религия всегда выступала как реакционная сила, как враг свободо¬мыслия.

Русский теизм как попытка философского обоснова¬ния православия возникает в первой трети XIX в. Теис¬ты выступают как один из активных отрядов армии ре¬акционеров всех мастей, видевших свою задачу в обосно¬вании и укреплении монархизма. Политические позиции и теоретические установки русских теистов ясно выража¬лись в их стремлении укрепить влияние церковников на народные массы, помочь царизму вести борьбу против растущего революционного подъема.

Русские теисты, как и правящие верхи царской Рос-сии, сознавали необходимость придать православно-хри¬стианской догматике более наукообразный вид, подновить дряхлые аргументы религии против научного естество¬знания, материализма и идей прогресса человечества, привести эти аргументы в соответствие с требованиями Дня, с новыми условиями классовой борьбы.

Целый ряд крутых мер, принятых царизмом, особен¬но после подавления восстания декабристов, направлен¬ных на борьбу против передовых философских и полити-

19

ческих идей, естественно, имел своей целью заботу об укреплении и усилении деятельности церковных органи¬заций и учреждений.

Новые задачи, вставшие перед русскими теистами, обусловили известную активизацию философской мысли в духовных учебных заведениях. Известно, что вплоть до 30-х годов XIX в. в русских духовных академиях и семи¬нариях господствовало преподавание философии в духе лейбницианско-вольфианской догматики. Профессора не имели права ни на шаг отступать от руководств, утверж¬денных как обязательные. В ходу были курсы философии Баумейстера, Винклера и Бруккера.

Но сами церковные философы чувствовали устаре-лость этих пособий. Чтобы «не подвергаться опасности показаться несовременными», они дополняли и изменяли отдельные места канонических книг, делая отдельные по¬пытки создания новых курсов по философии (Сидонский, Карпов и др.). В целях поощрения этих стремлений была даже учреждена степень «доктора православного богосло¬вия».

Русские теисты середины XIX в. не создали какой-либо оригинальной философской системы. Их воззрения часто выглядят эклектично, иногда противоречивы, не¬редко поверхностны. Однако в их трудах, рассматривае¬мых в совокупности, дано довольно полное изложение важнейших принципов православно-христианского . теиз¬ма. Одним из идейных истоков воззрений русских теи¬стов являлась философия Платона, а также мистицизм Бёме и Якоби. Заметный след в философии русского теиз¬ма оставили системы идеализма Канта и Гегеля, в мень¬шей степени — Фихте, Ульрици, Германи и др.

Русские теисты были православными философами, сторонниками «религиозистики». То, что они использова¬ли некоторые идеи немецкого классического идеализма, не дает еще оснований причислить того или иного теиста к «кантианцам» или «гегельянцам», как это нередко де¬лали историки русского идеализма, а тем более объяв¬лять их диалектиками. Новицкий, Гогоцкий, Юркевич и другие приветствуют этические и эстетические идеи Кан¬та и Гегеля, используют некоторые принципы гегелев¬ской философской системы, создавшей, по видимости, воз-можность провозглашения абсолютного знания, объявля¬ют вслед за Гегелем проблему познания абсолютного

20

(трактуемого как бог) центральной проблемой филосо¬фии и т. д. Но они привлекают отдельные аргументы и положения Канта и Гегеля с большой осторожностью и бесчисленными оговорками. Некоторые русские теисты (например, Новицкий) не соглашаются с кантовской трактовкой рассудка, неодобрительно отзываются о его агностицизме и скептицизме. Этим православные филосо¬фы выполняли одно из требований церковной ортодоксии, которое обязывало в философии «начинать науку с неот¬разимых начал, а не с сомнения». Для русских теистов философия Канта и Гегеля, не говоря уже о философии Фихте и Шеллинга, недостаточно религиозна, а поэтому не вполне приемлема.

