Объяснение того, как они рождаются и гибнут, составляет философскую проблему. Более того, это одна из основных философских проблем, ибо это проблема необходимого и возможного. И она до такой степени философская, что религиозные откровения ничего не говорят о ней, потому что возможные ответы невразумительны для народной массы и не оказывают никакого влияния на поведение людей, не делая их ни послушнее, ни счастливее. Используя против ашаритов аргумент ad hominem (к человеку), Аверроэс напоминает им то место из Талмуда, где богослов призывается к умеренности в такого рода умозрениях. Во всяком случае, коль скоро теологам хочется философствовать, следует знать, что философ с того момента, как ставит подобную проблему, начинает богословствовать[[815] — «Et debes scire quod innovatio, quarti Lex declaravit de hoc mundo, est ejusdem speciei cum innovatione quae apparet hic: et est illa quae est in formis entium, quas appellai secta Assaria attributa ammalia, et eas appellant Philosophi formas, et haec innovatio est ex alia re, et in tempore. Quomodo autem sit dispositio naturae entis possibilis cum ente necessario, tacuit de hoc Lex propter remotionem ejus ab intelligentia vulgi: et etiam, quia non est necessaria scientia ejus quoad vulgi felicitatem. Quod vero existimat secta Asssaria quod natura possibilis sit innovata, et creata ex nihilo, est id in quo certant cum eis Philosophi, tam qui dicit innovationem mundi, et qui non dicit earn; et quod dixerunt, cum inspexeris id, in ventate non est a lege Maurorum, et non constituitiìr de eo demonstratio, quod vero est ex Lege, est jussus ut removeatur a speculationibus, quas Lex tacuit, et ideo dicitur in Talmud: De eo, quod concessum est tibi, inquire, et non debes incumbere rebus occultis, et scias quod vulgus devenire ad quaesitum hujusmodi est ex involutionibus et erroribus» (И ты должен знать, что возникновение этого мира, о котором говорит Закон, того же вида, что и возникновение, о котором идет речь здесь [у Авиценны]: то возникновение, которое совершается в формах сущих, именуемых в Ассарийской секте [у ашаритов] животными атрибутами, а у философов — формами. Это возникновение совершается из иного и происходит во времени. Но каково было расположение природы возможных сущих по отношению к необходимо сущему, об этом Закон умолчал ввиду удаленности его от разумения толпы, и потому, что знание этого также не является необходимым народу для счастья. Что же касается убеждения Ассарийской секты в том, что возможная природа сотворена, и сотворена из ничего, в этом с ней согласны философы — как те, кто признает, что мир имел начало, так и те, кто не признает. И если ты исследуешь то, что они говорят, то увидишь, что в действительности это не от закона мавров, и не установлено тому доказательства [т. е. это не есть ни положение веры, ни предмет доказательства. — Э. Ж.]. Что поистине от Закона, так это приказание удаляться от умозрений, о которых умолчал Закон. То же говорится и в Талмуде: «Испытывай то, что предоставлено тебе, и не должно тебе приклоняться к сокрытым вещам. И знай, что черни свойственно приниматься за такого рода изыскания по причине темноты и заблуждений). Averroes. Destructio destructionum, Disp. VIII; в Aristotelis Stagiritae… Opera, Venetiis, apud Juntas, 1552, vol. IX, f. 43 ν.]. Совершив такую погрешность, он тут же покидает область науки и доказательства и вступает в область риторики или, хуже того, диалектики, в рамках которой возможны лишь вероятностные суждения. Именно это происходит в случае аль-Газали, который и не скрывает своих теологизирующих намерений[[816] — «Igitur declaratum est tibi, quod in rationibus, quas recitavit [Algazel] ex Loquentibus de innovatione mundi, non est sufficientia ad tangendum gradum veritatis, et quod non deveniunt ad gradum demonstrationis: nec rationes, quas recitavit ex philosophis in hoc libro, perveniunt ad gradum demonstrationis, et hoc est, quod interdimus declarare in hoc libro» (Итак, тебе показано, что рассуждения красноречивых [т. е. теологов. — Э. Ж.] о начале мира, которые привел аль-Газали, недостаточны для достижения истинности и не доходят до степени доказательства. В том числе и те рассуждения, которые он приводит в этой книге [т. e. Destructiophilosophorum. — Э. Ж.], не достигают степени доказательства. Именно это мы хотели здесь заявить». Averroes. Op. cit., Disp. I, t. IX, f. 9 v.]. Но это же верно и в отношении Авиценны, который встает в позицию философа, а рассуждает как теолог. Аверроэс с большой проницательностью говорит об этом в одном замечании, которым позднее воспользовался Дунс Скот: «Авиценна много погрешил в том, что посчитал единое и бытие расположениями, приданными сущности вещи. Вызывает недоумение, как этот человек мог допустить подобную ошибку. Притом он слушал учителей нашей веры и примешал к их речам свою божественную науку»[[817] — «Avicenna autem peccavit multum in hoc, quod existimavit quod unum et ens significant dispositiones additas essentiae rei. Et mirum est de isto homine, quomodo erravit tali errore; et iste audivit Loquentes in nostra Lege, cum quorum sermonibus admiscuit ipse suam scientiam divinam». Аверроэс, In IV Metaph., c. 3; указ. изд., т. VIII, f. 32 r. — Что касается Дунса Скота, см.: Opus Oxoniense, Prol., I, 2, 12; изд. Quaracchi, t. I, p. 12; или E. Gilson, Les seize premiers Theoremata et la pensée de Duns Scot, в: Archives d’hist. doctr. et litt. du moyen Bge, 1938, p. 51–52.]. Именно вмешательством теологии откровения в сферу естественной теологии объясняется знаменитый авиценновский тезис: как единое, так и бытие присоединяются к сущности в качестве акциденции.
