заходящие за пределы аналитической способ¬ности органов чувств.
Процесс остается, наконец, неизменным и для случаев даже ошибочного философского мышления, когда объек¬тами мысли являются не реальности, а чистейшие фик¬ции. Дело объясняется тем, что правильные сами по себе операции мышления производятся здесь над правильно произведенными продуктами дробления словесных выра¬жений мысли, которым не соответствует, однако, в их обособленности ничего реального (стр. 288).
В статье «Впечатления и действительность», разбирая вопрос, имеют ли какое-нибудь сходство, и какое именно, наши впечатления от внешнего мира с действительностью, я старался показать, что такое сходство может быть до¬казано лишь для некоторых сторон зрительных и осяза¬тельных впечатлений, именно для линейных очертаний, распределения и перемещений предметов в пространстве. Другими словами, сходство было найдено лишь для отдель¬ных черт, выхваченных для цельного впечатления. Теперь я поведу тот же вопрос дальше и буду говорить вообще о тех связях или отношениях между звеньями (или фазами) цельного впечатления, которыми определяется его внутрен¬ний смысл, — о тех связях, благодаря которым•цельное впе¬чатление превращается в чувственную мысль и, будучи облечено в слово, дает общеизвестные трехчленные пред-
404

ложения, состоящие из подлежащего, сказуемого и связки. Дело вот в чем. Различаю ли я один предмет от другого или какое-нибудь качество в предмете; узнаю ли предмет, как уже виденный ранее; нахожу ли в нем перемену про¬тив прежнего; вижу ли один предмет в покое, а другой в движении, один справа, другой слева, и т. д., — все это сложные впечатления, равнозначные мысли, потому что каждое из них может быть выражено общеизвестным трехчленным предложением. Подлежащим и сказуемым могут быть два предмета, или предмет и его качество, или, наконец, два качества, а связка всегда выражает отноше¬ние между сопоставляемыми друг с другом предметами (т. е. подлежащим и сказуемым). Следовательно, задача наша должна состоять в решении вопроса, в каком отно¬шении к действительности стоят все три элемента мысли: предметы, признаки и их взаимные отношения. Первые два элемента рисуются в нашем сознании так ярко, что нет и не было в сущности человека, который сомневался бы в том, что им соответствует «нечто» реальное в дейст¬вительности; но связь и отношения, связующие предметы в мысль, кажутся очень часто столь неуловимыми, столь невещественными, что многими считаются продуктами че¬ловеческого ума.
Поэтому наш вопрос получает следующий вид: в ка¬кой мере чувствуемые нами связи и отношения между внешними предметами представляют сколок с действи¬тельности и насколько они суть продукты чувственной организации человека и навязаны умом его внешнему миру.
Решение этих вопросов в ту или другую сторону не может не представлять глубокого интереса для всяко-го образованного и мыслящего человека, потому что с этим решением связан, как увидим ниже, вопрос о роли человеческого ума в деле познания внешнего мира (стр. 344-345).
Сравнение осмысленно, если утверждаемое в трехчлен¬ном предложении сходство кажется нашему чувству та¬ковым. Оно осмысленно, если говорят, например, что че¬ловек на длинных ногах, с длинным носом похож на жу¬равля, и не будет иметь смысла, если ту же форму сравнить с черепахой. Но откуда же берется убеждение, что сходство не только кажущееся, но в самом деле верное?
405

Потому, что аксиома, лежащая в основе житейского и научного познания внешнего мира, гласит следующее:
Каковы бы ни были внешние предметы сами по себе, независимо от нашего сознания, — пусть наши впечатле¬ния от них будут лишь условными знаками, — во всяком случае чувствуемому нами сходству и различию знаков соответствует сходство и различие действительное.
Другими словами:
Сходства и различия, находимые человеком между чувствуемыми им предметами, суть сходства и различия действительные (стр.359).
В предметном мире нет никакой причинной связи между факторами явлений, а есть лишь взаимодействие, совершающееся всегда в пространстве и времени. В боль¬шинстве случаев взаимодействие не доступно прямо чувст¬ву, так что на долю последнего выпадает лишь верная передача натуральной картины явлений (в пространстве и времени) и видоизменений ее при искусственных усло¬виях научного опыта. Но об этой роли мы говорили уже выше и знаем, что показания высших органов чувств, в этих пределах, параллельны действительности.
Итак, всем элементам предметной мысли, насколько она касается чувствуемых нами предметных связей и отно¬шений в пространстве и времени, соответствует действи¬тельность. Предметный мир существовал и будет сущест¬вовать по отношению к каждому человеку раньше его мысли; следовательно, первичным фактором в развитии последней всегда был и будет для нас внешний мир с его предметными связями и отношениями. Но это не значит, что мысль, заимствуя свои элементы из действительности, только отражает их, как зеркало; зеркальность есть лишь одно из драгоценных свойств памяти, уживающееся ря¬дом с ее столь же, если не более, драгоценной способно¬стью разлагать переменные чувствования на части и со-четать воедино факты, разделенные временем и простран¬ством. При встречах человека с внешним миром послед¬ний дает ему лишь единичные случаи связей и отноше¬ний предметов в пространстве и времени; природа есть, так сказать, собрание индивидуумов, в ней нет обобще¬ний, тогда как память начинает работу обобщения уже с аервых признаков ее появления у ребенка (стр. 361—362).
Внешний мир не есть простой агрегат предметов; они даны рядом с предметными отношениями, связями и за-
406

