или для просто¬го поддержания жизни; она главный источник невеже¬ства, пороков и преступлений». Словом сказать, какой бы вывод ни вздумали вы сделать в нравственных науках, вы всегда найдете, что и он, и другой, противоположный ему, вывод и, кроме того, множество других выводов, не клеящихся ни с вашим, ни с противоположным ему выводом, ни друг с другом, имеют искренних защитников
229
между умными и просвещенными людьми. То же самое в метафизике, то же самое в истории, без которой ни нрав¬ственные науки, ни метафизика не могут обойтись.
Такое положение дел в истории, нравственных науках и метафизике заставляет многих думать, что эти отрасли знания не дают или даже и вовсе не могут никогда дать нам ничего столь достоверного, как математика, астроно¬мия и химия. Хорошо, что нам случилось употребить слово «бедность»: оно наводит нас на память о житей¬ском факте, совершающемся ежедневно. Как только ка¬кой-нибудь господин или какая-нибудь госпожа из много¬численного семейства достигнет хорошего положения в обществе, он или она тотчас же начинает вытягивать из бедности, из ничтожества своих родственников и родствен¬ниц: около важного или богатого лица появляются братья и сестры, племянники и племянницы, все примыкают к нему и, держась за него, вылезают в люди. Припоминают родство свое с важным или богатым лицом даже такие господа и госпожи, которые не хотели и знаться с ним, пока оно было неважно и небогато. Иных оно в глубине души и недолюбливает, а все-таки помогает им, — нельзя, ведь все же родственники и родственницы, — и с любовью к родным или с досадой на них, оно все-таки изменяет их положение к лучшему. Точно такое же дело происходит в области знаний теперь, когда некоторые науки успели из жалкого положения выбиться до великого совершен¬ства, до ученого богатства, до умственной знатности. Эти богачки, помогающие своим жалким родственницам, — ма¬тематика и естественные науки. …
Союз точных наук под управлением математики, то есть счета, меры и веса, с каждым годом расширяется на новые области знания, увеличивается новыми пришель¬цами. После химии к нему постепенно присоединились все науки о растительных и животных организмах: фи¬зиология, сравнительная анатомия, разные отрасли бота¬ники и зоологии; теперь входят в него нравственные нау¬ки. С ними делается ныне то самое, что мы видим над людьми тщеславными, но погрязавшими в нищете и неве¬жестве, когда какой-нибудь дальний родственник, не гор¬дящийся, как они, высоким происхождением и неслыхан¬ными добродетелями, а просто человек простой и чест¬ный, приобретает богатство: кичливые гидальго долго усиливаются смотреть на него свысока, но бедность за-
230
ставляет их пользоваться его подачками; долго они живут этой милостыней, считая низким для себя обратиться при его помощи к честному труду, которым он вышел в люди; но с улучшением их пищи и одежды пробуждаются в них мало-помалу рассудительные мысли, слабеет прежнее пу¬стое хвастовство, они понемногу становятся людьми поря-дочными, понимают, наконец, что стыд не в труде, а в хва¬стовстве, и напоследок принимают нравы, ‘которыми вы¬шел в люди их родственник; тогда, опираясь на его помощь, они быстро приобретают хорошее положение и начинают пользоваться уважением рассудительных людей не за фантастические достоинства, которыми прежде хва-стались, не имея их, а за свои новые действительные ка¬чества, полезные для общества, — за свою трудовую дея¬тельность.
Еще не так далеко от нас время, когда нравственные науки в самом деле не могли иметь содержания, которым бы оправдывался титул науки, им принадлежавший, и англичане были тогда совершенно правы, отняв у них это имя, которого они не были достойны. Теперь положение дел значительно изменилось. Естественные науки уже развились настолько, что дают много материалов для точного решения нравственных вопросов. Из мыслителей, занимающихся нравственными науками, все передовые люди стали разработывать их при помощи точных прие¬мов, подобных тем, по каким разработываются естествен¬ные науки. Когда мы говорили о противоречиях между раз¬ными людьми по каждому нравственному вопросу, мы говорили только о давнишних, наиболее распространен¬ных, но уже оказывающихся отсталыми, понятиях и спо¬собах исследования, а не о том характере, какой получают нравственные науки у передовых мыслителей; о прежнем рутинном характере этих знаний, а не о нынешнем их виде. По нынешнему своему виду нравственные науки различаются от так называемых естественных собственно только тем, что начали разработываться истинно научным образом позже их и потому разработаны еще не в таком совершенстве, как они. Тут разница лишь в степени: хи¬мия моложе астрономии и не достигла еще такого совер¬шенства; физиология еще моложе химии и еще дальше от совершенства; психология, как точная наука, еще моложе физиологии и разработана еще меньше. Но, различаясь между собою по количеству приобретенных точных зна-
231
ний, химия и астрономия не различаются ни по достовер¬ности того, что узнали, ни но способу, которым идут к точному знанию своих предметов: факты и законы, откры¬ваемые химиею, так же достоверны, как факты и законы, открываемые астрономиею. То же надобно сказать о ре¬зультатах нынешних точных исследований в нравствен¬ных науках. …
Первым следствием вступления нравственных знаний в область точных наук было строгое различение того, что мы знаем, от того, чего не знаем. Астроном знает, что ему известна величина планеты Марса, и столь же положи¬тельно знает, что ему неизвестен геологический состав этой планеты, характер растительной или животной жизни на ней и самое то, существует ли на ней растительная или животная жизнь. …
