проникнуть пытливое око нынешнего чело¬века, исчисляет вопросы, которые мы должны завещать счастливому потомству, которому суждено дознать и ре¬шить многое, чего не успело для него сделать настоящее поколение (стр. 307—309).

ОРАТОР. … Слово как орудие, как средство для выражения мысли, т. е. разумности, получило должное значение в обществе. В том только может быть развитым дар слова, чья жизнь полнее, богаче и разнообразнее, т. е. в ком происходит более явлений. Слово есть не что иное, как средство, как орудие для внешнего выражения или осязательного обнаружения таковых внутренних явлений природы человеческой. Знак может быть только для чего-нибудь; в природе, среди мировой жизни нет отри¬цания, но только есть постоянное утверждение и положи¬тельность. Знака для «ничего» не может быть ни в при¬роде, ни в мысли человека. Слово, как знак, может озна¬чать только то, что вошло в сферу внутренней жизни человека, и поэтому, разумеется, чем больше понято, чем больше перечувствовано, чем больше узнано и познано, тем значительнее будет запас для словесного обнаруже-ния. Тот только может говорить, у кого есть что выра-зить, есть что сказать (стр. 315).

ОРАТОРСТВО. … Человеку, взятому в отдельности, почти ничего невозможно совершить, но все возможно со¬вершить в обществе и обществом. …

Человек как индивидуум, .поставленный лицом к лицу с природою, ничтожен. Человек же как род могуч, и одна только неизменяемость законов природы может быть гранью для его самозаконного развития. Для него, как для существа разумного, как обладающего сознанием законов природы, в мироздании нет ничего неподчини-• мого, нет ничего {сверхъестественного}, такого, чего бы не заключалось в его природе и из нее не развивалось: он сам для себя и микрокосм и макрокосм (стр. 319—320).

Для явления чего бы то ни было необыкновенного среди мировой жизни, среди жизни общественной потребно

161

особенное, новое и небывалое сочетание действующих сил или обстоятельств, приводящих в гальваническое сотрясе¬ние все жизненные элементы. Только в часы великих по¬трясений, переворотов, торжеств или бедствий обществен¬ных, когда перестала преобладать инерция, когда все соки общественной жизни пришли в воспроизводительное бро¬жение, тогда только возможно явление оратора — гла¬шатая истин и нужд общественных, тогда только он мо¬жет надеяться всяким звуком своего голоса возбуждать сочувствие в своих слушателях. Тогда только, когда обстоятельства этого требуют, может явиться он высоким и великим! (Стр. 323.)

ОРГАНИЧЕСКИЙ. ОРГАНИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО. ОРГАНИЧЕСКОЕ ТЕЛО. ОРГАНИЗМ. ОРГАНИЗАЦИЯ. Слово органический употребляется вообще как эпитет для обозначения существ, одаренных органами. В этом смысле оно может быть без ошибки употреблено для обозначения всех существ царства растительного и животного, начи¬ная с чахоточного, ползучего мха, лепящегося на склоне камня, и восходя до человека — совершеннейшего про¬изведения творческой всемогущей силы природы, для которого по его сознательности нет ничего не подчинимого в видимом мире. … В человеке на высшей ступени его органического развития действие на него внешнего мира является уравновешенным с воздействием его на внешний мир, и он чрез то может явиться, является и со временем, чрез сознание мировых законов, должен вполне соделатъся властелином и устроителем всей видимой природы, в ко¬торой нет ничего ему неподчинимого как сознательному и самосознающему началу творческой деятельности. С своей же стороны природа и законы необходимости являются его властителями и определителями. В челове¬ке, обладающем самознанием, вся природа является отраженною, как в микрокосме, и все ее жизненные си-лы — уравновешенными, как в высшем звене или венце ее зиждительной производительности. Все это входит в сферу явлений мира органического (стр. 341—342).