висимостями. Выяснение последних в чувственном вос¬приятии и составляет суть превращения чувствования в предметную мысль. Как продукт опыта, мысль всегда предполагает ряд жизненных встреч с воспринимаемым предметом при разных условиях восприятия. От этого чувственный продукт становится разнообразным по со¬держанию, способным распадаться на части при сравне¬ниях, группироваться общими сторонами с другими про¬дуктами и вообще развиваться. По мере умножения числа жизненных встреч продукты чувственного опыта стано¬вятся все более и более разнообразными, и рядом с этим умножаются условия как распадения их на части, так и группировки в системы.
Те же процессы переносятся сенсуалистами с первич¬ных продуктов на все производные, и таким образом вся преемственная цепь умственных развитии сводится на по¬вторение деятельностей, которые лежат в основе чувствен¬ных превращений.
Не признавая в человеке никакой организации, по-мимо чувственной, они считают воздействия из внешнего мира, с его предметными отношениями и зависимостями, единственным источником мысли и по содержанию, и по форме. Для них вся рассудочная сторона мысли опреде¬ляется не умом человека или какой-либо внечувственной организацией его природы, а предметными отношениями и зависимостями внешнего мира. Для этой школы мысль есть не что иное, как развившееся путем разнообразной группировки элементов ощущение.
Совсем иначе приступают к делу идеалисты. Выходя из мысли, что внешний мир воспринимается и познается нами посредственно, они считают всю рассудочную сто¬рону мысли не отголоском предметных отношений и за¬висимостей, а прирожденными человеку формами или за¬конами воспринимающего и познающего ума, который со-вершает всю работу превращения впечатлений в идейном направлении и создает, таким образом, то, что мы называ¬ем предметными отношениями и зависимостями. У сенсуа¬листов главным определителем умственной жизни явля¬ется внешний мир со всем разнообразием его отношений и зависимостей, а у идеалистов — прирожденная чело-веку духовная организация, действующая по своим соб-ственным определенным законам и облекающая самый
407

внешний мир в те символические формы, которые зовутся впечатлением, представлением, понятием и мыслью.
Научная несостоятельность обеих систем в настоящее время очевидна (стр. 406—407).
Замечу прежде всего, что даже между профессиональ¬ными философами в настоящее время едва ли найдутся люди, которые не верили бы в объективную реальность внешнего мира с его воздействиями на наши чувства. Значит, мысль, что влияния извне должны входить факто¬рами в акты чувствования, неизбежна. Представить себе эти факторы в какой-нибудь внечувственной форме, ко-нечно, нельзя (стр.452).
Совокупность всех таких построений в математике и была мной отнесена в 4-ю категорию внечувственных объ¬ектов под именем логических построений без реальной подкладки.
Как же отнестись к таким проявлениям человеческого ума? Представляют ли они наивысшую инстанцию мыш¬ления, создавая продукты, заходящие за всякие пределы опыта, и дают ли право думать, что человеческая мысль способна вообще, т. е. не в одной области количественных отношений, заходить безнаказанно за эти пределы, путем логическим или, как часто говорится, путем умозрения? Отрицательный ответ на первый вопрос очень прост и ясен: все трансцендентные, т. е. превосходящие опыт, ма¬тематические построения производятся, как уже было сказано, обычными логическими операциями, знаками, следовательно, не открывают никаких новых особенностей в мыслительной способности человека. Что же касается второго вопроса, ответ на него всего естественнее искать в истории развития (именно в прогрессировании) опыт¬ных знаний, так как именно здесь творческая мощь человеческого ума выступает за все последнее столетие с особенной яркостью.
Опытное знание, двигаясь вперед, открывает, как го¬ворится, все новые и новые горизонты — ряды загадок, вытекших из опыта, но лежащих за его пределами. К счастью для человечества, ум не останавливается на по¬роге опыта и идет дальше, в область загадок. Одни из них оказываются разрешимыми лишь отчасти или условно; другие разрешимы тотчас же и вполне наличными средст¬вами особенно искусного исследователя, а некоторые, буду¬чи вполне понятными для ума, не могут быть разрешены
408

опытом только в данную минуту. Так, Леверръе открыл, как известно, Нептуна не телескопом, а путем логических построений по данным астрономического опыта. Мысли о значении среды в так называемом «действии на расстоя¬нии» были в уме Фарадея делом логических требований из его опытов, прежде чем были признаны другими, и вошли необходимым звеном в объяснение опытных фак¬тов. Аналогия между светом и электричеством была в уме Максвелла ранее, чем подтвердившие ее опыты Герца. В сущности, такие факты встречаются в области от-крытий едва ли не на каждом шагу, потому что предшест¬вием открытию всегда служит какое-либо соображение, вызванное не испытанным еще сопоставлением извест¬ных фактов (например, мысли Роберта Майера, из кото¬рых возникло учение о сохранении энергии). Новое неожи¬данное открытие представляется лишь публике в таком виде, словно оно вышло из ума изобретателя без пред¬вестников, … для самого изобретателя и всех равных ему по образованию это лишь новая сторона известного.
Значит, путем логических построений можно действи¬тельно додуматься до новых истин (положительных зна¬ний), но лишь при условии, если в основании их лежат, как посылки к умозаключениям, известные факты. Но не то ли же самое происходит, в сущности, и в уме матема¬тика, когда он додумывается до новых трансцендентных положений? Ведь и здесь основанием для вывода служит какое-либо новое сопоставление уже известных матема¬тику данных из накопленного им математического опыта.
То же, в сущности, происходит и при условном реше¬нии опытных загадок, т. е. при построении гипотез опыт¬ных наук. Достоверностью пользуются, как известно, только те из них, которые стоят на пороге объясняемых положительных фактов и где дополнительные гипоте¬тические члены, имея значение логических выводов из определенных посылок, облечены в реальную форму, т. е. не суть реальности действительные, а реальности возмож¬ные.
Итак, подобно тому, как в обыденной жизни за пре-делами накопленного человеком опыта лежит