гибнуть в этих попытках. А что момент настанет и даже, несмотря на теперешнюю реак¬цию, в более или менеее близком будущем, это, по-моему, несом¬ненно. Япония, Турция имеют конституцию, должен же прийти и наш черед. Я, впрочем, не знаю, в какой форме придет момент дей¬ствия, но знаю, что теперь его нет и что молодежь должна его встре¬тить в будущем не с Молешоттом на устах и не с игрушечными коммунами, а с действительным знанием русского народа и с пол¬ным умением различать добро и зло европейской цивилизации.
* В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 24, стр. 333—334.
381
Откровенно говоря, я не так боюсь реакции, как революции. Готовить людей к революции в России трудно, готовить • к тому, чтобы они встретили революцию, как следует, можно и, следо¬вательно, должно. В тот час, когда это станет невозможным, — я ваш, несмотря на то что до тех пор — нет (2, стр. 67—68).
Союз с либералами тоже не страшен, если вы вступите в него честно и без лицемерия объявите им свой святой девиз: «Земля И Воля». Они к вам пристанут, а не вы к ним. В практической борьбе безумно не пользоваться выгодами союзов, хотя бы слу¬чайных и временных. И признаюсь вам: я думаю, что многие либералы гораздо к вам ближе, чем вам кажется. Они были бы еще ближе, если бы ясно понимали особенности условий русской жизни (3, стр. 31).
Изучая новейшую историю, вы узнали, что Великая Револю-ция не привела Европу в обетованную землю братства, равенства и свободы, что конституционный режим, вручая власть буржуа¬зии, предоставляет ей под покровом формальной политической свободы экономическую власть над народом. Этот горестный результат европейской истории вселил в вас недоверие к прин¬ципу политической свободы. Я, русский, переболевший всеми рус¬скими болезнями и здесь, на свободной республиканской почве, воочию наблюдающий ход политической и экономической борьбы, знаю цену вашему недоверию. Да, вы правы. Конституционный режим не решает тяжбы труда с капиталом, не устраняет веко¬вой несправедливости присвоения чужого труда, напротив, облег-чает ее дальнейший рост. Но вы глубоко неправы, когда отказы¬ваетесь от политической борьбы. …
Вы боитесь конституционного режима в будущем, потому что он принесет с собой ненавистное иго буржуазии. Оглянитесь: это иго уже лежит над Россией ….
Александр II не даст конституции; ее можно только вырвать у него. Он с упрямством слепца хочет умереть самодержавным царем, ревниво оберегая декорум деспотической власти от жал¬ких проблесков оппозиции в земстве, в литературе, в суде. Но это — его личное дело. В государственном же смысле самодержа¬вие на Руси, кроме военно-полицейской действительности, есть уже давно только блестящий миф, живущий лишь кое-где в не¬злобивом сердце крестьянина. Россия только покрыта горностае¬вой царской порфирой, под которой происходит кипучая работа набивания бездонных, приватных карманов жадными приватными руками. Сорвите эту когда-то пышную, а теперь изъеденную молью порфиру, и вы найдете вполне готовую, деятельную буржуазию. Она не отлилась в самостоятельные политические формы, она прячется в складках царской порфиры, но только потому, что ей так удобнее исполнять свою историческую миссию расхищения народного достояния и присвоения народного труда (3, стр. 14—16).
СОЦИОЛОГИЯ
Общественная наука неизбежно должна чем-нибудь позаим-ствоваться у естествознания, во-первых, потому, что естествозна¬ние, как наука старшая, успело выработать целый арсенал логи¬ческих приемов, а во-вторых, потому, что общество управляется
382
кроме своих специальных законов еще законами, царящими и над остальной природой (1,1, стр. 338).
Ныне вошло в обыкновение не необходимость приносить в жертву свободе, как это делает г. Кавелин, а, наоборот, свободу закалать в алтарь железной необходимости. Отсюда это отречение от нравственного суда; эта похвальба индифферентизмом; это преклонение перед фактом; эти заявления: мы не хотим преобра¬зовывать мир, мы предоставляем ему преобразовывать нас или: мы не знаем нравственности, мы знаем только нравы; одним сло¬вом, выражаясь слогом архимандрита Фотия, все это «скотоподо-бие». Нетрудно видеть, каким образом естественные науки могут стать орудием этого скотоподобия. Они имеют дело с областью, где деспотически царствует принцип железной необходимости, где факт и не нуждается ни в каком оправдании, — до такой степени очевидна его законность в физическом смысле слова. Понятно, что ум, привыкший к исключительным занятиям в этой области, склонен к перенесению добытых в ней воззрений и во все другие сферы мысли. Само собою разумеется, что естественные науки в этом ни малейше не виноваты, но тем не менее дело так де¬лается. И если для исследователя есть хотя бы малейшая выгода в существовании того или другого факта, то приемы естествозна-ния всегда готовы к его услугам. Нет даже надобности, чтобы выгода эта преследовалась совершенно сознательно. Общественное положение человека всегда подсказывает ему решение, выгодное если не прямо для него лично, то для той социальной группы, которой он состоит членом (1, I, стр. 796).
В разные времена в общем сознании преобладает то одна, то другая из этих половин истины законосообразность или сво-бода. — Ред.. Ныне у нас господствует убеждение в непреложности законов общественного движения и состояния. И это совершенно соответствует теперешнему общему настроению нашего общества и литературы. Возможность и даже обязанность плыть по тече¬нию, только формулируя его, а не подвергая нравственной оценке, малый запрос на силу воли и ясность идеалов и большой спрос на покорность ходу вещей, неверие в собственные силы — вот что сопряжено с односторонним применением идеи законосообразности к явлениям общественной жизни (1, I, стр. 777—778).
