Возненавидишь деву поневоле
(стр. 98—100).
История нашего народа и нашей страны очень темна и не разработана. В этой истории либо совсем отсутству¬ют факты о жизни нашего народа, либо если кое-где и встречаются эти факты, то они очень сомнительны. Мы говорим о таких фактах, в которых народ обнаруживает себя, свои качества, свое участие в истории.
Одним словом, над нашей внутренней жизнью завеса пока еще не приподнята, и она неведома нам. Наша летопись «Картлис цховреба» является не историей наро¬да, а историей царей, а народ как действующее лицо истории остается в тени. Как будто достаточно знать историю царей для того, чтобы узнать историю народа. Даже деятельность царей показана лишь в области внеш¬них дел, а не в области внутренних дел (стр. 47).
Пусть никто не думает, буДто гений снисходит к нам с небес. Он такой же плод своего времени, как и другие, но плод этот совершенен и зрел. На своих могучих пле¬чах несет, вытягивает он то, что находится в самой жиз¬ни, т. е. содержимое жизни, сущность ее; в нем сосредо¬точивается настоящее всей его современности, он же не¬сет семя будущего. Ни один гений не может сказать нам
616
ничего нового, он лишь разъясняет нам то, что выдвину¬то течением самой жизни, что выталкивается на поверх¬ность ее бурлящим кипением, поэтому возможно, что иной раз печать времени — и хорошее, и плохое — на нем (на гении) будет виднее, чем на том, кто родился лишь для того, чтобы бесплодно умереть (стр. 49).
В средние века в Европе существовало одно преиму-щественное занятие. Это занятие заключалось в обра-ботке земли. Земля сделалась предметом споров, так как она была главным и единственным источником богат¬ства. Поэтому два важнейших сословия нации — дворян¬ство и духовенство — все силы положили на борьбу за полное и исключительное овладение землей и, когда они заполучили всю землю, тогда полностью овладели и об¬щественной и государственной властью. Первая вылилась в феодализме, а вторая в том, что только землевладение давало право на управление и ведение государственными делами. А в дальнейшем, когда нация стала преуспевать, развилась торговля, развилось фабрично-заводское произ¬водство, тогда имущественная сила приняла иной харак¬тер. Движимое имущество пустило корни и заняло веду¬щее место в жизни нации. Тогда владельцы движимого имущества стали оспаривать общественную и государ¬ственную власть у землевладельцев-дворян и духовен¬ства. Это соперничание окончилось великой французской революцией. Революция эта выдвинула третье сосло¬вие — буржуазию, которая у землевладения вырвала пер-венство в государственном устройстве и взамен утвердила власть движимого имущества.
А эта буржуазия в свою очередь повела общественные и государственные дела так, что подобно рубанку стро¬гала все только в свою сторону, а тех, кто’ собственно и создавал ее движимое имущество, оставила за чертой. А за чертой остался труд и сам представитель этого тру¬да — рабочий. Ныне этот рабочий класс борется в Европе за то, чтобы в государственном и общественном строе никому не принадлежало преимущественное право и что¬бы краеугольным камнем всякого строя (уклада) был по-ложен труд, который по своей природе уравнивает всех, ибо все должны трудиться. Таким образом, в Европе ныне возникло четвертое сословие, — а именно рабочие, — чис¬ленно превосходящее все другие сословия. Это сословие борется сегодня, борется сурово и непреклонно за свои
617
идеи и питает надежду на полную свободу (стр. 110— 111).
Вся земля в Англии почти целиком принадлежит 30000 человек. Вся остальная нация оставлена без земли. Такое несправедливое распределение земель повлекло за собой еще одно несчастье. Когда с течением времени шерсть сильно поднялась в цене, многие землевладельцы обратили свои пахотные и посевные земли в пастбища и огромное количество людей земледельческого труда, про¬живающих на этих землях, оплачивая или арендуя их, остались ни с чем. Так появились те массы обездоленных людей, для .которых единственным источником существо¬вания являлись их собственные руки и которые зовутся пролетариями.• Это главным образом послужило началом появления пролетариата. Со временем, разумеется, вдоба¬вок к этому возникли и другие причины и число проле¬тариев выросло… Даже английская сильно развитая про¬мышленность не смогла вобрать в себя этого огромного числа неимущих. Массы рабочих остались незанятыми. И потому нельзя себе представить ту нужду и нищету, ту обреченность, которые с такой потрясающей силой кричат о себе во всех больших городах Англии, и осо¬бенно в Лондоне. Надо приподнять крышку этого огром¬ного котла горя, чтобы дать ему выход, а не то подобно пару, заключенному в котле, ,оно, это горе, взорвет котел и разрушит все кругом себя (стр. 112).
Необходимо раз и навсегда понять, что наша страна совсем иная во всем и со всех сторон. Ее жизнь, граж¬данская и экономическая, имеет свои собственные заботы, свою особую закваску, на которой заквашен и наш сего¬дняшний день, который в свою очередь дает настоящим закваску будущему. Наша страна имеет свою долгую исто¬рию. Эта история создала собственные правила, обычаи человеческих взаимоотношений в нашей стране, как гражданских, так и экономических. И этими обычаями так пронизана вся плоть и кровь нашей страны, что народ даже создал поговорку «обычай прочнее веры» ….