Несмотря на известную пестроту воззрений русских теистов, их объединяет главная черта их взглядов, име¬ющая свое основание в религии: все они признают за ре¬лигией центральное значение и за верой значение источ¬ника знаний. Все они стремятся доказать единство разума и веры и через это единство стремятся прийти к ликви¬дации разума. Их главная цель — подчеркивание слабости и бессилия разума, его ущербности и неспособности без помощи откровения познать истину. В своем стрем¬лении «философски» обосновать православие они, по мет-кому выражению одного из русских идеалистов, стремят¬ся быть философами, но в то же время боятся не быть правоверными православными христианами.

В уставе Петербургской духовной академии (начало XIX в.) профессорам философии предписывалось направ¬ление их теоретических «изысканий» истины. Там было/ сказано: «В тьме разнообразных человеческих мнений есть нить, коей профессор необходимо должен держаться. Сия нить есть истина евангельская… те только теории суть основательны и справедливы, что укоренены, так сказать, на истине евангельской». Затем уточняется: «Все, что не согласно с инстинным разумом Св. писания, есть сущая ложь и заблуждение и без всякой пощады должно быть отвергаемо».

Итак, русские теисты поставили своей задачей дать синтез философии и богословия. Тем самым в отличие от религиозно-церковной догматики они ставят перед со¬бой новую проблему. Великий русский материалист Н. Г. Чернышевский глубоко и точно подметил сам факт пересмотра русскими религиозными философами пред-

21

мета философии. Он указывал, что вся так называемая школа Юркевича отступает от церковной ортодоксии, ут¬верждавшей принципиальное отличие религиозных истин от истин, изучаемых светской наукой. По учению отцов церкви, религия тоже дает знание, как и наука, но зна¬ние о предметах, лежащих вне пределов земной науки, т. е. о святых таинствах, святой троице, о воскресении мертвых и т. д. Вслед за средневековыми схоластами-бо¬гословами русские теисты пытаются отождествить фило¬софию с истинами христианства. Н. Г. Чернышевский от¬вергает утверждение Новицкого и Юркевича о том, что религия и философия отличны лишь по форме, но обе доставляют человеку истину.

Вот почему представляется совершенно несостоятель¬ным и фальшивым утверждение В. Зеньковского об «от¬делении» (секуляризации) русской философии от рели¬гии в XIX в. На деле происходит отделение религиозно-мистической философии от научного философского зна¬ния, отделение религиозного обучения и образования от светского в силу их действительной, абсолютной непри-миримости, в силу слабости и несостоятельности «еван¬гельских истин», отыскание и доказательство которых находилось в центре внимания русских теистов. Церков¬ная философия отделялась от науки и разума для того, чтобы попытаться преодолеть науку, материализм, за¬гнать знание -и науку в затхлые кельи православных мо¬настырей. Русский теизм не противопоставлял себя цер-ковно-богословской ортодоксии. Да это и не входило в его задачи. Никто иной, как сам Зеньковский, не скрыва¬ет, что русские мистики XIX в. вдохновлялись теми же идеями, ставили себе те же задачи и цели, что и западно-европейские схоласты средневековья.

Острота классовой борьбы в России 40—70-х годов обусловила взлет теоретической мысли в стране. Оста-ваясь экономически отсталой по сравнению с Западной Европой, Россия в области философии дала образцы глу¬бины и революционности, которых не достигала передо¬вая домарксистская мысль других стран. Это было обу¬словлено тем, что эта философия была органически свя¬зана с революционными действиями масс, служила им, обосновывала их. Этот факт определил прогресс матери¬ализма, очищение его от деистических непоследователь-

22

лостей, его противостояние всем формам идеализма, ми¬стики, политической реакции.

Философская мысль русского народа середины и вто¬рой половины XIX в. отразила процесс перехода страны от феодализма к капитализму, сложную борьбу социаль¬ных сил русского общества. В этих условиях в борьбе против идеалистических концепций, опираясь на данные науки и освободительное движение, передовая философ¬ская мысль России разрабатывала коренные проблемы онтологии, гносеологии, социологии, эстетики и этики, боролась за тесную связь философии с жизнью, с зада¬чами ее коренного преобразования. Вместе с тем был сде¬лан громадный шаг в овладении диалектическим мето¬дом, истолкованным как «алгебра революции». Это об¬стоятельство ставило антропологический материализм революционной демократии, с одной стороны, выше ме¬тафизического материализма декабристов, с другой — выше представителей идеалистической диалектики.

