тем самым и разумнее, глубже проведен, чем больше смогут просвещение и наука объяс¬нить массам рабочего люда цель и средства всего дела. Отсюда встает простая задача перед каждым, кто при¬знает и принимает душой эту мысль целиком: стараться смягчить последний революционный кризис распростра¬нением здоровых и правдивых понятий. Как будет выгля¬деть грядущий социальный строй — ныне сказать нельзя, да это и неважно. Наука выдвигает лишь одно основное положение: продуктивный капитал, то есть земля, маши¬ны и все орудия производства, сырье и фабрики, должен быть общей, общественной собственностью. Общества со¬стоят между собой в тесных, дружеских (федеративных) отношениях, каждое избирает свое управление, которое распоряжается хозяйственными делами. Плоды труда целиком принадлежат трудящимся. Это главные, основ¬ные идеи, принятые теперешней экономической наукой за цель, к которой постепенно должна вести экономиче¬ская реформа (1, X, стр. 500—502).
500

НАУКА И ЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ТРУДЯЩИМСЯ КЛАССАМ
I. ВВЕДЕНИЕ
… Таким образом, новейшие исторические исследо¬вания совершили огромный переворот во всей историче¬ской науке, поскольку 1) вместо признания руководите¬лями исторического прогресса человечества отдельных завоевателей и монархов доказали, что этот прогресс и мо¬нархи и завоеватели вместе с ним зависят от прошлых и современных экономическо-политических отношений, что, таким образом, все человечество в своем историче¬ском развитии подчинено определенным естественным и неизменным законам, а не зависит от причуд и желаний отдельных людей; 2) обратили особое внимание как раз на эту, до сих пор запущенную сторону исторической науки, которая является, собственно, ее основой,— на раз¬витие экономических, политических и научных взаимо¬отношений отдельных народов. Этот большой, счастливый поворот в исторической науке дал начало новому ее раз¬делу — так называемой «истории культуры, или истории развития народов» ….
В истории человечества мы видим два великих факта, которые удивляют нас своей необычной силою и вместе с тем они такие важные для прогресса, как никакие иные. Факты эти: изобретение письма и изобретение печати. Оба эти факта стоят, как огромные верстовые столбы, на гранях великих исторических эпох ….
II. ЧТО ТАКОЕ НАУКА?
… Уже несколько раз мы упоминали, что только познание законов и сил природы, которые проявляются где-нибудь и как-нибудь, можно назвать наукой. Таким образом, настоящая наука не имеет ничего общего с ка¬кими-то надприродными силами, врожденными идеями, с любыми внутренними мирами, которые якобы руково¬дят внешним миром. Она имеет дело только с миром выс¬шим, с природой, понимая эту природу наиболее широко, то есть включая туда все, что только подлежит нашему познанию, следовательно, и людей с их прогрессом, исто¬рией, религиями и все эти неисчислимые миры, которые заполняют Вселенную.
501

Человек является лишь одним из неисчислимых тво¬рений этой природы — она лишь поставляет ему средства для жизни, для удовлетворения своих потребностей, для комфорта и счастья; она есть все для него, вне природы нет’ познания, нет истины•; следовательно, природа явля¬ется этой книгой, которую человек должен постоянно чи¬тать, ибо только из нее может выплыть спасительная правда для него.
Но является ли познание, лишь познание законов природы единственной целью науки? Нет. Познание само по себе не может быть ее целью, ибо если бы так было, то вся наука никому не приносила бы ни малейшей пользы, никому не была бы нужна, была бы, так скажу, пятым колесом в телеге человеческого прогресса. Само знание никому есть не даст. Я могу, например, знать, что такие-то величайшие богатства лежат на дне моря или на луне, но, однако, несмотря на этот факт, можно уме¬реть с голода. От науки мы требуем не самого бесплод¬ного знания. Есть действительно страна, где такие знания, целиком оторванные от жизни и никому не нужные, на¬зывают наукой, — эта страна называется Китай. Мы в первую очередь от истинной науки требуем, чтобы она приносила пользу, чтобы давала нам возможность побеж¬дать природу без больших потерь в извечной борьбе за наше существование.
Таким образом, двум необходимым условиям должна отвечать истинная наука: учить нас познавать законы природы и учить нас пользоваться этими законами, ис¬пользовать их в борьбе с той же самой природой. Следо¬вательно, есть две стороны в науке: знание и труд, по¬нятно, труд, полезный прежде всего нам, а потом и самому трудящемуся человеку.
Как же это, может кто-нибудь спросить, чтоб труд, хотя бы и наиполезнейший, можно было причислять к на¬уке? Ведь наука — это одно, а труд — иное, следовательно, не следует смешивать одно с другим. На такие упреки должен ответить, что сегодня, действительно, и в жизни и в теории большая часть людей отмежевывает труд от науки. Но если ближе присмотримся к тому и другому, то увидим, что именно это разделение очень негативно воз-действовало на обоих, ибо действительно замедлило и за¬медляет их развитие; таким образом, труд и наука, раз¬деленные в жизни, чахнут, как две половины разрублен-
502

