только не всегда обстоятельства вызывают их на позорище мира, — и благо тем, которые родятся во-время и находят свое дело! Великий человек никогда не выдумывает себе дела, но находит его во времени, в известном моменте диалектического движения мысли, истори-чески-развивающейся в событиях. Следовательно, великий чело¬век творит не свою волю, но волю пославшего его, так что часто, думая выполнять свои собственные желания, он в самом-то деле есть только орудие другой, высшей воли. Посему форма событий всегда случайна, и вот почему их нельзя ни предвидеть, ни пред¬сказывать; но причина событий всегда необходима и вот почему — «чему быть, тому не миновать». На какие бы уступки, ограниче¬ния и преобразования ни согласились папы — переворот совер¬шился бы, хотя бы, может быть, и в другой форме. Лютер мог умереть и до начала, и в начале, и в половине реформации, но дело все пошло бы своим чередом. Оно могло замедлиться, могло совершиться в другой форме, мог бы явиться другой Лютер, как бы то ни было, только оно совершилось бы, а как именно — об этом рассуждать бесполезно (стр. 124—125).

Разумеется, и в сфере истории все мелкое, ничтожное, случай¬ное могло бы быть и не так, как было; но ее великие события, имеющие влияние на будущность народов, не могут быть иначе, как именно так, как они бывают, разумеется, в отношении к глав¬ному их смыслу, а не к подробностям проявления. Петр Великий мог построить Петербург, пожалуй, там, где теперь Шлиссель¬бург, или, по крайней мере, хоть немного выше, т. е. дальше от моря, чем теперь; мог сделать новой столицею Ревель или Ригу: во всем этом играла большую роль случайность, разные обстоя¬тельства; но сущность дела была не в том, а в необходимости новой столицы на берегу моря, которая дала бы нам средство легко и удобно сноситься с Европою (стр. 341—342).

Что же касается до великих людей, — они по преимуществу дети своей страны. Великий человек всегда национален, как его народ, ибо он потому и велик, что представляет собою свой народ. Борьба гения с народом не есть борьба человеческого с нацио¬нальным, а просто-напросто нового со старым, идеи с эмпиризмом, разума с предрассудками. …

Что в народе бессознательно живет, как возможность, то в гении является, как осуществление, как действительность. Народ относится к своим великим людям, как почва к растениям, которые производит она. Тут единство, а не разделение, не двой¬ственность. И, вопреки силлогистам (новое слово!), для великого поэта нет большей чести, как быть в высшей степени националь¬ным, потому что иначе он и не может быть великим (стр. 358).

ПИСЬМО Н. В. ГОГОЛЮ

3 июля 1847 г.

Вы только отчасти правы, увидев в моей статье рас-серженного человека: этот эпитет слишком слаб и нежен для выражения того состояния, в которое привело меня

146

чтение вашей книги. Но вы вовсе неправы, приписавши это вашим, действительно, не совсем лестным отзывам о почитателях вашего таланта. Нет, тут была причина бо¬лее важная. Оскорбленное чувство самолюбия еще мо¬жно перенести, и у меня достало бы .ума промолчать об этом предмете, если бы все дело заключалось в нем, но нельзя перенести оскорбленного чувства истины, челове¬ческого достоинства; (нельзя молчать, когда под покро¬вом религии и защитою кнута проповедуют ложь и без-нравственность как истину и добродетель?)

Да, я любил вас со всею страстью, с какою человек, кровно связанный с своей страною, может любить ее на¬дежду, честь, славу, одного из великих вождей ее на пути сознания, развития, прогресса. И вы имели осно¬вательную причину хоть на минуту выйти из спокойного состояния духа, потерявши право на такую любовь. Го¬ворю это не потому, что я считал любовь свою наградою великого таланта, а потому, что в этом отношении я представляю не одно, а множество лиц, из которых ни вы, ни я не видали самого большого числа и которые, в свою очередь, тоже никогда не видали вас. Я не в со¬стоянии дать вам ни малейшего понятия о том негодо¬вании, которое возбудила ваша книга во всех благород¬ных сердцах. … Я думаю, это оттого, что вы глубоко знаете Россию только как художник, а, не как мыля-щий человек, poль которого вы так неудачно приняли на себя в вашей фантастической книге. И это не потому, чтобы вы не были мыслящим человеком, а потому, что столько уже лет привыкли смотреть на Россию из ва-шего прекрасного далека, а ведь известно, что нет ни-чего легче, как издалека видеть предметы такими, ка¬кими нам хочется их видеть; потому что в этом прекрас¬ном далеке вы живете совершенно чуждым ему, в самом себе, внутри себя или в однообразии кружка, одинаково с вами настроенного и бессильного противиться вашему на него влиянию. Поэтому вы не заметили, что Россия

