понять предлагаемое объяснение;
299
когда историк и читатель, каждый с своей стороны, испол¬нят свое дело, тогда уже не останется места ни для оправ¬дания, ни для обвинения. Мыслящий исследователь вгля¬дывается в памятники прошедшего для того, чтобы найти в этом прошедшем материалы для изучения человека во¬обще, а не для того, чтобы погрозить кулаком покойнику Сидору или погладить по головке покойника Антона. История до сих пор не сделалась наукою, но между тем только в истории мы можем найти материалы для реше¬ния многих вопросов первостепенной важности. Только история знакомит нас с массами; только вековые опыты прошедшего дают нам возможность понять, как эти массы чувствуют и мыслят, как они изменяются, при каких условиях развиваются их умственные и экономические силы, в каких формах выражаются их страсти и до каких пределов доходит их терпение. История должна быть осмысленным и правдивым рассказом о жизни массы; от¬дельные личности и частные события должны находить в ней место настолько, насколько они действуют на жизнь массы или служат к ее объяснению. Только такая история заслуживает внимания мыслящего человека, а в такой истории, очевидно, нет места ни для похвалы, ни для по-рицания, потому что хвалить или порицать массу все равно, что хвалить березу за белый цвет коры или поле¬мизировать против дождливой погоды. Масса есть стихия, а стихию, конечно, нельзя ни любить, ни ненавидеть; ее можно только рассматривать и изучать. До сих пор масса была всегда затерта и забита в действительной жизни; точно так же затерта и забита она была и в истории. На первом плане стояла в истории биография и нравственная философия. … Нравственная философия так же мало от¬носится к истории, как, например, к органической химии или к сравнительной анатомии. Что же касается до био-графии, то она должна занимать в истории очень скром¬ное место. Частная жизнь только тогда интересна для историка, когда она выражает в себе особенности той кол¬лективной жизни масс, которая составляет единственный предмет, вполне достойный исторического изучения (1, III, стр. 113-114).
Не отдельные единицы и не частные явления создают общие положения, а, наоборот, общие положения сооб¬щают единицам и явлениям всю их силу и весь их смысл. Не клубы, не речи ораторов, не газеты Демулена и Ма-
300
рата производили в низших слоях французского общества неумолимое озлобление, а, напротив, существовавшее озлобление порождало и поддерживало и клубы, и ярост¬ные речи, и неистовые газеты. Вожди и агитаторы давали существующей силе организацию и единство общего на¬правления, но эта сила существовала совершенно незави¬симо от них и часто толкала их вперед тогда, когда они считали удобным приостановиться (1, III, стр. 170).
Подвиги и силы тех гениев, которые действительно производят перевороты в общественном сознании, боль¬шею частью не могут быть оценены по достоинству совре¬менниками именно потому, что гений слишком далеко хватает вперед и слишком резко противоречит установив¬шимся теориям. Не умея понять гениального мыслителя, современники видят в нем или бестолкового фантазера, или вредного шарлатана; понимание начинается только тогда, когда многолетняя работа мыслителя приведена к концу и разъяснена обществу другими мыслителями, менее даровитыми, чем первый мыслитель, но более по-нятливыми, чем масса равнодушных и недоверчивых со¬временников (1, V, стр. 380—381).
Они ,т. е. А. Шатриан и Э. Эркман, стараются взгля¬нуть на великие исторические события снизу, глазами той обыкновенно безгласной и покорной массы, которая почти всегда и почти везде молчит и терпит, платит налоги и от¬дает в распоряжение мировых гениев достаточное коли¬чество пушечного мяса. Такой взгляд снизу редко бывает возможен; обыкновенно масса не имеет понятия о том, что делается в руководящих слоях общества; ей неизвестны ни имена, ни лица, ни поступки, ни взаимные отношения, ни мысли, ни желания главных актеров, занимающих в данную минуту сцену всемирной истории; она их не ви¬дит, не слышит и не понимает; ей не приходит в голову, чтобы могла существовать какая-нибудь живая связь ме¬жду действиями этих актеров и ее собственными очень мелкими, но очень жгучими заботами, лишениями и пе¬чалями (2, IV, стр. 398).
Не зная самых крупных фактов новейшей и современ¬ной истории, не имея тех простейших элементарных све¬дений, которые должны служить фундаментом политиче¬ского развития, не умея разбирать те буквы, которыми наполнен листок газеты …, — масса обыкновенно отно¬сится ко всем своим страданиям с одинаково угрюмою
301
покорностью, не задавая себе вопроса о том, от чего они происходят. … Масса обыкновенно видит наказание бо-жие и в продолжительном отсутствии дождя, обусловлен¬ном чисто физическими причинами, и, например, в доро¬говизне соли, произведенной искусственным путем, по¬средством неудачных финансовых мероприятий. Встре¬чаясь на каждом шагу с такими наказаниями божиими, масса не восходит к их причинам, не задумывается над средствами устранить или ослабить их, а действует врас¬сыпную, то есть так, что каждый отдельный человек ста¬рается сберечь свою жалкую жизнь и укрыться от нака¬зания в первое попавшееся, надежное или ненадежное убежище. …
Обыкновенно масса протестует против разнородных об-щественных зол, отравляющих ее жизнь, или своими стра¬даниями, болезнями и вымиранием, или индивидуальными преступлениями. При обеих этих системах протеста, кото¬рые обыкновенно пускаются в ход одновременно, масса принимает гнетущее ее зло как существующий факт и, не пускаясь в анализ его причин, не составляет в себе никакого взгляда на породившие его лица и события, и не воспитывает в себе никаких политических симпатий и антипатий.
