подавляющем большинстве, протестанты и евреи, католики там составляли мизерный процент, хотя в гуманитарных учебных заведениях, особенно тех, где готовили художников, филологов, историков, католики зачастую преобладали.[27] И это в годы, когда технические профессии оплачивались в среднем выше, как и подобает в нормальном государстве, а средний католик получал примерно в 2 раза меньше среднего протестанта и в 10 раз меньше среднего еврея. Но католиков там не было, это наталкивает на крамольную мысль, что деньги их не интересовали, что, как вы понимаете, неправильно. Деньги интересовали католика не меньше чем протестанта, другое дело что католик руководствовался совсем иными императивами, в отличии скажем, от еврея, который просто рвался туда где больше платят. И эти императивы, сформированные католической церковью за почти две тысячи лет существования, на промышленно-техническую сторону деятельности католика никак не ориентировали.
Но промышленность лишь следствие общего развития и организации государства. Тот же самый арийский античный мир, не создал полноценную религиозную доктрину. Язычество вообще никогда не имело доктрины. А что такое доктрина? Это система достижения некой цели. Жизнь язычника была обращена в прошлое и на это есть свои причины, главная из которых та, что в прошлом он стал человеком. Язычник жил по понятиям, пусть даже и правильным, но замыкавшимся внутри социума, возникшее в момент его кризиса христианство, как и всё что шло с Востока, стремилось жить по абстрактному писанному закону, что в азиатской трактовке обозначало «жить по догме», а главной целью всего набора догм было обеспечение максимально возможной стабильности и устойчивости общества, правда без всякой эволюции и выполнение только того, что не запрещается догмой. Такой подход противоречил арийской индивидуальности, полностью отрицал личность, отрицал гениальность, но усиливал возможности коллектива. Ведь если мы возьмем любую современную науку и догматизируем ее положения, она достаточно быстро превратится в мракобесие, в примитивный культ, а её развитие прекратится. То же самое произошло с христианством, даже перенос его в Европу не изменил положения, ибо оно подкреплялось полной деградацией интеллектуалов. Догмы, возникшие в нужное время и в нужных местах часто способны цементировать бессознательные массы, превращая их в безмозглый эффективный таран. Главное — масса должна знать, что она права, одновременно чувствуя вечность и незыблемость своего бытия. Христианство победило всех остальных конкурентов с Востока только потому, что было лучше организовано, а его догмы наиболее эффективно воздействовали на тогдашнее римское общество. И пока его принимали рабы (в крайнем случае — плебс), т. е. низшие звенья системы, положение не выглядело катастрофой, хотя система очень сильно зашаталась. Когда «рабами Христовыми» начали становиться патриции, военачальники, окружение императоров, а потом и сами императоры, античное здание рухнуло. Навсегда. Другого финала не могло быть даже теоретически.
Многие исследователи считают гибель античного мира трагедией. Но трагического в ней было не больше чем в распаде коммунистического блока и крушении СССР. Не больше чем будет когда вдребезги разлетится Америка со всеми своими «ценностями». Античная система была неиерархической и неустойчивой по всем направлениям, она была интеллектуально блестящей, но каждый отдельный интеллектуал являл обособленную субстанцию и, как ни странно, никак не повышал статус государства. Интеллектуалы не образовывали целостной системы, это делало государство беззащитным перед внешним концептуальным воздействием. И воздействие состоялось, в кратчайшие сроки уничтожив всё что казалось вечным, а осуществил его маленький пустынный народ, привнеся в неорганизованный арийский интеллектуальный мир свою первобытную религиозно-философскую систему, пусть и не имеющую никакой культурной ценности, но оказавшую мощное разлагающее воздействие на весь уклад жизни «тысячелетнего римского рейха». Может быть это кажется удивительным, но вспомним, что несколько попавших пусть и в самый здоровый организм бацилл и вирусов могут привести к его гибели в кратчайшие сроки. Современные нанотехнологии и созданные на их основе яды, могут легко убить организм, попади они туда в количестве нескольких молекул (!). Здесь главное — точность нанесения удара. Главное — поразить орган, от которого зависит жизнедеятельность организма, или даже ту часть органа, от которого зависит его собственная жизнедеятельность, причем организм не должен выработать антитела, т. е. не должен иметь к вирусу иммунитета. Вот почему первые иудеохристиане всегда попадали в «десятку» — все римские «органы» были больны, а иммунитета не было. Ни к чему. К тому же христиан не сразу заметили, инкубационный период длился примерно тридцать лет.
