лишь чистые чувства.

Что касается внешних условий, то довольствуйтесь пока сознанием, что учение, основанное на верховном принципе единства и прямой передачи истины в непре¬рывном ряду его служителей, конечно, всего более отве¬чает истинному духу религии; ибо оно всецело сводится к идее слияния всех существующих на свете нравственных сил в одну мысль, в одно чувство и к постепенному уста¬новлению такой социальной системы или церкви, которая должна водворить царство истины среди людей. Всякое другое учение уже самым фактом своего отпадения от первоначальной доктрины з’аранее отвергает действие вы-сокого завета Спасителя: отче святый, соблюди их, да бу-дет едино, якоже и мы — и не стремится к водворению царства божия на земле. Из этого, однако, не следует, чтобы вы были обязаны исповедовать эту истину перед лицом света: не в этом, конечно, ваше призвание. Наобог рот, самый принцип, из которого эта истина исходит, обя¬зывает вас, ввиду вашего положения в обществе, призна¬вать в ней только внутренний светоч вашей веры и ни¬чего более. Я счастлив, что способствовал обращению ва¬ших мыслей к религии; но я был бы весьма несчастлив,

94

если бы вместе с тем поверг вашу совесть в смущение, которое с течением времени неминуемо охладило бы вашу

веру.

Я, кажется, говорил вам однажды, что лучший способ сохранить религиозное чувство — это соблюдать все об-ряды, предписываемые церковью. Это упражнение в по-корности, которое заключает в себе больше, чем обыкно-венно думают, и которое величайшие умы возлагали на себя сознательно и обдуманно, есть настоящее служение богу. Ничто так не укрепляет дух в его верованиях, как строгое исполнение всех относящихся к ним обязанностей. Притом большинство обрядов христианской религии, вну-шенных высшим разумом, обладают настоящей животвор-ной силой для всякого, кто умеет проникнуться заключен-ными в них истинами. Существует только одно исключе¬ние из этого правила, имеющего в общем безусловный характер, — именно когда человек ощущает в себе веро-вания высшего порядка сравнительно с теми, которые исповедует масса, — верования,’возносящие дух к самому источнику всякой достоверности и в то же время нисколь¬ко не противоречащие народным верованиям, а, наоборот, их подкрепляющие; тогда, и только тогда, позволительно пренебрегать’ внешнею обрядностью, чтобы свободнее от-даваться более важным трудам. Но горе тому, кто иллю¬зии своего ттпеславия или заблуждения своего ума при¬нял бы за /высшее просветление, которое будто бы осво¬бождает его от общего закона! Вы же, сударыня, что вы можете сделать лучшего, как не облечься в одежду сми¬рения, которая так к лицу вашему полу? Поверьте, это всего скорее умиротворит ваш взволнованный дух и про¬льет тихую отраду в ваше существование. …

В жизни есть известная сторона, касающаяся не физи-ческого, а духовного бытия человека. Не следует ею пре-небрегать; для души точно так же существует известный режим, как и для тела; надо уметь ему подчиняться. Это старая истина, я знаю; но мне думается, что в -нашем оте-честве она еще очень часто имеет всю ценность новизны. Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только от-крываем истины, давно уже ставшие избитыми в других-местах и даже среди народов, во многом далеко отстав¬ших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим

95

ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием челове¬ческого рода.

. Эта дивная связь человеческих идей на протяжении веков, эта история человеческого духа, вознесшая его до той высоты, на которой он стоит теперь во всем осталь¬ном мире, не оказали на нас никакого влияния. То, что в других странах уже давно составляет самую основу об¬щежития, для нас только теория и умозрение. …

У каждого народа бывает период бурного волнения, страстного беспокойства, деятельности необдуманной и бесцельной; В это время люди становятся скитальцами в мире, физически и духовно. Это эпоха сильных ощуще-ний, широких замыслов, великих страстей народных. На¬роды мечутся тогда возбужденно, без видимой причины, но не без пользы для грядущих поколений. Через такой период прошли все общества. Ему обязаны они самыми яркими своими воспоминаниями, героическим элементом своей истории, своей поэзией, всеми наиболее сильными и плодотворными своими идеями; это необходимая основа всякого общества. Иначе в памяти народов не было бы ничего, чем они могли бы дорожить, что могли бы любить; они были бы привязаны лишь к праху земли, на которой живут. Этот увлекательный фазис в истории народов есть их юность, эпоха, в которую их способности развиваются^, всего сильнее и память о которой составляет радость и поучение их зрелого возраста. У нас ничего этого нет. Сначала дикое варварство, потом грубое невежество, за¬тем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть, — такова печальная история нашей юности. Этого периода бурной деятельности, кипучей игры духовных сил народных у нас не было совсем. Эпоха нашей со¬циальной жизни, соответствующая этому возрасту, была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишен¬ным силы и энергии, ‘которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни плени¬тельных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни мощных поучений в его предании. Окиньте взглядом все прожитые нами века, все занимаемое нами пространство — вы не найдете ни одного привлекательного

