умом, а видел, видел, и живой образ ее наполнил душу мою навеки. Я видел ее в такой восполненной целости, что не могу поверить, чтоб ее не могло быть у людей. Итак, как же я собьюсь? Укло¬нюсь, конечно, даже несколько раз, и буду говорить даже, может быть, чужими словами, но ненадолго: живой образ того, что я видел, будет всегда со мной и всегда меня поправит и направит. О, я бодр, я свеж, я иду, иду, и хотя бы на тысячу лет. Знаете, я хотел даже скрыть вначале, что я развратил их всех, но это была ошибка — вот уже первая ошибка! Но истина шепнула мне, что я лгу, и охранила меня и направила. Но как устроить рай — я не знаю, потому что не умею передать словами. После сна моего потерял слова. По крайней мере все главные слова, самые нужные. Но пусть: я пойду и все буду говорить, неустанно, по¬тому что я все-таки видел воочию, хотя и не умею пересказать, что я видел. Но вот этого насмешники и не понимают: «Сон, дескать, видел, бред, галлюсинацию». Эх! Неужто это премудро? А они так гордятся! Сон? Что такое сон? А наша-то жизнь не сон? Больше скажу: пусть, пусть никогда не сбудется и не бы¬вать раю (ведь уже это-то я понимаю!) —ну, а я все-таки буду проповедовать. А между тем так это просто: в один бы день, в один бы час — все бы сразу устроилось! Главное — люби дру-
444
гих, как себя, вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо: тотчас найдешь, как устроиться. А между тем ведь это только — старая истина, которую биллион раз повторяли и чи-тали, да ведь не ужилась же! «Сознание жизни выше жизни, зна¬ние законов счастья — выше счастья» — вот с чем бороться надо! И буду. Если только все захотят, то сейчас все устроится (1, X., стр. 440—441).
ДНЕВНИК ПИСАТЕЛЯ
Но привьется, наконец, и наука; все это совершится, может быть, тогда, когда уже нас не будет на свете. Мы даже и угадать не можем, что тогда будет, но знаем, что будет не совсем дурно. На долю же нашего поколения досталась честь первого шага и первого слова. Новая мысль уже не раз выражалась русским сло¬вом наружу. Мы начинаем изучать ее прежние выражения и открываем в прежних литературных явлениях факты, до сих пор не замеченные нами, но вполне подтверждающие эту мысль. Колоссальное значение Пушкина уясняется нам все более и бо¬лее, несмотря на некоторые странные литературные мнения о Пушкине, выраженные в последнее время в двух журналах… Да, мы именно видим в Пушкине подтверждение всей нашей мысли. Значение его в русском развитии глубоко знаменательно. Для всех русских он живое уяснение, во всей художественной пол¬ноте, что такое дух русский, куда стремятся все его силы и какой именно идеал русского человека. Явление Пушкина есть доказательство, что дерево цивилизации уже дозрело до плодов и что плоды его не гнилые, а великолепные, золотые плоды. Все, что только могли мы узнать от знакомства с европейцами о нас самих, мы узнали; все, что только могла нам уяснить цивилиза¬ция, мы уяснили себе, и это знание самым полным, самым гар-моническим образом явилось нам в Пушкине. Мы поняли в нем, что русский идеал — всецелость, всепримиримость, всечеловеч-ность. В явлении Пушкина уясняется нам даже будущая наша деятельность. Дух русский, мысль русская выражались и не в одном Пушкине, но только в нем они явились нам во всей пол¬ноте, явились как факт, законченный и целый (2, X, стр. 42).
ТОЛСТОЙ
Лев Николаевич Толстой (1828—1910) — гениальный русский писатель-реалист, известный мыслитель, мировоззренческие пози¬ции которого представляют большой интерес для характеристики историко-философского процесса в России XIX—начала XX в.
Его наследие — художественные произведения, теоретические труды, публицистические статьи, дневники и письма полны глу¬боких философских раздумий морального, социального, эстетиче¬ского характера. Эти раздумья большей частью находятся в орга¬нической связи с собственно литературными особенностями худо¬жественного наследства писателя и неотделимы от них. В раз¬мышлениях Л. Н. Толстого нашли то или иное, преимущественно идеалистическое, решение философские (как онтологические, так
445
и гносеологические) проблемы, выявились его симпатии и анти¬патии, его отношение к различным течениям и направлениям общественно-политической, философской и социологической мыс¬ли, эстетическим и этическим учениям.
В его миросозерцании есть рациональные суждения, не поте¬рявшие своего значения и в наши дни. Вместе с тем воззрения гениального писателя и известного мыслителя, выразителя на¬строений и чаяний многомиллионного патриархального крестьянст¬ва пронизаны кричащими противоречиями, глубокий анализ кото¬рых дал В. И. Ленин в своих статьях о Л. Толстом.