Точно так же и в нравственных науках теперь строго разграничено известное от неизвестного, и на основании известного доказана несостоятельность некоторых преж¬них предположений о том, что еще остается неизвестным. Положительно известно, например, что все явления нравст¬венного мира проистекают одно из другого и из внешних обстоятельств по закону причинности, и на этом основа¬нии признано фальшивым всякое предположение о возник¬новении какого-нибудь явления, не произведенного преды¬дущими явлениями и внешними обстоятельствами. Поэто¬му нынешняя психология не допускает, например, таких предположений: «человек поступил в данном случае дурно, потому что захотел поступить дурно, а в другом случае хорошо, потому что захотел поступить хорошо». Она го¬ворит, что дурной поступок или хороший поступок был произведен непременно каким-нибудь нравственным или материальным фактом или сочетанием фактов, а «хотение» было тут только субъективным впечатлением, которым сопровождается в нашем сознании возникновение мыслей или поступков из предшествующих мыслей, поступков или внешних фактов. …
То явление, которое мы называем волею, само явля-ется звеном в ряду явлений и фактов, соединенных при¬чинною связью. Очень часто ближайшею причиною появ¬ления в нас воли на известный поступок бывает мысль. Но определенное расположение воли производится также только определенною мыслью: какова мысль, такова и воля; будь мысль не такова, была бы не такова
232
и воля. Но почему же явилась именно такая, а не другая мысль? Опять от какой-нибудь мысли, от какого-нибудь факта, словом сказать, от какой-нибудь причины. Психо¬логия говорит в этом случае то же самое, что говорит в подобных случаях физика или химия: если произошло изве¬стное явление, то надобно искать ему причины, а не удов¬летворяться пустым ответом: оно произошло само собою, без всякой особенной причины — «я так сделал, потому что так захотел». Прекрасно, но почему же вы так захотели? Если вы отвечаете: «просто потому, что захотел», — это значит то же, что говорить: «тарелка разбилась, потому что разбилась; дом сгорел, потому что сгорел». Такие от¬веты вовсе не ответы: ими только прикрывается леность доискиваться подлинной причины, недостаток желания знать истину (III, стр. 205—212).
Итак, теоретические вопросы, остающиеся неразре-шенными при .нынешнем состоянии нравственных наук, вообще таковы, что даже не приходят в голову почти ни¬кому, кроме специалистов; неспециалист с трудом пони¬мает даже, как могут ученые люди заниматься исследова¬нием таких мелочей. Напротив, те теоретические вопросы, которые обыкновенно представляются важными и труд¬ными для неспециалистов, вообще перестали быть вопро¬сами для нынешних мыслителей, потому что чрезвычай¬но легко разрешаются несомненным образом при первом прикосновении к ним могущественных средств научного анализа. …
Предлагается, например, очень головоломный вопрос: доброе или злое существо человек? Множество людей по-теют над разрешением этого вопроса, почти половина потеющих решают: человек по натуре добр; другие, со-ставляющие также почти целую половину потеющих, ре¬шают иначе: человек по натуре зол. За исключением этих двух противоположных догматических партий, остаются несколько человек скептиков, которые смеются над теми и другими и решают: вопрос этот неразрешим. Но при первом приложении научного анализа вся штука оказы¬вается простою до крайности. Человек любит приятное и не любит неприятного, — это, кажется, не подлежит со¬мнению, потому что в сказуемом тут просто повторяется подлежащее: А есть Л, приятное для человека есть прият¬ное для человека, неприятное для человека есть неприят¬ное для человека. Добр тот, кто делает хорошее для дру-
233
гих, зол — кто делает дурное для других, — кажется, это также просто и ясно. Соединим теперь эти простые исти¬ны и в выводе получим: добрым человек бывает тогда, когда для получения приятного себе он должен делать приятное другим; злым бывает он тогда, когда принуж¬ден извлекать приятное себе из нанесения неприятности другим. Человеческой натуре нельзя тут ни бранить за одно, ни хвалить за другое: все зависит от обстоятельств, отношений учреждений. …
Если известные отношения имеют характер постоян¬ства, в человеке, сформировавшемся под ними, оказывается сформировавшеюся привычка к сообразному с ними спо¬собу действий. Потому можно находить, что Иван добр, а Петр зол; но эти суждения прилагаются только к отдель¬ным людям, а не к человеку вообще, как прилагаются только к отдельным людям, а не к человеку вообще поня¬тия о привычке тесать доски, уметь ковать и т. д. Иван — плотник, но нельзя сказать, что такое человек вообще: плотник или не плотник; Петр умеет ковать железо, но нельзя сказать о человеке вообще, кузнец он или не куз¬нец. Тот факт, что Иван стал плотником, а Петр кузне¬цом, показывает только, что при известных обстоятель¬ствах, бывших в жизни Ивана, человек становится плот¬ником, а при известных обстоятельствах, бывших в жизни Петра, становится кузнецом. Точно так при известных об¬стоятельствах человек становится добр, при других — зол.
Таким образом, с теоретической стороны вопрос о доб¬рых и злых качествах человеческой натуры разрешается столь легко, что даже и не может быть назван вопросом: он сам в себе уже заключает
