должно быть в нем ясно и живо, идеал его прост и разумен, и он не отдаст себя на служение неправде и бессмыслице не
потому, чтобы не хотел, а про-сто потому, что не может, — не выйдет у него ничего хо¬рошего, если он и вздумает понасиловать свой талант (И, стр. 331-334).
ПИСАРЕВ
Дмитрий Иванович Писарев (1840—1868) — яркий представи-тель материалистической филосо-фии и революционного демокра-тизма в России, выдающийся со-циолог, публицист и литератур¬ный критик, видный пропаган¬дист естествознания. Родился в дворянской семье. Учился в Пе-тербургском университете, кото-рый окончил в ,1861 г. Вскоре стал фактическим идейным руко-водителем журнала «Русское сло-во» — органа демократических сил
России, близкого по направлению «Современнику». Широкую из-вестность в 1861 г. принесли ему первые крупные философские труды — «Идеализм Платона», «Схоластика XIX века», «Физиолв’ гические этюды Молешотта» и другие, поставившие его в ряд крупнейших передовых мыслителей России 60-х годов XIX в.
Закрыв в 1862 г. «Современник» и «Русское слово», власти летом арестовывают Писарева за антиправительственный памфлет
284
«Русское правительство под покровительством Шедо-Ферроти». Просидев в Петропавловской крепости четыре с половиной года, Писарев был выпущен на свободу в конце 1866 г. Летом 1868 г. он утонул на Рижском взморье. В крепости Писарев не прекра¬щал творческой деятельности: создал такие замечательные ра¬боты, как «Реалисты», «Прогресс в мире животных и растений», «Очерки по истории труда», «Исторические идеи Огюста Конта», «Мыслящий пролетариат», ряд литературно-критических работ, где защищал принципы реализма в эстетике.
В последний период своей деятельности он сотрудничал в журналах «Дело», «Отечественные записки» и других, в которых публикует статьи «Генрих Гейне», «Борьба за жизнь», «Старое бар-ство», «Популяризаторы отрицательных доктрин».
Пропагандой принципов дарвинизма, научного естествознания Писарев снискал уважение среди крупнейших представителей на¬уки нашей страны. Труды и деятельность Д. И. Писарева высоко ценил В. И. Ленин.
Фрагменты из произведений Д. И. Писарева подобраны авто¬ром данного вступительного текста В. В. Вогатовым по изданиям: 1) Д. И. Писарев. Полное собрание сочинений в 6-ти томах. СПб., 1904; 2) Д. И. Писарев. Сочинения в 4-х томах, т. 4. М., 1956; 3) Д. И. Писарев. Избранные философские и обществен¬но-политические статьи. М., 1949.
ФИЛОСОФИЯ
Развиваться —значит постепеннj прокладывать себе путь к верному пониманию той связи, которая существует между явлениями природы. Чтобы приближаться к этому верному пониманию, надо собирать наблюдения. А такие наблюдения, которые могут пригодиться для общих выво¬дов, возможны только тогда, когда наблюдатель смотрит на явления с какой-нибудь определенной точки зрения, то есть когда он подходит к явлению с какой-нибудь уже готовой теорией.
… Теория же сама по себе только помогает нам наблюдать; стараясь убедиться в том, верна ли теория, или нет, мы обращаем внимание именно на те стороны явлений, к которым наша теория имеет какое-нибудь отношение. Каждое явление природы само по себе так сложно, что мы никак не можем охватить его разом со всех сторон; когда мы приступаем к явлению без всякой теории, то мы решительно не знаем, на какую сторону явления следует смотреть (1, V, стр. 323).
Как только возникает сознательное исследование, так обозначается тотчас же естественная и непримиримая вражда между наукой и теософией, — вражда, которая
285
может окончиться только совершенным истреблением одной из воюющих сторон. Все, что выигрывает наука, то теряет теософия; а так как наука со времен доистори¬ческого фетишизма выиграла очень много, то надо пола¬гать, что ее противница потеряла также немало. Дей¬ствительно, вся история человеческого ума, а следова¬тельно и человеческих обществ, есть не что иное, как постоянное усиление науки, соответствующее такому же постоянному ослаблению теософии, которая, при вступ¬лении человечества в историю, пользовалась всеобъемлю¬щим и безраздельным могуществом.