Но развал системы и гибель античного мира будут позже. Пока же первые христиане, бывшие обычной еврейской сектой (и далеко не единственной), как раз и стали государством в государстве, высокоорганизованной (а значит и низкоэнтропийной) спайкой во всех пунктах враждебной тому, что олицетворял Рим. Чем-то они напоминали азиатские диаспоры в современных европейских и американских городах, связанные в землячества и объединенные общим бизнесом, а чаще — криминальным образом жизни, а также бывшие еврейские кварталы-гетто в Восточной Европе. Чисто механически выбросить их, безусловно, возможно, но механические движения вызываются волевыми усилиями, а их-то как раз и нет! Не было их и тогда. Сначала потому что римский социум считал себя слишком сильным, а потом, наоборот, потому что стал слишком слабым. В Риме получилось у Нерона, частично — у Марка Аврелия, но вот масштабная (по планам) акция Диоклетиана дала эффект близкий к нулю, а вот попытка гальванизировать античный трупп Юлианом Философом выглядела откровенным фарсом. Казалось бы, странно, ведь христиан, по крайней мере во времена Диоклетиана, было явно меньше половины, а во времена Марка Аврелия они составляли мизерный процент. Но организация их уже была сопоставима с организацией Рима, а во времена начала Домината, когда единство Империи было нарушено по всем звеньям, уже значительная христианская секта выглядела пределом твердости. Твердость (т. е. минимум энтропии) означала, что значительная часть энергии системы могла быть направлена вовне ее, собственно, это и был главный способ достижения цели, а целью было сделать христианским весь мир. Но в универсальное, не делавшее никаких национально-расовых различий между людьми христианство, можно было завербовать своих людей, сделать то же самое с современными «землячествами» практически невозможно: принципы крови и страх пойти против стаи, часто оказывается сильнее искушения «продаться за деньги», а принцип «бей своих, чтоб чужие боялись» в стаях-диаспорах-землячествах соблюдается неукоснительно. У христиан было правило «несть ни Эллина, ни и Иудея, но только во Христе», у этнических сообществ — «Ближний только свой», причем близость варьируется по степеням: семья — родственники — односельчане — соплеменники — этнически близкие группы. У христиан была общая вера, у национальных диаспор — общая кровь, общая «биология». Что сильнее, я думаю, говорить не стоит, другое дело, что цели у национальных образований более локальные — простое достижение господства в отдельно взятой местности, причем опять-таки сугубо для своей нации. Есть нации претендующие на мировое господство именно как нации, но и там все делается в рамках религиозной доктрины.
Но и после победы христиане вынуждены были продолжить самоорганизацию, ибо на победном пути изначальное учение Христа неизбежно впитало и массу концепций других доктрин. Христианство было молодой открытой системой, вливающиеся в нее массы меняли характер и содержание. Вся борьба первых веков его существования, грызня на Вселенских Соборах, анафемы и т. п. — это борьба за догматизацию тех или иных положений, борьба за концептуальный порядок, борьба за уменьшение внутренней энтропии. Это позже, после Великого Раскола 1054 года, а тем более после начала Реформации, противостояние «ересей» превратится в противостояние государств. Причем обратите внимание на «завзятость» этой восточной религии: каждая вновь возникающая ересь сама претендовала на роль абсолютной догмы и в случае победы все остальные трактовки автоматически запрещались, а их носители уничтожались. Но в позднюю античность государств уже (или еще) не было. Шла битва за мозги, ибо во время взлета и упадка религиозных доктрин войны выигрывает тот, кто выигрывает именно такие битвы. Измените мышление — все остальное изменится само собой! Опять-таки напомним, с чего «горбатый» начал «перестройку». С заявлений о «новом мышлении». Мысль движет материю — это знали еще римляне.[28] Вот почему еретик, а не убийца, грабитель или извращенец, всегда есть главный враг любой религии и вообще любой тоталитарной секты, любого тоталитарного государства. Еретик — это дезорганизатор догматического доктринального порядка, дезорганизатор мозгов. Еретик, этот тот, кто работает на рост внутренней энтропии системы, причем самым эффективным образом. А христианство, став госрелигией, само стало государством и всё что происходило на «религиозном поле» автоматически откликалось на светском… И если торжество христианства завершилось тем, что короли приезжали целовать руки папе и испрашивать разрешения взойти на престол, его упадок, о котором и пойдет речь, понятное дело, начавшийся в идеологической цитадели — папском Риме — поразительно напоминал закат Рима языческого. Это не совпадение, это типовая схема заката арийской системы содержащей внутренний изъян. Рост прекратился, а инстинктами папы еще по-настоящему не научились жить. Точнее — разучились.
3.
Почему мы говорим именно о христианском факторе в функционировании арийской системы? Да потому что развитие большинства интеллектуалов «нашей эры» начиналось именно с усвоения христианских представлений. Мы все, даже те, кто позиционирует себя как атеиста или сатаниста, не лишены христианских наслоений. Такие ненавидимые церковью «антихристы» как Вольтер, Наполеон, Гегель, Дарвин и Ницше в молодости были вполне законченными христианами. Простая логика и изучение их интеллектуального роста показывает: достигая определенного уровня мироощущения, религия оказывалась им не нужна, хотя вполне можно заключить, что они признавали существование Бога вообще. Бог не мешает интеллектуальному развитию, ибо он, как одна из сил, — тоже часть мирового процесса. Они выросли из религии, как предложенной извне концепции связи с Богом. Кэрри Болтон[29] довольно точно оценивал ситуацию, когда говорил что: «… несмотря на огромный ущерб, который христианство нанесло Европе, несмотря на то, что Европу увели в сторону от ее исторического пути, этот процесс не был односторонним. Воля крови выплеснулась вовне, и христианство в свою очередь подверглось воздействию европейской расы и культуры. Возникло готическое христианство, вновь выражающее старые языческие традиции чести и долга в форме «рыцарства». Слово «христианин» стало синонимом европейца, особенно по отношению к «чужакам», таким как мусульмане или евреи. Посвященные «христианские» учителя, такие как Майстер Экхарт выражали по существу национальные германские мистические концепции. Цеховые мастера оставляли свои языческие «масонские отметки» (в том числе пентаграммы и руны) на кафедральных соборах, которые строили.
Процесс возрождения Европы можно рассматривать реалистически только в контексте данной традиции. Как ни прискорбно, мы должны исходить из фактов, а не из благих пожеланий…»
Одним словом, биология (или кровь) опять одерживала верх, в данном случае над мозгами, точнее над ошибками мышления. Христианство стало инструментом