С одной стороны, Л. Тол¬стой наносил тяжелые удары по догмам православной цер¬кви. С другой стороны, он ищет пути обновления рели¬гии, высказывает явные идеа¬листические утверждения. В то же время для Толстого характерно реалистическое восприятие природы и обще¬ственной жизни, у него встре¬чаются материалистические суждения. Исходя в реше¬нии ряда вопросов из пози¬ций метафизики, допуская, например, существование веч¬ных и неизменных истин, Л. Н. Толстой вместе с тем в своих художественных тво¬рениях отражает диалекти¬ку материального и духовно¬го. Мастерское изображение Л. Н. Толстым «диалектики души», подвижность и дина-‘ мика воззрений многочислен¬ных героев его романов, повестей, рассказов находятся в явном противоречии с его метафизическими предрассудками и утвержде¬ниями, с присущей ему нечеткостью в вопросе о соотношении ма¬териального и идеального.
В области социологии, особенно в истолковании закономер¬ностей общественно-исторического развития, Л. Н. Толстой утвер¬ждает ряд весьма важных и ценных в научном отношении истин. На материалах русской и мировой истории писатель в художест¬венно-наглядной форме показывает движущие силы и определяю¬щие факторы общественно-исторического объективного развития человеческого общества. Несмотря на отдельные элементы фата-лизма и провиденциализма, Л. Н. Толстой правильно решает во¬прос о роли народных масс в истории, в создании ими материаль¬ных благ и духовных ценностей, справедливо критикует точку зрения тех историков и социологов, которые изображают обла¬дающую властью отдельную личность как нечто определяющее в историческом действии. Интересны суждения писателя о при¬чинности, свободе, необходимости в истории. Все творчество
446
Л. Н. Толстого пронизано неукротимым желанием раскрыть и выяснить роль и назначение человека в жизни, в его связи, отно¬шениях с природой и общественно-историческими обстоятель¬ствами.
Сказав много правдивого и истинного о социальных пробле¬мах своего времени, писатель, однако, в силу обстоятельств общественной и личной жизни так и не смог преодолеть ряда ограниченностей и предрассудков русского патриархального кре¬стьянства, идеологом которого (как было сказано выше) он вы¬ступил.
Ниже приводятся отрывки из трудов Л. Н. Толстого, подо-бранные автором данного вступительного текста Н. С. Козловым, по изданиям: 1) Л. Я. Толстой. Полное собрание сочинений, т. I. М.— Л., 1928; 2) Л. Н. Толстой. Война и мир, в 4-х томах. М., 1968.
О ЦЕЛИ ФИЛОСОФИИ
Человек стремится, т. е. человек деятелен. — Куда на¬правлена эта деятельность? Каким образом сделать эту деятельность свободною? — есть цель философии в истинном значении. Другими словами, философия есть наука жизни.
Чтобы точнее определить самую науку, определись надо стремление, которое даст нам понятие о ней.
Стремление, которое находится во всем существующем и в человеке, есть сознание жизни и стремление к сохра¬нению и усилению ее. …
И так, цель философии есть показать, каким образом человек должен образовать себя.— Но человек не один; он живет в обществе, следовательно, философия должна определить отношения человека к другим людям. — Еже¬ли бы каждый стремился к своему благу, ища его вне себя, интересы частных лиц могли бы встречаться и от¬сюда беспорядок. Но ежели каждый человек будет стре¬миться к своему собственному усовершенствованию, то порядок никак не может нарушаться, ибо всякий будет делать для другого то, что он желает, чтобы другой делал для него. …
Для познания философии, т. е. знания, каким обра-зом направлять естественное стремление к благосостоя¬нию, вложенное в каждого человека, надобно образовать и постигнуть ту способность, которой человек может ограничивать стремление естественное, т. е. волю, по¬том все способности человека к достижению блага. — (Психология). Метода же для познания спекулативной
447
философии состоит в изучении психологии и законов при¬роды, в развитии умственных способностей (математ.), в упражнениях для легкости выражения мыслей, именно /?/ в определениях. — Метода же к изучению практиче¬ской философии состоит в анализе всех вопросов, встре¬чающихся в частной жизни, в точном использовании пра¬вил морали, в последовании законов природы (1, стр. 229— 230).
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
Для человеческого ума непонятна абсолютная непре¬рывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движе¬ния. Но вместе с тем из этого-то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы про¬истекает большая часть человеческих заблуждений. …
Принимая все более и более мелкие единицы движе-ния, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно-малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрес¬сии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль мате¬матики, достигнув искусства обращаться с бесконечно-малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконеч¬но-малые величины, то есть такие, при которых восста-новляется главное условие движения (абсолютная не¬прерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происхо¬дит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель исто-рии. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый
448
прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматри¬вать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно при¬нимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотре¬ния и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от дру¬гой, допущение начала какого-нибудь явления и допу¬щение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе. …
Только допустив бесконечно-малую единицу для наблюдения — дифференциал истории, то есть однород¬ные влечения людей, и достигнув искусства интегриро¬вать (брать суммы этих бесконечно-малых), мы можем надеяться на постигновение
