понимание своих потребностей и стремлений, и такую силу политического воодушевления, перед кото¬рою оказались ничтожными все происки и попытки внеш¬них и внутренних, явных и тайных врагов, как и почему заморенный и невежественный народ сумел и смог под¬няться на ноги и обновиться радикальным уничтожением всего средневекового беззакония, — это, конечно, одна из интереснейших и важнейших задач новой истории (2, IV, стр. 406).
Пробуждение масс, необходимое для вступления лю¬дей в истинную цивилизацию, всегда производится только каким-нибудь решительным поворотом в течении общест¬венной и экономической жизни, а не громкими и гуман¬ными кликами старших братьев, подвизающихся на поль¬зу младших в литературе и на различных кафедрах. Каж¬дый поворот, действующий освежительно на жизнь и са¬мосознание масс, обыкновенно заключается в том, что эти массы освобождаются от какой-нибудь стеснительной опеки и полнее прежнего предоставляются естественному ходу собственных инстинктов и стремлений. Чем больше эта темная масса, о которой так соболезнуют просвещен¬ные деятели, получает возможность жить собственным дрянным умишком, тем удобнее она устраивает свой быт, тем быстрее она богатеет, тем рациональнее становится ее земледелие и тем человечнее делается каждый из ее отдельных кусочков. Если бы масса с самого начала исто¬рии была предоставлена собственной горькой участи, то рациональное земледелие давно утвердилось бы во всем мире и мы бы теперь не имели случая восхищаться тем, что в том или другом государстве большая часть жителей умеет читать и писать. Но зато история была бы совер¬шенно лишена того удивительного драматизма, который придают ей великие подвиги и кровавые перевороты. Исто¬рия была бы утомительно однообразна, как нравоучитель-ная биография добродетельного семьянина (3, стр. 271— 272).
Титаны бывают разных сортов.
Одни из них живут и творят в высших областях чи-стого и бесстрастного мышления. Они подмечают связь
305

между явлениями, из множества отдельных наблюдений они выводят общие законы; они вырывают у природы одну тайну за другой; они прокладывают человеческой мысли новые дороги; они делают те открытия, от которых перевертывается вверх дном все наше миросозерцание, а вслед затем и вся наша общественная жизнь. Их открытия дают оружие для борьбы с природой сотням крупных и мелких изобретателей, которым наша промышленность обязана всем своим могуществом. Это Атласы, на плечах которых лежит все небо нашей цивилизации (премилое небо, не правда ли?). Но подобно Атласу эти титаны мысли покрыты вечным снегом. Они ищут только истины. Им некогда и некого любить; они живут в вечном одино¬честве. Их мысли хватают так высоко и так далеко, их труды так сложны и так громадны, что они во время своей многолетней работы ни в ком не могут встретить себе сочувствия и понимания и ни с кем не могут поде¬литься своими надеждами, радостями, тревогами или опа¬сениями. Их начинают понимать и боготворить тогда, когда цель достигнута и результат получен. Но и тогда между ними и массою остается длинный ряд посредников и толкователей. Только при содействии этих второстепен¬ных и третьестепенных деятелей масса получает кое-ка¬кое слабое и смутное понятие о том, что выработалось в громадных черепах этих Давалагири и Гумалари нашей породы. Чистейшим представителем этого типа может слу¬жить Ньютон.
Другой тип можно назвать титанами любви. Эти люди живут и действуют в самом бешеном водовороте челове¬ческих страстей. Они стоят во главе всех великих народ¬ных движений, религиозных и социальных. Несмотря ни на какие зловещие уроки прошедшего, несмотря на кро¬вавые поражения и мучительную расплату, люди такого закала из века в век благословляют своих ближних бо¬роться, страдать и умирать за право жить на белом свете, сохраняя в полной неприкосновенности святыню собст¬венного убеждения и величия человеческого достоинства. Гальванизируя и увлекая массу, титан идет впереди всех и с вдохновенною улыбкою на устах первый кладет го¬лову за то великое дело, которого до сих пор еще не выиграло человечество. Титаны этого разбора почти ни¬когда не опираются ни на обширные фактические знания, ни на ясность и твердость логического мышления, ни на
306

житейскую опытность и сообразительность. Их сила заклю¬чается только в их необыкновенной чуткости ко всем че¬ловеческим страданиям и в слепой стремительности их страстного порыва. В былое время, впрочем еще не очень давно, они искали себе точку опоры в бездонном прост¬ранстве голубого эфира, потом они стали верить в какую-то отвлеченную справедливость, которая уже давно соби-рается восторжествовать над земными гадостями и нако¬нец, по мнению добродушных титанов любви, должна когда-нибудь приступить к выполнению своего давнишнего замысла. Впрочем, с тех пор как изобретено книгопеча¬тание и усовершенствована во всей Европе сельская и го¬родская полиция, титаны любви во многих отношениях изменились к лучшему. Им теперь уж нельзя и незачем проповедовать на открытом воздухе, где голубой эфир рассказывает всякому желающему заманчивые сказки о всевозможных точках опоры для всевозможных воздуш¬ных замков. Им нельзя увлекать слушателей восклица¬ниями и телодвижениями. Им пришлось взяться за перо. Они превратились в кабинетных работников и поневоле должны были познакомиться с великими трудами титанов мысли. Это сближение между двумя главными областями человеческого титанизма, это слияние деятельной любви и трезвой науки заключает в себе единственные возмож¬ные задатки будущего обновления.
Третью, и последнюю, категорию можно назвать тита¬нами воображения. Эти люди не делают ни открытий, ни переворотов. Они только схватывают и облекают в пора¬зительно яркие формы те идеи и страсти, которые вооду¬шевляют и волнуют современников. Но идеи должны быть выработаны и страсти предварительно возбуждены дру¬гими деятелями — титанами двух высших категорий. Ма-териалом может служить для титанов воображения только то, что люди знают, и то, чего они хотят. Само собою ра¬зумеется, что не все человеческие знания с одинаковым удобством облекаются в яркие и блестящие формы; ника¬кому титану не придет в голову дикая и смешная мысль писать поэму о спутниках Юпитера, или о скрытом теп¬лороде, или о произвольном зарождении. Для поэмы го¬дится только та часть человеческих знаний, которая глу¬боко затрагивает человеческие страсти, и притом не только страсти одних специалистов, способных даже горя-читься и ссориться из-за спутников Юпитера, но страсти
307