видит свое спсение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиэтизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гу¬манности. Ей нужны не проповеди (довольно она слы¬шала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоин¬ства, столько веков потерянного в грязи и соре, права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым

147

смыслом и справедливостью, и строгое по возможности их исполнение. А вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми, не имея на это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские плантаторы, утверждая, что негр не чело¬век: страны, где люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Васьками, Стешками, Палаш¬ками; страны, где, наконец, нет не только никаких га¬рантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпо-рации разных служебных воров и грабителей! Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение те-лесного наказания, введение по возможности строгого выполнения хотя тех законов, которые уже есть. Это чувствует даже само правительство (которое хорошо знает, что делают помещики со своими крестьянами и сколько последние ежегодно режут первых), что дока-зывается его робкими и бесплодными полумерами в поль¬зу белых негров и комическим заменением однохвостного кнута трехвостною плетью.

Вот вопросы, которыми тревожно занята Россия в ее апатическом сне! И в это-то время великий писатель, который своими дивно художественными, глубоко истин¬ными творениями так могущественно содействовал са¬мосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя, как будто в зеркале, — является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-поме¬щика наживать от крестьян больше денег, учит ругать их побольше… И это не должно было привести меня в него¬дование?.. Да если бы вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы я не более возненавидел вас, как за эти позорные строки… И после этого вы хотите, что¬бы верили искренности направления вашей книги! Нет! если вы действительно преисполнились истиною Христо¬вою, а не дьяволова учения — совсем не то написали бы в вашей новой книге. Вы сказали бы помещику, что, так как его крестьяне — братья его во Христе, а как брат не может быть рабом своего брата, то он и должен или дать им свободу, или хотя по крайней мере пользоваться их трудами как можно выгоднее для них, сознавая себя, в глубине своей совести, в ложном положении в отноше¬нии к ним.

148

А выражение: «Ах, ты, неумытое рыло!» Да у какого Ноздрева, у какого Собакевича подслушали вы его, что- ‘ бы передать миру, как великое открытие в пользу и на¬зидание мужиков, которые и без того потому не умы¬ваются, что, поверив своим барам, сами себя не считают за людей? А ваше понятие о национальном русском суде и расправе, идеал которого нашли вы в глупой поговорке, что должно пороть и правого и виноватого? Да это и так у нас делается вчастую, хотя чаще всего порют только правого, если ему нечем откупиться от пре¬ступления, и другая поговорка говорит тогда: без вины виноват! И такая-то книга могла быть результатом труд¬ного внутреннего процесса, высокого духовного про-светления! Не может быть! Или вы больны — и вам надо спешить лечиться, или… не смею досказать моей

мысли!..

Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нра¬вов — что вы делаете! Взгляните себе под ноги, — ведь вы стоите над бездною!.. Что вы подобное учение опи¬раете на православную церковь, это я еще понимаю: она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма, но Христа-то зачем вы примешали тут? … А потому не¬ужели вы, автор «Ревизора» и «Мертвых душ», неужели вы искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству, поставив его неизмеримо выше духовенства католического? Положим, вы не знаете, что второе ко¬гда-то было чем-то, между тем как первое никогда ни¬чем не было, кроме как слугою и рабом светской власти; но неужели же в самом деле вы не знаете, что наше ду¬ховенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, по¬пову дочку и попова работника. Не есть ли поп на Руси для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И будто всего этого вы не знаете? Странно! По-вашему, русский народ са¬мый религиозный в мире: ложь! Основа религиозности есть пиэтизм, благоговение, страх божий. А русский че¬ловек произносит имя божие, почесывая себя кое-где. Он говорит об образе: годится — молиться, а не годится — горшки покрывать.

149

Приглядитесь попристальнее, и вы увидите, что это По натуре глубоко атеистический народ. В нем еще мно-го суеверия, но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успехами цивилизации, но религиозность ча-сто уживается и с ними: живой пример Франция, где и теперь много искренних католиков между людьми просве-щенными и образованными и где многие, отложившись от христианства, все еще упорно стоят за какого-то бога. Русский