Аверроэс не переставал изобличать это заблуждение и напоминать о том, что для приверженца аристотелизма в нем есть некоторая нелепость. Оно проистекает, как уже было сказано, из смешения планов; но говорить о примешивании религиозных представлений к философским значит говорить о примешивании народного языка к языку мудрецов. Для обозначения того факта, что некоторая вещь существует или не существует, порой просто говорят, что она «здесь есть» или ее «здесь нет». Но такое присутствие или отсутствие радикальным образом акцидентально по отношению к сущности вещи. Создается впечатление, что вещь как бы представляет собой сущность, которая предшествует ее свойству наличествовать или отсутствовать, и что такое свойство принадлежит сущности (говоря на сей раз языком философии) лишь в качестве акциденции. Именно в этом заключается, по убеждению Аверроэса, изначальная ошибка Авиценны, когда тот утверждает, что бытие является для чтойности привходящим обстоятельством. Это первое заблуждение вовлекает Авиценну во множество других. Если сам факт существования отличается от существующего, то всякое реальное сущее тем самым оказывается составленным из essentia (сущности) и esse (бытия). Далее, поскольку сущность может быть названа сущей только в силу ее esse, такое соединение сущности и существования предстает как сочетание обусловленного, т. е. сущности, и условия, т. е. существования. Наконец, — и это самое важное, — вследствие такого составного характера реально сущего сама актуальность его бытия попадает в зависимость от того, реализуется или не реализуется это соединение. Но это значит, что, будучи составным, оно именно поэтому является лишь потенциальным. Разумеется (и Авиценна был прав, говоря об этом), составленные таким образом вещи тоже могут с необходимостью наличествовать в силу необходимости причины, которая их порождает. Тогда они будут necessaria ex alio — необходимым из иного. Но эта обусловленная необходимость не отменяет того факта, что сами по себе, по своей внутренней сути, они остаются чисто возможными, т. е. они представляют собой necessaria ex alio, possibilia ex se (необходимое из иного, возможное само по себе). Такой мир, в котором каждая вещь по самой своей сути глубоко случайна, в точности отвечает библейским теологическим представлениям о творении. Нельзя принять тезис о творении, не принимая в то же время его обоснования и объяснения: тезисов о соединении сущности и существования и об акцидентальности esse. Таков мир Авиценны в представлении Аверроэса. Взятое само по себе, это учение вполне внятно и последовательно. Тем не менее выводы Авиценны, при всей их кажущейся строгости, на самом деле зависят от одной изначальной ошибки. Аверроэс раскрывает ее простонародное происхождение, но, как истинный философ, стремится опровергнуть ее в самом основании.
Предположим вслед за Авиценной, что существование придается сущности в качестве акциденции. Тогда каким образом его следует представлять? Лишь двумя способами: либо как некое реально сущее, либо как некое мысленно сущее. Допустим, что существование — это реально сущее. К какой из десяти категорий мы его причислим? Поскольку оно придается сущности, то должно было бы сливаться с одной из остальных девяти категорий. Но известно, что это не так. Тогда можно было бы представить себе существование в качестве акциденции другого рода, общего всем десяти категориям, так что объект каждой из них существовал бы или не существовал в зависимости от наличия или отсутствия этой акциденции. Но разве не очевидно, что подобные гипотезы совершенно безнадежны? Как говорит Аверроэс, hoc totum est falsum et vituperabile (все это ложно и достойно осуждения). Итак, откажемся от попытки представить существование в качестве реальной акциденции сущности. Остается допустить, что оно есть мысленно сущее, т. е. существующее только в уме. И оно действительно таково. Возьмем любое истинное суждение. Оно истинно потому, что высказывает «то, что есть», т. е. наше высказывание истинно потому, что сущность, о которой идет речь, полагается рассудком в качестве реальной. Именно сама эта реальность сущности обозначается глаголом есть. От глагола быть происходит имя сущее, означающее «то, что есть», — подобно тому, как от слова «человек» происходит «человечество», а от слова «индивид» — «индивидуальность». Что же сделал Авиценна? Он просто вообразил, что есть истинного суждения, которым всего лишь мысленно констатируется реальность определенной сущности, добавляется к этой сущности и придает ей реальность. Итак, в основании этого заблуждения находится та самая иллюзия, которая вводит в соблазн воображение простонародья. Говоря технически, она заключается в смешении логического бытия, которое посредством истинного суждения утверждается в отношении реально сущего, и того дополнительного бытия, которое прибавляется к существованию субстанции, но непонятно, куда его поместить. Да и как это было бы возможно? Для того, чтобы быть, сущее не нуждается в ином существовании, помимо своей собственной реальности[[818] — Аверроэс. Epitome in librum Metaphysicae Aristotelis, Tract. I, указ. изд., т. VIII, f. 169 r. — См.: Destructio destructionum, Disp. V, указ. изд., т. IX, f. 34 ν. Этот текст, частично эксплицитным образом, воспроизводится в Forest Α., La structure métaphysique du concret selon saint Thomas d’Aquin, Paris, J.Vrin, 1931, p. 143, n. 2.].
Таким