96

воспоминания, ни одного почтенного памятника, который властно говорил бы вам о прошлом, который воссоздавал бы его пред вами живо и картинно. Мы живем одним на¬стоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя. И если мы иногда волнуемся, то отнюдь не в надежде или расчете на какое-нибудь общее благо, а из детского легкомыслия, с каким ребенок силится встать и протягивает руки к погремушке, которую показывает ему няня. …

Годы ранней юности, проведенные нами в тупой не-подвижности, не оставили никакого следа в нашей душе, и у нас нет ничего индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль: но, обособленные странной судьбой от всемирного движения человечества, мы также ничего не восприняли и из преемственных идей человеческого рода. Между тем именно на этих идеях основывается жизнь народов; из этих идей вытекает их будущее, исхо¬дит их нравственное развитие. Если мы хотим занять по¬ложение, подобное положению’ других цивилизованных народов, мы должны некоторым образом повторить у себя все воспитание человеческого рода. Для этого к нашим услугам история народов и перед нами плоды движения веков. Конечно, эта задача трудна, и, быть может, в пре¬делах одной человеческой жизни не исчерпать этот обшир¬ный предмет; но прежде всего надо узнать, в чем дело, .что представляет собою это воспитание человеческого рода и каково место, которое мы занимаем в общем строе.

Народы живут лишь могучими впечатлениями, кото-рые оставляют в их душе протекшие века, да общением с другими народами. Вот почему каждый отдельный че¬ловек проникнут сознанием своей связи со всем челове¬чеством. …

Народы в такой же мере существа нравственные, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как отдель¬ных людей воспитывают годы. Но мы, можно сказать, не¬которым образом народ исключительный. Мы принадле¬жим к числу тех наций, которые как бы не входят в со¬став человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. Наставление, кото¬рое мы призваны преподать, конечно, не будет потеряно; но кто может сказать, когда мы обретем себя среди чело¬вечества и сколько бед суждено нам испытать, прежде чем исполнится наше предназначение?

97

Все народы Европы имеют общую физиономию, неко¬торое семейное сходство. Вопреки огульному разделению их на латинскую и тевтонскую расы, на южан и северян все же есть общая связь, соединяющая их всех в одно целое и хорошо видимая всякому, кто поглубже вник в их общую историю. Вы знаете, что еще сравнительно недавно вся Европа называлась христианским миром и это выра¬жение употреблялось в публичном праве. Кроме общего характера, у каждого из этих народов есть еще свой част¬ный характер, но и тот, и другой всецело сотканы из исто¬рии и традиции. Они составляют преемственное идейное наследие этих народов. Каждый отдельный человек поль¬зуется там своею долей этого наследства; без труда и чрезмерных усилий он набирает себе в жизни запас этих знаний и навыков и извлекает из них свою пользу. Срав¬ните сами и скажите, много ли мы находим у себя в по-вседневном обиходе элементарных идей, которыми могли бы с грехом пополам руководствоваться в жизни? И за¬метьте, здесь идет речь не о приобретении знаний и не о чтении, не о чем-либо касающемся литературы или науки, а просто о взаимном общении умов, о тех идеях, которые овладевают ребенком в колыбели, окружают его среди детских игр и передаются ему с ласкою матери, которые в виде различных чувств проникают до мозга его костей вместе с воздухом, которым он дышит, и создают его нравственное существо еще раньше, чем он вступает в свет и общество. Хотите ли знать, что это за идеи? Это — идеи долга, справедливости, права, порядка. Они родились из самих событий, образовавших там общество^ они входят необходимым элементом^ социальный уклад этих стран.

Это и составляет атмосферу Запада; это больше, не¬жели история, больше, чем психология: это — физиология европейского человека. Чем вы замените это у нас? Не знаю, можно ли из сказанного сейчас вывести что-нибудь вполне безусловное и извлечь отсюда какой-либо непре¬ложный принцип; но нельзя не видеть, что такое стран¬ное положение народа, мысль которого не примыкает ни к какому ряду идей, постепенно развившихся в обществе и медленно выраставших одна из другой, и участие кото¬рого в общем поступательном движении человеческого разума ограничивалось лишь слепым, поверхностным и часто неискусным подражанием другим нациям, должно

98

могущественно влиять на дух каждого отдельного чело¬века в этом народе.

Вследствие этого вы найдете, что всем нам недостает известной уверенности, умственной методичности, логики. Западный силлогизм нам незнаком. Наши лучшие умы страдают чем-то большим, нежели простая неоснователь¬ность. Лучшие идеи, за отсутствием связи или последо¬вательности, замирают в нашем мозгу и превращаются в бесплодные призраки. Человеку свойственно теряться, когда он не находит способа привести себя в связь с тем, что ему предшествует, и с тем, что за ним следует. Он лишается тогда всякой твердости, всякой уверенности. Не руководимый чувством непрерывности, он видит себя заблудившимся в мире. Такие растерянные люди встре¬чаются во всех странах;