ного растения. Правда, новейшие времена стремятся вновь объединить эти два нераздельных понятия — и действи¬тельно, с того времени, как наступил этот поворот в чело¬веческих устремлениях, видим огромный прогресс и в на¬уке, и в развитии средств, облегчающих человеческий труд. Покамест же этого не было, покамест наука зани¬малась исключительно делами, далекими от действитель¬ности, оторванными от жизни и человеческого труда, с одной стороны, а с другой стороны, труд, которым пре¬небрегали богатые и ученые, плохо кормил работника и его господина, до тех пор нельзя было и думать о про¬грессе, который был бы хоть немного подобен современ¬ному.
Человек от веков устремлен к одной цели — к счастью. Счастье это он обретет лишь тогда, когда наука и труд сольются для него воедино, когда всякая его наука станет трудом, полезным для общества, а весь труд будет прояв¬лением его развитой мысли, разума и науки. А народы только тогда смогут достичь счастья и свободы, когда все будут образованными тружениками, то есть когда каждый будет наиболее всесторонне развит, насколько это воз¬можно, и когда каждый сможет использовать свои силы для добра общего и личного. Правда, идеал этот еще да¬лек и кое-кому он может показаться недостижимым или фантастичным, но кто внимательно присмотрится к исто¬рии, то есть к тому пути, который прошли уже люди, а при этом внимательно присмотрится к современному положению, тот должен прийти к убеждению, что
1) человечество с самого начала своего развития дей¬ствительно все движется к этой цели;
2) средства, изобретения, направления, современная борьба подают надежду, что достижение этой цели воз¬можно и необходимо, и то не в столь уж далеком буду¬щем, как это кажется людям маловерным.
Определив науку как слияние двух понятий — знания и труда — не трудно будет нам сказать, какое положение она должна занимать по отношению к классам трудя¬щихся. Правда, она единит и роднит в себе всех людей, но среди всех ближайшими ей есть трудящиеся, как те, что работают физически, так и те, что умственно. Прав¬да, несчастливое разделение на труд физический и умст¬венный еще задерживает человеческое развитие, разви¬тие действительное и необходимое — для человека. Одни
503

воспитываются работниками исключительно физического труда, другие — исключительно научного; понятно, что это идет во вред им самим и всему человечеству. Но наука не обращает внимания на эти позорные, хотя и сильные, классовые перегородки там, где это касается ее положения в отношении людей. Ее цель, несмотря на все препятст-вия, одна — объединить и сделать счастливыми всех лю¬дей. Среди рабочих время от времени она выбирает своих самых храбрых борцов, которые тем или иным способом разрушают и уничтожают эти перегородки, стирают раз¬личия сословные, вознося низшие и отбирая у высших их привилегии. Все, что наука откроет, мысль породит, все это труд превращает в тело, в действие, в жизнь и дает новым поколениям рабочих в руки как орудия и помощь в дальнейшем труде и в дальнейшей борьбе. Вот каково положение науки. Только в рабочих и через рабочих при¬обретает она значение для прогресса; поэтому мы наде¬емся, что она быстро устранит эти последние препятст¬вия, которые их еще раз¬деляют, уничтожит после¬дние привилегии, сотрет остатки следов дикости и варварства в мире (2, стр. 115-125).
ПОТЕБНЯ
Александр . Афанасьевич Потебня (1835—1891) закон¬чил Харьковский университет, потом руководил до конца жизни кафедрой русского язы-ка. Выл избран членом-кор-респондентом Петербургской академии наук. А. А. Потебня колебался между материализ-мом и идеализмом. Главные философские,психологические, эстетические и лингвистиче-ские идеи Потебни разработа¬ны в его трудах «О некото¬рых символах в славянской народной поэзии» (1860 г.), «Мысль и язык» (1862 г.).
Заслугой Потебни является изучение и разработка внутренних механизмов языка и мышления, раскрытие значения слова в чело-
504

веческой деятельности: Весьма ценны его идеи, касающиеся спе-цифики мифологического мышления и его отношения к мышлению логическому. Потебня разработал учение о формах слова, раскрыл соотношение знака и значения. Многие идеи Потебни весьма акту-альны в свете современных проблем семиотики, семантики и ки-бернетики.
Фрагмент из работы А. А. Потебни подобрал автор данного вступительного текста И. В. Иванъо по изданию: А. А. Потебня. Мысль и язык. Харьков, 1913.
МЫСЛЬ И ЯЗЫК
… Всякое суждение есть акт апперцепции, толкования, по-знания, так что совокупность суждений, на которые разложился чувственный образ, можем назвать аналитическим познанием об¬раза. Такая совокупность есть понятие.
Потому же, почему разложение чувственного образа невоз-можно без слова, необходимо принять и необходимость слова для понятия. Мы еще раз приведем относящееся сюда место Гум¬больдта, где теперь легко будет заметить важную черту, допол¬няющую только что сказанное о понятии. «Интеллектуальная деятельность, вполне духовная и внутренняя, проходящая некото¬рым образом бесследно, в звуке речи становится чем-то внешним и ощутимым для слуха… Она (эта деятельность) и сама по себе (независимо от принимаемого здесь Гумбольдтом тождества с язы¬ком) заключает в себе необходимость соединения со звуком: без этого мысль не может достигнуть ясности, представление (т. е., по принятой нами терминологии, чувственный образ) не может стать понятием». Здесь признается тождественность ясности мысли и понятия, и это верно, потому что образ, как безымянный конгло¬мерат отдельных актов души, не существует для самосознания и уясняется только по мере того, как мы раздробляем его, превра-щая посредством слова в суждения, совокупность коих составляет понятие. Значение слова при этом условливается его чувствен¬ностью. В ряду суждений, развивающемся из образа, последующие возможны только тогда, когда предшествующие объективированы в слове. Так, шахматному игроку нужно видеть перед собою доску с расположенными на ней фигурами, чтобы делать ходы, сообраз¬ные с положением игры: как для него сначала смутный и шаткий план уясняется по мере своего осуществления, так для мысля¬щего — мысль по мере того, как выступает ее пластическая сто¬рона в слове и вместе, как разматывается ее клубок. Можно играть и не глядя на доску, причем непосредственное чувственное вос¬приятие доски и шашек заменяется воспоминанием; явление это