интересом и обещающий сверх того, что уже дал человечеству, внести в его быт множество столь же глубо¬ких изменений, как те, какие соверщаются пред глазами у всех от широкого распространения металлов во всех от¬раслях деятельности. В химических лабораториях должно видеть поэтому один из центров этого рода прогресса, а в заводах — начало практического его осуществления (XXI, стр. 141).
Волею или неволею в науке мы все рано или поздно обязаны подчиниться — не тому, что привлекательно с той или другой стороны, а лишь тому, что представляет согласие обобщения с опытом, то есть проверенному обоб¬щению и проверенному опыту (II, стр. 348).
Этим путем, развившимся из начал опытного знания, достигнуты все успехи вселенского знания природы, вы¬разившиеся в тех промышленных и умственных завоева¬ниях, которые всем видимы как резкое отличие нового времени от прошлого. А этот способ обладания природою начинается только с покорного признания незыблемых и неизменных законов, управляющих всею природою, как внешнею, так и внутреннею (XX, стр. 28).
Научное понимание окружающего, а потому и возмож¬ность обладания им для пользы людской, а не для од¬ного простого ощущения (созерцания) и более или менее романтического (т. е. латино-средневекового) описания начинается только с признания исходной вечности изу¬чаемого, как видно лучше всего над химиею, которая, как
415 .

чистая, точная и прикладная наука — ведет свое начало от Лавуазье, признавшего и показавшего «вечность ве¬щества» рядом с его постоянной эволюционной изменчи¬востью (II, стр. 465).
Изучать в научном смысле — значит: а) не только до¬бросовестно изображать или просто описывать, но и уз¬навать отношение изучаемого к тому, что известно или из опыта и сознания обычной жизненной обстановки, или из предшествующего изучения, т. е. определять и выражать качество неизвестного при помощи известного; б) измерять все то, что может, подлежа измерению, по¬казывать численное отношение изучаемого к известному, к категориям времени и пространства, к температуре, массе и т. п.; в) определять место изучаемого в системе известного, пользуясь как качественными, так и количест¬венными сведениями; г) находить по измерениям эмпири¬ческую (опытную, видимую) зависимость (функцию, «за¬кон», как говорят иногда) переменных величин, напри¬мер: состава от свойств, температуры от времени, свойств от массы (веса) и т. п.; д) составлять гипотезы или предположения о причинной связи между изучаемым и его отношением к известному или к категориям времени, пространства и т. п.; е) проверять логические следствия гипотез опытом и ж) составлять теорию изучаемого, т. е. выводить изучаемое как прямое следствие известного и тех условий, среди которых оно существует. … На¬блюдая, изображая и описывая видимое и подлежащее прямому наблюдению — при помощи органов чувств, мы можем, при изучении, надеяться, что сперва явятся гипо¬тезы, а потом и теории того, что ныне приходится поло¬жить в основу изучаемого. Мысль древних народов хо¬тела сразу схватить самые основные категории изучения, а все успехи новейших знаний опираются на вышеуказан¬ный способ изучения без определения «начала всех на¬чал». Идя таким индуктивным путем, точные науки уже успели узнать с несомненностью многое из мира невиди¬мого, прямо не ощущаемого органами (например: частич¬ное ‘ движение у всех тел, состав небесных светил, пути их движения, необходимость существования веществ, по опыту еще неизвестных, и т. п.), узнанное успели про¬верить и им воспользовались для увеличения средств че¬ловеческой жизни, а потому существует уверенность в том, что индуктивный путь изучения составляет способ
416

познания более усовершенствованный, чем тот один де¬дуктивный путь (от немногого допущенного, как несом¬ненное, ко всему многому видимому и наблюдаемому), которым древняя мысль хотела охватить мир. Изучая мир путем индукции (от многого наблюдаемого к немногому проверенному и несомненному, подвергаемому уже затем дедуктивной обработке), наука и отказалась прямо по¬знать истину саму по себе, а через правду старается и успевает медленным и трудным путем изучения дохо¬дить до истинных выводов, границы которым не видно ни в природе внешней, ни во внутреннем сознании. …
В научных предсказаниях всегда видна тесная связь конечного с непостижимым бесконечным, а конкретного или единично-реального с отвлеченно-абстрактным и об¬щим. Но торжество научных предсказаний имело бы очень малое для людей значение, если бы оно не вело под конец к прямой общей пользе. Она проистекает из того, что научные предсказания, основываясь на изуче¬нии, дают в обладание людское такие уверенности, при помощи которых можно направлять естество вещей в же¬лаемую сторону и достигать того, что желаемое и ожидае¬мое приближается к настоящему и невидимое — к види-мому (XXIV, стр. 88—89).
Новый человек, становясь реалистом, более скромен и довольствуется постижением доли истины, надеясь по частям открыть все ее тайны. До наших дней это отно¬сится преимущественно к миру внешнему или матери¬альному, однако уже существует не напрасное стремле¬ние приложить тот же путь, исходя из действительности, измеренной с возможною полнотою, к изучению духов¬ных явлений. Социальный мир или дела, относящиеся к людям и их отношениям, занимают здесь в некотором смысле средину, и с нее естественно было людям начать переход от изучения веществ к изучению духа (XXIV, стр. 279).
Классическая школа, на мой взгляд, тем и страдает более всего, что в ней «слова, слова, слова», а о чем они, как они относятся к действительности, — о том мало ду¬мают. В жизни же, как я ее понимаю, слово имеет лишь второстепенное значение в среде многообразных других отношений. Слово есть прежде всего способ сношения с другими, а потому особый способ сознательности, так как во множестве случаев и внутреннее рассуждение
417