Спенсер трактует об общественных вопросах совершенно так же бесстрастно, как о гипотезе туманных масс или о фазах раз¬вития гидры. Мы .к этому не привыкли. Мы, к счастию или к несчастию, не доросли до объективного отношения к фактам общественной жизни, и субъективная точка зрения сквозит в каж¬дой строке как наших собственных политических писателей, так и большей части тех иностранных авторов, с которыми мы до сих пор знакомились. Поэтому, встречаясь со спокойным мыслителем, ищущим одной только голой и объективной истины, очевидно, не подкапывающимся под чьи бы то ни было интересы, мы можем либо просто отвергнуться от добытых им, неприятных для нас истин, или же слепо увлечься их истинностью. И то и другое, разумеется, прискорбно. Мы и без того играем относительно Западной Европы роль кухарки, получающей от барыни по нас¬ледству старомодные шляпки. В то время как мы еще делимся на материалистов и спиритуалистов,. передовая западная мысль в лице Конта, Спенсера и проч. отрицает и ту и другую систему.
383
В то время как в нашем обществе то и дело раздаются упреки передовым людям в атеизме, позитивизм называет атеистов са-мыми нелогическими теологами …. Легко может быть, что неко¬торые принципы позитивной социологии перейдут к нам тогда, когда они уже падут в Западной Европе (1, I, стр. 16—17).
Мы постараемся наметить главные пункты социальной дина¬мики, не прибегая к удобному, но недостаточно гарантирующему от ошибок приему выделения одного какого-либо общественного элемента. Интеллектуальный элемент, принимаемый за точку исхода позитивизмом, представляет, правда, в этом отношении наиболее гарантий, и он действительно, при известной доле сдер¬жанности и осторожности, может быть принят, по выражению Милля, за primus agens ‘ — социального движения. Однако если есть возможность, — а мы думаем, что она есть, — проследить законы общественного прогресса на развитии всего общества в целом, не давая слишком преобладающего значения развитию какого бы то ни было из его элементов, то от этого постановка общественных вопросов может только выиграть (1, I, стр. 77—78).
Без сомнения, нельзя изучать и знать все, но тем не менее различные отрасли обществознания суть части некоторого целого, и, может быть, важнейшая из задач именно в том и состоит, чтобы определить взаимные отношения этих частей и их отношение к целому. Общественная жизнь представляет такое связанное целое, что если мы будем изучать отдельные ее проявления неза¬висимо друг от друга, то, наверное, впадем в теоретические и практические ошибки. Есть или должна быть одна общественная наука — социология; ее отделы занимаются различными сторо¬нами общественной жизни; одна из этих сторон есть материаль¬ное благосостояние общества; изучение относящихся сюда явлений составляет одну из отраслей обществознания, которая не должна разрывать естественной теснейшей связи с целым (1, I, стр. 286).
Школа Огюста Конта, которой преимущественно присваи-вается название позитивизма и положительной философии …, принимает за центральный фактор социального развития интел-лектуальный элемент. При этом позитивисты очень хорошо пони¬мают, что умственная деятельность отнюдь не представляет наиболее сильного социального двигателя; что стремление к истине, к объяснению мировых явлений не захватывает собою других, гораздо более могучих деятелей; что интеллектуальный элемент сам постоянно получает толчки от местных физических условий, от страстей, потребностей и желаний человека. Позитивисты го¬ворят только, что умственный элемент имеет значение руково¬дителя в социальном движении и им обуславливается количество и качество средств для удовлетворения человеческих склонностей и желаний. При таких оговорках понятно громадное научное зна¬чение этого принципа (1, I, стр. 65—66).
Героем мы будем называть человека, увлекающего своим примером массу на хорошее или дурное, благороднейшее или под¬лейшее, разумное или бессмысленное дело. Толпой будем назы¬вать массу, способную увлекаться примером, опять-таки высоко¬благородным или низким, или нравственно безразличным. Не в похвалу, значит, и не в поругание выбраны термины «герой» и «толпа». … Без сомнения, великие люди не с неба сваливаются на землю, а из земли растут к небесам. Их создает та же среда,
384
которая выдвигает и толпу, только концентрируя и воплощая в них разрозненно бродящие в толпе силы, чувства, инстинкты, мысли, желания (1, II, стр. 97).
Задача состоит в изучении механики отношений между тол¬пою и тем человеком, которого она признает великим, а не в изыскании мерила величия. …
Наш герой просто первый «ломает лед», … делает тот реши¬тельный шаг, которого трепетно ждет толпа, чтобы с стремитель¬ною силою броситься в ту или другую сторону. И не сам по себе для нас герой важен, а лишь ради вызываемого им массового движения (1, II, стр. 99—100).
Везде народ оказывается легко возбудимою, быстро меняю-щею настроение массою, в которой бесследно тонет всякая инди¬видуальность, которая «любит без толку и ненавидит без при¬чины» и слепо движется в том или другом направлении, данном каким-нибудь ей самой непонятным толчком (1, II, стр. 405—406).
Выше мы рассматривали толпу совершенно абстрактно, ста¬раясь отвлечь это понятие от всех сопредельных понятий и от всех житейских осложнений, с какими толпа является в своем кон¬кретном виде. Несмотря, однако, на всю логическую независимость идеи толпы, тот психологический процесс, который составляет ее сущность, происходит не в безвоздушном пространстве. Рядом с ним действуют известные экономические, политические, нрав¬ственные факторы. Это упускается из виду некоторыми исследо¬вателями, что в свою очередь