В старину в нашей жизни не существовало деления на группы, не существовало в том смысле, чтобы одно какое,-либо сословие имело свое представительство в пре¬имущественном управлении страной, а другое этого не имело и чтобы тем самым одно угнетало бы-другое. …
618
Поэтому та борьба и столкновения между сословиями за овладение правами, за свое утверждение, которые имели место в Европе и не кончены до сих пор и которые слу¬жили главной причиной деления нации (народа) на от¬дельные слои (группы), у нас не имели места (стр. 116— 117).
Мы… не говорим, будто наши внутренние дела столь отличны от дел других народов, что к ним не -применимо ничего из того, что испытано, исследовано и продумано другими народами, что наши дела нельзя объяснить чу¬жими мыслями. В этом случае можно ответить скорее положительно, чем отрицательно, потому что в жизни на¬родов много общих законов, действующих везде и всюду одинаково. Если бы это было не так, то сама наука, кото¬рая является лишь совокупностью общих законов, была. бы пустым звуком (стр.» 122).
Трудна жить в нашей стране разумному человеку, человеку, пытающемуся помимо собственной личности ду-мать и о других, сострадающему другому. Такой человек не может у нас расправить крылья, не может вздохнуть свободно. Войдет он в дом знатного человека, если сам тоже знатен, — его примут с почетом, т. е. улыбнутся ему, как полагается, подадут ему руку, как полагается. Если же он человек маленький, то сначала поисследуют его спину, хорошо ли она гнется, сможет ли он в случае надобности отвесить такой поклон, чтобы лбом стукнуть¬ся о землю; похожа ли его голова в какой-то.мере на• подсолнечник: сможет ли он подобно подсолнечнику обра¬щать лик свой к солнцу, т. е. к тому, кто на несколько строк выше помечен в дворянском списке. Ежели кто не так устроен, тому не подадут руки. Знатные люди как всюду, так и у нас подобны гробу, лишь снаружи обитому бархатом и сверкающему позументами, а снимешь крыш¬ку и позументы — внутри одни лишь распадающиеся кости, прах и запах разложения. …
Стоит бедняге грузинскому писателю взяться за перо, как он со стоном замирает на месте, обращаясь к самому себе с вопросом: «С кем же мне говорить?» — и у него стынет в жилах кровь. В самом деле, с кем же ему гово¬рить? Могут ответить: да со всеми! Хорошо, допустим, что так. Но разве есть у нас, у грузин, что-нибудь еди¬ное, общее, чтобы и писатель мог, расправив крылья, пе¬чалить всех общей печалью или радовать всех общей ра-
619
достью? Не думаете ли вы, что Судьба грузина Может составить для всех общую печаль или общую радость? Да, это так и должно быть, но где искать грузина или общие грузинские интересы? Есть князья, дворяне, ду-ховенство, купцы, крестьяне, чиновные или нечиновные люди, есть всякий, но грузина нет. Князь ненавидит дворянина, дворянин — князя, а крестьянин — их обоих. Разве это грузины, сыны одной семьи, матери Грузии? Мысли князя неподходящи для дворянина, а обоих их — для крестьянина, и разве их можно считать за грузин одной плоти и крови, вскормленных одной грудью матери Грузии?.. Грузины — их общее название, а общего между ними ничего нет (стр. 120—121).
Одним словом, в нашей жизни имеются такие корни, на которых может произрасти доброе древо единения, чтобы распуститься на благо всем. Мы должны лелеять его и радоваться ему… Этому должны способствовать, а не замахиваться на него. Мы вовсе не говорим, будто у нас и крестьянин, и князь, и дворянин, и священник жи¬вут в постоянном братстве, — отнюдь нет: во многом между ними господствует разлад. Но было бы большой ошибкой причину этого разлада приписывать самой струк¬туре сословий, ее существу, свойствам, обычаям и на¬строениям, возникающим отсюда. Причину эту надо ви¬деть в том же, в чем и причину разлада между людьми: это злое сердце, жадные глаза, длинные руки и потеря чести и совести. …
Неужели не должен стараться каждый из нас с кор-нем выкорчевать причины разлада между нашими сосло¬виями, чтобы жизнь наша уподобилась единому величе¬ственному потоку соединенных усилий. Вот почему вели¬кий грех берут на себя перед нашей страной и народом те, кто упорно твердит, будто во что бы то ни стало должен существовать разлад между сословиями, раз в Европе существует такой разлад. А разве Европа тратит мало времени и усилий, мало проливает крови, чтобы уничтожить эту распрю?
Для преуспевания и благосостояния необходимо, что¬бы все народные силы вместе были направлены и стре¬мились в одну сторону. Сам успех и развитие могут толь¬ко тогда быть подлинно плодотворными, когда все одина¬ково и равным образом приобщаются к общему благу, одинаково и равным образом потянут ярмо нужды и так
620
Же равномерно поделят между собой права и обязанно-сти (стр. 125—126).
Почти вся Россия разделилась на два больших лагеря. В одном оказались сторонники старого, существующего, в другом — отрицающие старое, отстаивающие новое. Первый лагерь назвали «лагерем отцов», второй — «лаге¬рем детей»…
«Отцы» всеми силами принялись защищать все ста-рое, не различая хорошее и плохое, охаивая и преследуя все новое. Ударились в амбицию, и ни шагу вперед. При¬мер этому являют «Русский вестник» и «Московские ве¬домости» — эти два вожака «отцов». …
И лагерь «детей» тоже уперся в одно лишь отрицание, а защиту нового отодвинул в сторону. Последним коно¬водом этого почти все отрицающего направления был очень бойкий и талантливый писатель Писарев. Направ¬ляемое им это преувеличенное отрицание всего дошло до того, что стало отрицать даже деятельность Пушкина и заявило,