СПЕШНЕЕ

Николай Александрович Спешнее (1821—1882) — видный рус¬ский революционер. Происходил из дворянской семьи. Закончил Царскосельский лицей, аатем учился на восточном факультете

162

Петербургского университета. В 1842—1846 гг. жил за гра¬ницей, а по возвращении на родину вошел в кружок Пет-рашевского. Вместе с Петра-шевским пытался организо-вать тайное общество, но за¬вершить это дело помешал арест. В 1856 е. был амнисти¬рован. Ряд лет после этого жил на поселении, редактиро-вал «Иркутские губернские ведомости», был правителем путевой канцелярии Н. Му¬равьёва-Амурского.

Вернувшись из Сибири, в период крестьянской реформы 1861 г. Спешнее занимался ли¬тературной деятельностью. В философии придерживался материалистических взглядов, подвергал критике объектив¬ный идеализм Гегеля, высоко ценил Заслуги Л. Фейербаха. Был знаком с произведением К. Маркса «Нищета филосо¬фии». Спешнее — социалист-утопист, демократ-республиканец.

Фрагменты из трудов Я. А. Спешнева подобраны автором данного вступительного текста В. В. Богатовым по изданию: «Фи¬лософские и общественно-политические произведения петрашев¬цев». М., 1953.

ИЗ ПЕРВОГО ПИСЬМА К. Э. ХОЕЦКОМУ (1847?) »

Каменский2 считает, что нельзя правильно понять вещи, если не представлять их себе сначала как следст¬вия, результаты. Весь видимый мир, вообще весь чувст¬венный мир есть не что иное, как результат. Понимать — это знать закон происхождения, а не знать его — зна¬чит не понимать.

Это вытекает, в частности, из того, что он всюду превозносит философское понимание как единственное истинное понимание, которое для него всюду состоит в том, что мы понимаем закон, в силу которого вещи происходят из абсолюта; он заявляет, что всякая вещь есть не что иное, как форма, образование абсолюта, причем абсолют есть корень, основание бытия, содержание всех вещей, что сводится к следующему: все вещи суть не что иное, как действие абсолюта, результат его; все вещи происходят из

163

единого сущего, из чего-то такого, что мы называем абсо¬лютом.

… Выражаясь в духе автора, мы назовем причину всех вещей абсолютом, который будет основанием всего, так что все будет продуктом абсолюта. Но не нужно осо¬бенно напрягать внимание для того, чтобы заметить, что первая фраза не является простым определением, но выводом, сделанным посредством воображения из цепи гипотез, которые вам представляют, а именно, она предполагает, !) что вы уже знаете все существующие вещи; 2) что вы убеждены и можете доказать, что они все только продукт или результат, что они не всегда существовали; 3) что они могут иметь только одно осно¬вание своего бытия, а не две, три или четыре причины, совместные или соединенные друг с другом. Все это вещи, которые невозможно объяснить и которые пред¬ставляют собой совершенно несостоятельные гипотезы.

… Всякая метафизика имеет в своем основании не-доказанные и недоказуемые гипотезы. Всякая метафизи¬ка стремится не изучить мир, а вообразить себе его про¬исхождение. Всякая метафизика думает, что выводить абстрактно все следствия из одного произвольного прин¬ципа, это значит доказать не только истинность гипотез, на которых покоится этот принцип, но и то, что этот прин¬цип действительно представляет собою правильное поня¬тие о реальности, о реальной вещи, существующей, хотя и невидимой, в то время как, согласно логике, выводить из гипотезы — это ни в коем случае не значит доказывать, а только поэтизировать. В выводах не больше истины, чем в принципе, и они, несмотря на свое разнообразие, ни в коем случае не могут превратить гипотезу, из кото¬рой они исходят, в теорему или аксиому. Вообще метафи-зика понимает под «доказательством» нечто совершенно другое, чем то, что понимают под этим точные науки, логика и большинство людей. Всякая метафизика при¬нимает абстрагирующую силу ума за шестое чувство, за второе зрение, которое открывает новый мир ….

