и непонимания смысла будущего. Он бы видел, что энтропия Вселенной растет, но может ли она расти бесконечно. И почему усложняется химия? Никаких аналитических способностей не хватило бы ему чтобы предугадать финал — возникновение жизни. Его знания ничего бы ему не давали, он столкнулся бы с необходимостью их расширять. Физика здесь дала бы первый сбой. А математика сама по себе — чистая абстракция. Ведь даже сейчас невозможно логически однозначно обосновать предопределенность возникновения живой природы из неживой, а самая сложная физика — та, что была вначале расширения Вселенной, то же самое можно сказать и о математике (описывающей самую сложную физику и геометрию). А вот химия начиналась совсем с простых вещей — с изотопов водорода и гелия. Химия началась как физика валентных электронов. А сейчас ее уровень — сложнейшие белки, к синтезу которых мы, по-видимому, подойдем не скоро, но которые синтезируются в живой природе за несколько минут.

Момент появления пятой науки — биологии — отследить довольно сложно, в отличии, скажем, от химии, ведущей свое рождение от времени начала нуклеосинтеза. Биология — это изучение живых организмов, а жизнь — это организация. Жизнь — это усложняющаяся с каждым днем система. Даже на уровне одной клетки эта организация и сейчас кажется настолько впечатляющей, что о создании искусственных клеток пока речь не идет. Мы можем лишь модифицировать с неясными последствиями те, что имеются в природе. И это притом, что уже средневековых алхимиков посещали правильные мысли о превращении одного химического элемента в другой, что в наше время было теоретически доказано и практически подтверждено.

4.

Все это говорится для того, чтобы понять: обстоятельства появления жизни и то что привело к ее появлению, также неясны как и Большой Взрыв и его причины, но то что жизнь обозначила качественно новый этап противостояния хаосу — очевидно. Наше третье поколение сделало первый шаг к осознанию величины этого невиданного события в годы когда был сформулирован т. н. «антропный принцип». В 1973 году Бернард Картер[168] на съезде ученых собранном по случаю 500-летия со дня рождения Коперника прочитал доклад, где констатировал, что фундаментальные физические и космологические постоянные (гравитационная постоянная, постоянная тонкой структуры, постоянная Планка, заряд электрона, размер и время жизни Вселенной) должны иметь значения в весьма узком интервале и только при таких значениях возможно возникновение жизни. Собственно, этот доклад был частью уже давно ведущейся дискуссии о связи параметров микро- и макромира. Т. е. Вселенная устроена тем единственным способом при котором жизнь вообще возможна. Наш наблюдатель этого бы не знал. И не узнал бы вплоть до возникновения жизни, иными словами, он не знал бы главного — цели эволюции мироздания. Например, если бы постоянная тонкой структуры была бы больше чем она есть, ядра были бы нестабильны, если меньше — из элементов существовал бы только водород с изотопами.[169] Если бы отношение массы электрона к массе протона имело бы другое значение — прочных химических связей вообще бы не было; если хаббловское смещение было бы больше чем есть — не образовывались бы галактики, а если бы меньше — Вселенная сколлапсировала бы раньше, чем эти галактики успели бы сформироваться. Ну и так далее. И если Большой Взрыв привел, согласно современным концепциям первых минут Вселенной, к разупорядочиванию, то возникновение жизни оказалось мощным антиэнтропийным ударом. Объяснять все «случайными обстоятельствами» бессмысленно. Факт остается фактом: жизнь есть, пусть как минимум в одном экземпляре во Вселенной. Но уже говорилось, что любая жизнь — растения, животного, человека или недочеловека, это способность противостоять энтропии, проще говоря, работать на ее уменьшение. Другого смысла появления живой материи не просматривается и можно сказать, что биология — это жестко организованная по определенным принципам химия, или более грубо, химия углеродистых соединений. Химия продолжала усложняться, но теперь уже она и биология как бы толкали друг друга. Усложнялся живой мир, усложнялась и его химия. И все-таки химия держала некое первенство, ведь она служила строительным материалом, фундаментом. Но с другой стороны биология возникла из химии, стала ее развитием, а потому должна была по достижении определенного момента подмять химию под себя, т. е. биологическая система должна была приобрести способность воспроизводить химические вещества, а значит и регулировать химический процесс. Это было реализовано уже в первых клетках — прокариотах, системах способных воспроизводить органические вещества из неорганических. Одна система, развившись, начала управлять и формировать другую систему, постепенно делая ее своей составной частью. Уже в эпоху интеллектуалов случилось то, что должно было случится — в 1824 году (через два миллиарда лет после начала жизни!) немецкий физик Вёллер синтезировал первое органическое вещество — мочевину. «… Это заурядное по нынешним меркам событие на самого Вёлера произвело потрясающее впечатление. Он больше года ни с кем не делился своим открытием, означавшим для него крах витализма и глубокой веры в особое нехимическое «живое» вещество. Переживания Вёлера понятны: в веществе, считавшемся «живым», — мочевине, нет жизни. Отсюда, как об этом свидетельствует история науки, последовал вывод, что искомая сущность жизни находится в других, более сложных веществах. Действительно, с открытия Вёлера началось триумфальное шествие физико-химической биологии к торжеству редукционистской формулы «жизнь — это химия углеродистых соединений». С теми существенными дополнениями, которые внесли в эту формулу термодинамика и кибернетика, она якобы раскрыла так называемую сущность жизни. В этой связи замечательно, сколь широкое хождение имеет выражение «живое вещество»; это при том, что как и синтезированная Велером мочевина, любые биологические молекулы поддаются химическому синтезу. Тем не менее, современным ученым чужды переживания Велера — обстоятельство, свидетельствующее о возврате к отвергнутому самой же наукой витализму…». (Н.А. Заренков, там же) Факт остается фактом — химию начали брать под контроль и сейчас мы живем в эпоху, когда сами можем производить вещества с наперед заданными свойствами, появление которых естественным путем может быть никогда бы не состоялось. Да, многое в биохимии нам еще не доступно, но при правильной организации процесса за 50-100 лет мы будем знать и уметь всё. Витализм и редукционизм сойдутся.