Но не всегда и не везде господствует это полное отсут¬ствие взгляда снизу на великие исторические события. Не всегда и не везде масса остается слепа и глуха к тем урокам, которые будничная трудовая жизнь, полная лише¬ний и горя, дает на каждом шагу всякому умеющему ви¬деть и слышать. … В цивилизованной Европе трудно найти хоть один уголок, в котором самосознание масс не обнаруживало бы, хоть мимолетными проблесками, са¬мого серьезного и неизгладимо-благодетельного влияния на общее течение исторических событий.
Во Франции такие проблески народного самосознания заявляли себя не раз в течение восьми последних десяти¬летий. Господа Эркман и Шатриан стараются уловить в своих романах именно эти проблески. Они берут людей народной массы в те торжественные минуты, когда в этой массе под влиянием многолетнего горя начинает созревать неотложная потребность отдать себе строгий и ясный от¬чет в том, что мешает ей жить здоровою человеческою жизнью. Они стараются проследить, какими путями и ка-
302
налами в народную массу медленно просачивается созна¬тельное неудовольствие, исподволь вытесняя и сменяя собою ту неповоротливую и тупую угрюмость, которая является обыкновенным результатом неосмысленного стра¬дания и обыкновенно разрешается диким запоем, бестол¬ковыми драками и нелепыми преступлениями. Они пы¬таются угадать и показать, какая борьба мнений и взгля¬дов разыгрывается в великие минуты народного пробуж-дения у каждого самого скромного семейного очага и в каждом убогом деревенском трактире. Они стараются вве¬сти читателя в ту таинственную лабораторию, почти недо¬ступную для историка, где вырабатывается, из бесчислен¬ного множества разнороднейших элементов и под влия¬нием тысячи содействующих и препятствующих усло¬вий, — тот великий глас народа, который действительно, рано или поздно, всегда оказывается гласом божиим, то есть определяет своим громко произнесенным приговором течение исторических событий (2, IV, стр. 398—400).
Внешняя и внутренняя сторона истории находятся между собою в постоянном живом взаимодействии. Войны, мирные трактаты, переходы областей из рук в руки, смены династий, министерств и правительственных систем, зако¬нодательные и административные преобразования — все это с одной стороны, а с другой стороны — размеры и свойства лишений, страданий, невежества и долготерпе¬ния массы находятся, очевидно, в самой тесной связи между собой, хотя далеко не все видят и далеко не всякий историк умеет доказать и проследить действительное су¬ществование этой неизбежной и неразрывной связи. Оче¬видно, что всякое крупное историческое событие соверша¬ется или потому, что народ его хочет, или потому, что народ не может и не умеет ему помешать. Очевидно так¬же, что всякое историческое событие, которое действи¬тельно стоит называть и признавать крупным, совершается или в ущерб народу, или на его пользу, а это значит в общем результате, что оно или усыпляет, или, напротив того, живет и развивает в народе способность верно по-нимать, сильно желать и твердо настаивать.
Господа Эркман и Шатриан стараются в своих рома¬нах уловить эту связь между внешнею и внутреннею сто¬роною истории. Они стараются показать, как то или дру¬гое историческое событие будило в массе самосознание, самодеятельность и как это умственное и нравственное
303
пробуждение массы давало своеобразный оборот и сооб¬щало живительный толчок дальнейшему течению собы¬тий. Это стремление указать массе на ту роль, которая по всем правам принадлежит ей на сцене всемирной истории и которая доставалась и всегда будет доставаться ей на¬долго всякий раз, как только она сумеет поразмыслить, вникнуть и вовремя промолвить свое тяжеловесное сло¬во — это стремление, составляющее живую душу романов господ Эркмана и Шатриана, придает этим романам важ¬ное и благотворное воспитательное значение.
Эти романы развивают в своих читателях способность уважать народ, надеяться на него, вдумываться в его ин¬тересы, смотреть на совершающиеся события с точки зре¬ния этих интересов, называть злом все то, что усыпляет, а добрым все то, что будит народное самосознание. Когда эти романы читаются человеком, принадлежащим к выс¬шему или среднему классу общества, тогда они возделы¬вают в нем чувство спасительного смирения, напоминая ему на каждом шагу, что настоящим фундаментом самых великолепных и замысловатых политических зданий все¬гда и везде является народная масса и что постоянная заботливость о благосостоянии этой массы составляет пер¬вую и самую священную обязанность всякого, кому эта масса своим неутомимым трудом доставила возможность сделаться мыслящим и образованным человеком. Когда эти романы попадаются в руки простому работнику, они внушают ему чувство законного и разумного самоуваже¬ния; он видит из них, что ему нет ни малейшей необхо¬димости быть пассивным орудием чужой прихоти и покор¬ным слугою чужих интересов; он видит, что люди той массы, к которой он сам принадлежит, и притом люди самых обыкновенных размеров, способны не только думать по-своему и обслуживать очень благоразумно свои обще¬ственные дела, но и влиять на направление народной жизни. Когда француз читает эти романы, они помогают ему ценить и любить в прошедшем своего народа то, что действительно достойно почтительной любви; они учат его гордиться тем, что, по всей справедливости, должно воз¬буждать гордость умного и честного патриота. Иностран¬цу эти романы показывают наглядно, в живых образах то, чего он должен желать и добиваться для своего народа. Словом, кому бы ни попались в руки эти романы, вся-кого они наведут на такие размышления, которые не оста-
304
нутся бесплодными для его политического развития (2, IV, стр. 401—402).
Как и почему разоренный и забитый народ мог в ре¬шительную минуту развернуть и несокрушимую энергию, и глубокое