ведется словами. Ввиду этих соображений я считаю ра-зумным отдавать «слову» при обучении юношей не больше времени, чем другим главным категориям образователь¬ных предметов (XXIII, стр. 106).
Слово само по себе, как число, есть абстракт, отвлече¬ние от мелочи окружающего, и в образовательном отно¬шении изучение языка по своему влиянию на развитие сознательности имеет такое же значение, как математика, ибо, с одной стороны, представляет отчетливую реаль¬ность действительности, а с другой стороны — явное от-влечение от нее и углубление в самого себя, что и нужно для развития сознательности (XXIII, стр. 173).
Моей заветною мыслью служит то соображение, что математический разбор явлений действительности тогда только служит для надлежащего уяснения предмета и для истинного познания вещей, когда он не только выво¬дится из действительных данных, но когда в то же время он и дает следствия, непосредственно с действительно¬стью связанные и представляющие для нее свой инте¬рес (XXIV, стр. 298).
Высшую цель истинной науки составляет не просто эрудиция, т. е. описание или знание, даже в соединении с искусством или уменьем, а постижение неизменяюще¬гося — среди переменного и вечного — между временным, соединенное с предсказанием долженствующего быть, но еще вовсе не известного, и с обладанием, т. е. возмож¬ностью прилагать науку к прямому пользованию для но¬вых побед над природою (XVI, стр. 306).
Наука не только юношей питает, да отраду старцам подает, а дает силу и сокровища — без нее неведомые. Без этого применения науки к нуждам и запросам страны ни одна страна не достигает ныне ни внутренней силы, ни свободы, ни определяемых ими благосостояния и усло¬вий для дальнейшего развития (X, стр. 339).
Не будучи пророком, оставаясь реалистом, я вижу в оправдании моих предсказаний, в успехе, следующем за выполнением моих советов, — залог справедливости тех начал, которые руководят моими предсказаниями и сове¬тами. Иного, лучшего, чем действительностью, оправда¬ния тех или других руководящих начал — быть не может, и правдивое указание на блестящее подтверждение на¬чал — полезно, законно и никоим образом не должно быть называемо «самомнением» (X, стр. 285).
418

Потребность истинных знаний, связанных с жизнью, покоряющихся законам природы и истории, но поль-зующихся ими для неустанного движения вперед, на-ступает только в эпоху развития промышленности, по-тому что она опирается на живые отрасли наук и ими дорожит, чего никогда не бывает в ранние периоды эко¬номического развития стран, когда часто встречаются не¬навистники науки, знающие только ее ветхие отбросы. Хотя еще Сократ (как читаем в «Протагоре» у Платона) учил, что всякие добродетели, даже храбрость, как муд¬рость, определяются знаниями, но только промышленный век стремится осуществить древнюю истину (XXI, стр. 280).
При том отжившем и классическом отношении к зна-нию, которое господствует еще в общем сознании и часто даже в литературе, теория противопоставляется практике; отличают резко и ясно теоретика от практика. Есть прак¬тики, которые говорят: мне нужна не теория, а дей¬ствительность, и есть теоретики, говорящие: практика — дело мамоны, а мы служим богу, в практике надо угож¬дать людям, а не делу. Словом, между теориею и прак¬тикою лежит в уме множества людей целая бездна. Она когда-то была естественна и вырыта классической лопа¬тою, когда люди в самообольщении представляли себе весь мир отраженным природным образом2 в человече¬ском познании, когда самопознание представлялось рав¬ным знанию вообще, когда человек равнял себя с боже¬ством и внешнюю, для него мертвую, природу считал только рамкой для своей деятельности, когда труд счи¬тался злой необходимостью. Начиная с Декарта, Галилея и Ньютона, дело в высших, если можно сказать, областях понимания давно изменилось и привело к .тому заклю-чению, которое можно формулировать словами: то «теоре¬тическое» представление, которое не равно и не соответ¬ствует действительности, опыту и наблюдению, — есть или простое умственное упражнение, или даже простой вздор и права на звание знания никакого не имеет. Знанием в строгом смысле должно назвать в настоящее время только то, что представляет согласие «теории» с «практикою» — внутреннего человеческого бытия с внеш¬ним проявлением действительности в природе; и только с тех пор, как этот образ мышления в человечестве родился, начинаются действительные новые завоевания,
419

людьми произведенные. Все те знания, которые так резко отличают современного человека от древнего, группи¬руются около этого сознания, примиряющего теорию с практикой и проверяющего теорию путем опыта, путем вне человека находящихся явлений (XX, стр. 31—32).
В былое время «теорию» считали чуть ли не вредною для «практики» и уже во всяком случае не более как роскошью; ныне же, когда так называемая «победа зна¬ний» создала громадное множество новых полезностей, облегчила производство и во многих случаях прямо уде¬шевила удовлетворение потребностей, — ныне между тео-риею и ее применениями нельзя ставить тех преград, которые в былое время часто воздвигались, и сокровищ¬ница теоретических и практических знаний пополняется с обеих сторон до того,