Она создала другой мир наряду с реальным миром, она, следовательно, идеалистическая и поэтическая. Вся¬кая метафизика полагает, что закон происхождения реаль¬ного мира является обратным абстрагирующему закону ума; это значит, что из концепции или абстракции более простой и более бедной определениями можно восходить

164

к более сложной и более богатой определениями. Всякая метафизика боится реальности, она считает действи¬тельно реальным нечто иное, чем самое вещь (сущность, идею и т. д.); реальный мир есть для нее великий маска¬рад, а ее фантастический мир — истинная реальность. Все это целиком противоречит здравому смыслу. Всякая метафизика принимает качества вещей за реальные су¬щества, воплощенные в вещах, почти за их химические элементы. Всякая метафизика есть поэма, подавленная де¬дуктивной логикой и фантастической химией. Она до¬вольно двусмысленная вещь, которая не является ни под-линной поэзией, ни положительной наукой, которая обязана своим происхождением и существованием нена¬сытному стремлению человека к познанию; не имея еще возможности все знать точно, он обманывает это стрем¬ление, давая вместо истин гипотезы, подобно тому как заглушают боль посредством паллиатива (стр. 477—480).

Автор, будучи крайним спиритуалистом, рассматри¬вает материю свысока, а материальное действие — как жестокую необходимость .:. и он никогда не поймет аб¬солюта, который творит только материю.

Если его определение абсолюта, его тезис о законе аб¬солюта, было получено априори, а не выведено из эмпи¬рического познания истории, то почему же он должен останавливаться перед тем, чтобы допустить то же самое для абсолюта — природы и ожидать от опыта его подтверж¬дения? Исторический закон соединения людей— это та¬кой закон, который можно постигнуть только апостериори, путем изучения истории; тогда как априори, даже если не понимать силу закона, а созидание — без цели, можно прийти только к таким общим фразам, вроде следующих: эта сила должна иметь закон, это творение — свою цель, но какую именно? Ответ дает всегда опыт (стр. 482).

Для положительного человека всякая метафизическая система есть не более, чем поэма, гипотеза, возможность. Для метафизической головы всякая система, которая не объясняет всего происхождения всех вещей, ничего не стоит. И я удивляюсь, почему автор, будучи метафизи¬ком, не применил к своей концепции абсолюта ту меру, которую он применил к концепции абсолюта, созидаю-щего только самого себя.

Но пройдем легко, как это делает автор, мимо этих трудностей и ограничимся человеческим миром, -= един-

165

ственным, который автор понял, как он полагает, до кон¬ца, и единственным, который, он, быть может, изучил.

Мы еще находимся в довольно широкой сфере. Вы все ее знаете, это сфера науки, искусства, промышлен-ности, социальных форм, сфера ума, воображения, труда, истории, мир человеческого творчества, который далек от того, чтобы быть законченным, который в общем увели¬чивается и развивается, хотя и медленно, на мой взгляд. Мы не знаем положительно начала, но мы знаем имена десятков людей, которые двинули вперед и науку, и промышленность, и общество, довели их до того состоя¬ния, в котором они находятся сейчас, — мы знаем имена Коперника, Галилея, Кеплера, Ньютона, Гершелей, Ко¬лумба, Кука, Дженнера, Дэви, Уатта, Фультона, Евклида, Архимеда, Лавуазье, Шекспира, Гёте, Шиллера, Байрона и, мой бог, сотни других имен людей, которые постепенно двинули вперед науку, создали произведения искусства, изобрели производственные процессы, имена исторических деятелей, которые один за другим изменяли социальные формы, тех, которые посвятили себя уничтожению раб¬ства, тех, которые разбили феодализм и основали госу¬дарство, и т. д. и т. д. Вы положительно знаете многие имена, и все же вы ошибаетесь, все это не больше, чем действие оптического обмана, научные и промышленные открытия, произведения искусства, социальные формы — все это продукт абсолюта, абсолюта «человеческой сущ¬ности». Вот в чем в действительности