Можно провести и обратную цепочку — в прошлое из настоящего. Возьмем, например, историю. Реальная неизбыточная наука изучающая прошлое человечества. Но по мере удаления во времени, история превращается в археологию. Она восстанавливает факты по остаткам как самой жизни, так и по найденным предметам жизнедеятельности людей и продуктам их жизнедеятельности — поселениям, могильникам, кладам. Так происходит поиск информационных следов. Но углубляясь еще дальше в прошлое, в дочеловеческую эпоху, археология «переходит» в палеонтологию — науку о вымерших древних растениях и животных, ведь они, как известно, появились раньше человека. Можно сказать что палеонтология — это история древних биологических форм. Ну и в конце концов, палеонтология становится обычной биологией, т. е. наукой изучающей жизнь. Биология как мы знаем, есть система, состоящая из элементарных звеньев — химии углеродистых соединений. Химия же, в свою очередь — это физика валентных электронов! Резерфорд, наверное, шутил когда говорил что все можно разделить на две вещи — физику и коллекционирование марок, но в этой шутке, по крайней мере в первой ее части, есть своя правда. Эволюция наук становится похожей на дерево, разветвляющееся с течением времени, но имеющее один общий ствол, причем каждая ветвь, будучи непохожей на другие, все же имеет элементы подобия.

В свою очередь, каждая наука сама по себе делится на подразделы, т. е. на такие же ветви, сохраняющие те же элементы подобия. Посмотрите, сколько разных направлений в физике, химии или биологии. Человек, великолепно освоивший одно из них, может выглядеть совершенно несведущим в другом, притом, что каждое из направлений базируется на одних и тех же законах.

5.

Картина вырисовывается весьма интересная. Вроде бы всё шло «само по себе» (редукционизм), но факт возникновения человеческого интеллекта способного управлять мирозданием, отнюдь не выглядит лотереей, результатом некой удачной комбинации. Вспомним, что единый генетический код прекрасно обслуживает и инфузорию и человека, менять его нет никакой надобности. А это уже витализм. Но если мы предположим, что мир развивается с некой наперед заданной целью (витализм), все равно он как бы постоянно воспроизводит сам себя на более сложном уровне (редукционизм).[170] Масла в огонь подлил английский физик и философ Дикке в своей книге «Космология Дирака и принципы Маха» (Dicke R.H. Dirac’s cosmology and Mach’s principle // Nature. 1961. Vol. 192, № 4801) С. Д. Хайтун в своей статье «Феномен жизни на земле и антропный принцип» формулирует его концепцию следующим образом. «…1. Какой был бы смысл говорить о Вселенной, если бы не было познающего субъекта? Но: 2. Для познания требуется жизнь. 3. Для жизни требуется наличие элементов тяжелее водорода. 4. Для образования тяжелых элементов нужна реакция термоядерного синтеза. 5. Чтобы в звезде создались условия, необходимые для возникновения термоядерной реакции, требуется несколько миллиардов лет. 6. Согласно общей теории относительности, время в несколько миллиардов лет совместимо с замкнутой Вселенной лишь в том случае, если её радиус в момент максимального расширения составляет не менее нескольких миллиардов световых лет. Почему же с этой точки зрения Вселенная так велика? Потому, что только в такой Вселенной возможно существование человека».[171] Так физика элементарных и субэлементарных частиц превратилась в химию, т. е. в физику вещества, со временем химия углеродистых соединений стала биологией, — наукой изучающей функционирование самовоспроизводящихся химических систем. В свою очередь, из элементарной самовоспроизводящейся биологической системы — клетки — возникали все более и более сложные организмы, включая и человека. И при всей непохожести человеческих клеток всегда можно точно определить какая из них принадлежит данному человеку, а какая — нет, ведь его история, как и история любого сложного вида начинается с деления одной клетки. Клетки в процессе деления видоизменяются, но все же в них остается элемент подобия. В свою очередь, люди имеют подобие с животными, а в пренатальном периоде так вообще «проходят» основные стадии эволюции.

Резкий рост системной организации дал толчок целому ряду новых дисциплин, сводящихся к базовым наукам и в чем-то подобных им. Но не надо быть особо продвинутым, чтобы заметить сходство животных, пусть даже самых низких и человека или, например, гигантских планетарных систем вращающихся вокруг звезд, с внутренним устройством микроскопического атомного ядра. Все что имеет внутреннюю организацию, оказывается как бы созданным по некой изначальной «матрице». Люди это заметили еще на самой заре своего существования, но оформлять в научные формы начали совсем недавно — в 70-ых годах ХХ века, т. е. уже при нашей жизни, введя понятие «фрактал», сразу же ставшего