Проблема исторических перспектив развития родины,

судеб народа, поиск путей перехода к социализму за¬

нимают центральное место в сочинениях Чернышевского,

Герцена, Добролюбова, Писарева и др. Решению этих

вопросов были подчинены все их усилия. В их трудах

домарксистская философская мысль русского народа до¬

стигла своего высшего уровня. Ярче всего это выразилось

в углублении ее демократизма и революционности, связи

материализма и диалектики, философии и естествозна¬

ния. /

XIX век в мировой и отечественной науке о природа и обществе отмечен утверждением принципа историзма. Это нашло свое классическое выражение в эволюциониз¬ме Дарвина, в ряде крупных экономических учений, в построениях видных французских историков, в философ¬ских системах Гегеля и Шеллинга. Принцип историзма получил подлинно научное обоснование в учении Маркса и Энгельса. Для крупнейших представителей русской науки и философии идея историзма стала руководящей идеей. Это наглядно видно в том, что она становится фундаментом утверждения принципа объективной зако¬номерности и прогресса в социологии передовых мысли¬телей нашей страны. Идея прогресса легла в основу уче¬ния о решающей роли народных масс в истории.

23

Органическая связь русской материалистической и ? диалектической мысли с революционным движением про¬тив крепостничества и его остатков, с достижениями ми¬ровой и отечественной науки и философии подготовляла почву для восприятия в России идей марксизма. Особую роль в этом процессе сыграли деятельность и сочинения Н. Г. Чернышевского. В. И. Ленин вспоминал, что имен¬но благодаря Чернышевскому произошло его первое зна-комство с материализмом и что Чернышевский первый указал ему на роль Гегеля в развитии философской мысли.

Естественно, что произведениям революционеров-де¬мократов в настоящем томе отведено центральное место. Приводимые в томе фрагменты из трудов Чернышевско¬го, Добролюбова, Писарева, Н. Серно-Соловьёвича, Шел-гунова, Антоновича и других позволяют сделать вывод об их авторах как о выдающихся мыслителях и револю¬ционерах той эпохи.

Диалектика революционных демократов была орудием решения коренных проблем онтологии (проблема бытия •и мышления), гносеологии (соотношение чувственного и рационального, относительной и абсолютной истины и др.). Но пожалуй, наиболее ярко диалектичность мысли революционных демократов проявилась в их социологи¬ческих, политических, эстетических и этических теориях. Диалектика позволила им стать глубокими критиками идеализма. В. И. Ленин особо-отметил значение критики Чернышевским агностицизма Канта, не сумевшего диа¬лектически решить проблему объективного и субъектив¬ного в познании. В работе «Материализм и эмпириокри¬тицизм» он писал: «Чернышевский стоит позади Энгель¬са, поскольку он в своей терминологии смешивает проти¬воположение материализма идеализму с противоположе¬нием метафизического мышления диалектическому, но Чернышевский стоит вполне на уровне Энгельса, по-скольку он упрекает Канта не за реализм, а за агности-цизм и субъективизм, не за допущение «вещи в себе», а за неумение вывести наше знание из этого объективного источника»*. За боевой дух материалистической и диа¬лектической философии Чернышевский заслужил высо¬кую оценку В. И. Ленина: «Чернышевский — единствен-

* В. И. Ленин. Полы. собр. соч., т. 18, стр. 382.

24

ный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уров¬не цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников. Но Чернышевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса» *.

В социологии русской революционной демократии рез¬ко усиливалась материалистическая тенденция. Это вы¬разилось в постоянных попытках Белинского, Герцена, Чернышевского, Писарева и других выявить решающую роль материального фактора, определяющего развитие об¬щества и его духовной жизни, в указании на решающую роль народных масс в истории, на значение личности и субъективного фактора, в подчеркивании исторической неизбежности социализма. Чернышевский сделал гени¬альную попытку создания политической экономии «про-столюдинов», т. е. трудящихся, стремился доказать, что наступление социализма есть неизбежный продукт