Несмотря на этот вечный и роковой антагонизм, тео-софия, сама того не замечая и не желая, постоянно вру¬чала своей противнице оружие и собирала для нее мате¬риалы, которыми наука постоянно пользовалась со свой¬ственными ей одной неподкупностью, неумолимостью, не-благодарностью и коварством (1, V, стр. 339).
Свободные мыслители древней Греции оказали людям две громадные услуги: во-первых, они довели геометрию до высокой степени совершенства и заложили своими математическими открытиями тот прочный фундамент, на котором стоят вся наука и вся положительная философия нашего времени; во-вторых, они своими метафизическими системами совершенно расшатали доктрину политеизма и сделали первую смелую попытку выйти на новую дорогу из-под тяжелой теософической опеки. Попытка оказалась неудачной по недостатку фактических знаний; но сме¬лость греческих мыслителей не пропала даром и вызвала, много столетий спустя, таких подражателей, у которых, кроме живого стремления к истине, кроме умственной неустрашимости, есть еще громаднейший арсенал сде-ланных открытий, собранных опытов и неопровержимых обобщений. Что было у греческих мыслителей смутным угадыванием, то сделалось для новейших подражателей их ясным, отчетливым и спокойным пониманием. Попыт¬ка, неудавшаяся грекам, совершенно удалась современ¬ным европейцам (1, V, стр. 366).
Сталкиваясь с различными людьми, читая различные книги, гоняясь за призраком развития и готовых убежде-ний, точно так, как алхимики гонялись за призраком фи-лософского камня, вы невольно сравнивали получаемые впечатления, становились в тупик над противоречиями, подмечали нелогичности, обобщали вычитанные факты и,
286 ‘
таким образом, укрепляли понемногу вашу мысль, закла-дывая фундамент собственных убеждений, и становились в критические отношения к тем людям и к тем книгам, от которых вы ожидали себе сначала чудесной благодати немедленного умственного просветления.
Наконец, ваши наклонности и способности разверну-лись и обозначились настолько, что вы перестали быть для себя самого мучительной загадкой. Познакомившись с своей собственной персоной, вы в то же время поняли общее направление окружающей жизни, вы отличили пе-редовых людей и честных деятелей от шарлатанов, софи¬стов и попугаев; вы сообразили, куда передовые люди ста¬раются вести общество; все эти сведения вы получили не за раз, не от одного человека и не из какой-нибудь одной книги; все эти сведения собраны вами по кусочкам, извле¬чены из множества различных впечатлений, заронены в ваш ум всякими крупными и мелкими событиями частной и общественной жизни. Незаметно проникая в вашу го¬лову, все эти основные сведения срастались с вашим умом так крепко и превращались в такое неотъемлемое достоя¬ние вашей личности, что вы скоро потеряли всякую воз-можность определить, где, когда и каким образом приоб-ретены составные части самых дорогих и непоколебимых ваших убеждений (3, стр. 578—579).
Вся физика Платона есть чистое создание фантазии, не допускающее в слушателе тени сомнения, не опираю¬щееся ни на одно свидетельство опыта, развивающееся •само из себя и основанное на одной диалектической раз¬работке идеи, положенной в основание. Платонизм есть религия, а не философия, и вот почему он имел такой громадный успех в мистическую эпоху падения языче¬ства, вот почему он сохранен и взлелеян византийскими учевшми, передан Италии и Европе в эпоху Возрождения, поставлен на незыблемый пьедестал и под разными име¬нами живет и теперь.