всех людей, имеющих возможность познакомиться с дан¬ным вопросом. Такими вечно жгучими знаниями могут быть только знания человека о междучеловеческих отно¬шениях. В этой же области междучеловеческих отноше¬ний разыгрываются также и все серьезные и упорные человеческие желания, все те желания, которыми харак¬теризуются и отличаются друг от друга различные исто¬рические эпохи. Значит, титаны воображения располагают богатым запасом материала тогда, когда социальные зна¬ния и понятия людей отличаются большою определенно¬стью и когда желания или стремления очень ясно обозна¬чены, очень сильны, настойчивы и решительны. Напротив того, когда люди сомневаются в состоятельности своих знаний и в то же время не умеют отдать себе ясный от-чет в своих собственных желаниях, когда им противно прошедшее и когда они плохо верят в лучшее будущее, тогда титаны воображения сидят без* сюжетов и от нечего делать шалят и играют красками, звуками, словами и об¬разами (3, стр. 579—599).
В жизни народов революции занимают то место, кото¬рое занимает в жизни отдельного человека вынужденное убийство. Если вам придется защищать вашу жизнь, вашу честь, жизнь или честь вашей матери, сестры или жены, то может случиться, что вы убьете нападающего на вас негодяя. Впоследствии вы будете вспоминать об этом убийстве безо всякого особенного смущения, потому что, рассматривая ваш поступок со всех сторон и обсуждая его строжайшим образом, вы постоянно будете получать тот результат, что убийство было неизбежно и что всякое другое поведение было бы с вашей стороны низкою тру¬состью и подлою изменою в отношении к тем лицам, кото¬рые имели полное право рассчитывать на вашу защиту. Но, совершенно оправдывая свой насильственный посту-пок, вы все-таки никогда не будете считать особенно сча¬стливым тот день, в который вы были принуждены заре¬зать или застрелить человека. Вы не будете желать, чтобы такие эффектные случаи повторялись в вашей жизни по¬чаще. Печальная необходимость, в которую вы были по¬ставлены, никогда не перестанет казаться вам очень пе¬чальною. Если же вы, паче чаяния, начнете гордиться, хвастаться и восхищаться тем мужеством, которое вы об¬наружили во время схватки, то благоразумные люди поду¬мают о вас совершенно справедливо, что вы — человек
208

пустой и трусливый, которому как-то раз удалось не стру сить и который потом носится с своим неожиданным при¬падком храбрости, как с каким-нибудь восьмым чудом света.
То же самое можно сказать и о насильственных пере¬воротах, которые, кроме того, можно также сравнить с оборонительными войнами. Каждый переворот и каждая война сами по себе всегда наносят народу вред как мате¬риальный, так и нравственный. Но если война или пере¬ворот вызваны настоятельною необходимостью, то вред, наносимый ими, ничтожен в сравнении с тем вредом, от которого они спасают, так точно, как вред, наносимый меркуриальным лекарством, ничтожен в сравнении с тем вредом, который причинило бы развитие сифилитической болезни. Тот народ, который готов переносить всевозмож¬ные унижения и терять все свои человеческие права, лишь бы только не браться за оружие и не рисковать жизнью, находится при последнем издыхании. Его непременно по¬работят соседи или уморят голодною смертью домашние благодетели. Но, с другой стороны, такой народ, который тешится переворотами как привычною забавою, всегда оказывается пустым, ничтожным, жалким, больным и глу¬боко развращенным народом. Для примера достаточно со¬слаться на испано-американские республики, в которых правительства сменяются чуть ли не ежемесячно; при этом не мешает сравнить их с Соединенными Штатами, в которых со времени войны за независимость был всего только один переворот.
Чтобы судить о каком-нибудь перевороте, надо всегда сравнивать то, что было накануне борьбы, с тем, что по¬лучилось на другой день после победы. Тогда можно будет решить, законен ли данный переворот в своей исходной точке и плодотворен ли он в своих результатах. Перево¬рот, вырванный из своей естественной связи с ближайшим прошедшим и с ближайшим будущим, оказывается просто грязною свалкой, которою может восхищаться только пу-стоголовый батальный живописец. Относясь с почтитель¬ным сочувствием к какому-нибудь перевороту, мыслящие защитники народных интересов поступают таким образом вовсе не из любви к шумным демонстрациям и заниматель¬ным потасовкам, а только из любви к тем бедным людям, которым после переворота сделалось немного легче жить на свете. Если бы это облегчение могло быть достигнуто
309

путем мирного преобразования, то мыслящие защитники народ-ных интересов первые осудили бы переворот как ненужную трату физических и нравствен¬ных сил (3, стр. 620—621).
ШЕЛГУНОВ
Николай Васильевич Шелгунов (1824—1891) — выдающийся мысли-тель-материалист, сторонник и по-следователь революционно-демокра-тической идеологии.
По своим философским взглядам Н. В. Шелгунов был убежденным,
сознательным материалистом в понимании явлений природы, не-уклонно