …, в котором этика как отношение человека к человеку занимает подчиненное место сравнительно с отношением человека к богу. Но Фейербах ставит человека выше нравственности …. Следовательно, Фейербах не нравственность делает мерилом че-ловека, а, наоборот, человека мерилом нравственности: хорошо то, что сообразно человеку, что соответствует ему; дурно, негодно то, что ему противоречит. Стало быть, этические отношения священ¬ны для Фейербаха отнюдь Не «ради них самих» (разве только в противоположность христианству с его «ради воли божией»), они священны только ради человека, только потому что и поскольку они являются отношениями человека к человеку, то есть само¬утверждениями человеческого существа. Таким образом, Фейер-бах действительно превращает этику в религию, но не этику самое по себе, in abstracto, не как цель, а только как следствие, не по¬тому, что для него как для «просвещенного протестантизма», ра¬ционализма, кантианства нравственное существо, то есть существо нравственности, является религиозным, то ест высшим существом, • а потому, что таким существом является для него дей¬ствительное, чувственное, индивидуальное человеческое существо (II, стр. 419—420).

Я употребляю, к ужасу лицемерных теологов и фантастов-философов, слово «эгоизм» для обозначения основы и сущности религии. … Я понимаю поэтому под этим словом не эгоизм чело-века по отношению к человеку, нравственный эгоизм, не тот эгоизм, который во всем, что он делает, даже как будто для дру-гих, соблюдает лишь свою выгоду, не тот эгоизм, который яв-ляется характерной чертой филистера и буржуа и составляет пря-мую противоположность всякому дерзанию в мышления и дейст-вии, всякому воодушевлению, всякой гениальности и любви. … Я понимаю под эгоизмом эгоизм необходимый, неизбежный, не моральный, как я уже сказал, а метафизический, то есть эгоизм,

489

основывающийся на существе человека, без его ведома и воли, тот эгоизм, без которого человек не может жить: ибо для того, чтобы жить, я должен постоянно присваивать себе то, что мне полезно, и отстранять то, что мне враждебно и вредно …. Я понимаю под эгоизмом любовь человека к самому себе, то есть любовь к чело¬веческому существу, ту любовь, которая есть импульс к удовле¬творению и развитию всех тех влечений и наклонностей, без удов¬летворения и развития которых человек не есть настоящий, совер¬шенный человек и не может им быть; я понимаю под эгоизмом любовь индивидуума к себе подобным индивидуумам — ибо что я без них, что я без любви к существам, мне подобным? —любовь индивидуума к самому себе лишь постольку, поскольку всякая любовь к предмету, к