У кого нет самостоятельного творчества, тот примы¬кает к чужой фантазии и делается ее адептом. Из многих подобных фантазий фантазия Платона отличается высо¬ким полетом мысли и смелой концепцией общей картины. Не мудрено, что к его идеям примыкают с полным сочув-ствием многие мистики, отличающиеся развитым умом и тонким эстетическим чувством. Платон верил в создания своей фантазии; он считал их за безусловную истину и
287
ни разу не становился к ним в критические отношения; одна секунда сомнения, один трезвый взгляд могли раз¬рушить все очарование и рассеять всю яркую и велико¬лепную галлюцинацию. Но этой роковой секунды в его жизни не было, и на всех сочинениях Платона легла пе¬чать самой фантастической и в то же время спокойной веры в непогрешимость своей мысли и в действительность вызванных ею призраков. Вера в самого себя тесно свя¬зана с умственной нетерпимостью, а умственная нетерпи¬мость ждет только удобного случая, чтобы воздвигнуть действительное гонение на диссидентов. Пока Платон остается в сферах отвлеченной мысли или, вернее, свобод¬ного вымысла, до тех пор он является чистым поэтом. Когда он входит в область существующего, он становится доктринером (3, стр. 46).
/ Доктринерство Платона проходит чрез все его нравст¬венное учение.чПлатон здесь, как в своей физике, не смот¬рит на то, что дает жизнь; он не изучает естественных стремлений человеческой природы, да и к чему изучать? Абсолютная истина, в существование которой всей душой верит поэт-мыслитель, находится не в явлении, а где-то вне его, высоко и далеко, в таких сферах, куда может залететь пылкое воображение, но куда не поведет крити¬ческое исследование, основанное на изучении фактов. Платон считает себя полным обладателем этой драгоцен¬ной, хотя и невесомой истины; он утверждает, правда, что «душе в здешней жизни невозможно достигнуть вполне чистого воззрения на истину»; но это положение вовсе не ведет к тем следствиям, каких можно было от него ожи¬дать; видно, что оно не проникает особенно глубоко в сознание Платона. Платон допускает то обстоятельство, что смерть может открыть его духу более обширный мир знаний, но не видно, чтобы он сознавал неудовлетвори-тельность своего наличного капитала, не видно, чтобы он сомневался в верности своих идей; то, что он знает или создает творческой фантазией, кажется ему безусловно верным и не допускает над собой никакого контроля. Вследствие этого Платон говорит в своей нравственной философии: должно думать так-то, поступать так-то, стре¬миться к тому-то. Эти приказания отдаются человечеству с высоты философской мысли, не допускают ни коммен¬тариев, ни возражений и требуют себе безусловного пови-новения. Черты народного характера, коренные свойства
288
человеческой природы возмущаются против этих указов Платона, но это нисколько не смущает гордого мыслителя, упоенного созерцанием своих творений.
Все, что не согласно с его инструкциями, признается ложным, случайным, незаконным, препятствующим об¬щему благу всего человечества (3, стр. 48).
Мы до сих пор видели Платона как поэта, как доктри¬нера; не разделяя его фантастических бредней, мы при¬нуждены были признавать в его созданиях много искрен¬него воодушевления, много смелости и силы воображения; не сочувствуя его нравственным принципам, мы не могли отказать во внутренней стройности и последовательности. Этой последовательности не повредила даже двойствен-ность его воззрений на материю и ее отношения к чело¬веческому духу; как мыслитель, задавшийся известной идеей, Платон смело дошел до крайних выводов; как жи¬вой человек он пошел совершенно другой дорогой и до¬казал, таким образом, в одно и то же время силу своей творческой мысли, крепость своей физической приро¬ды и невозможность втиснуть жизнь в узкие рамки теории.
Словом, в конце концов можно вывести заключение, что Платон имеет несомненные права на наше уважение как сильный ум и замечательный талант. Колоссальные ошибки этого таланта в области отвлеченной мысли проис¬ходят не от слабости мысли, не от близорукости, не от робости ума, а от преобладания поэтического элемента, от сознательного презрения к свидетельствам опыта, от само¬надеянного, свойственного сильным умам стремления вы¬нести истину из
