имеется нечто, что является самим субсистентным бытием — как мы это говорим о Боге, — то его мы называем не причастным ничему. Однако не так обстоит дело в отношении других субсистентных форм, которым необходимо быть причастными к самому бытию и соотноситься с ним, как потенция соотносится с актом. Итак, поскольку они находятся некоторым образом в потенции, постольку они могут быть причастны чему-либо другому). Qu. disp. de anima, qu. I, art. 6, ad 2.]. Что касается определительной роли esse, здесь затруднение кажется меньшим, и св. Фома чаще без колебаний называет его актом; но иногда также «актуальностью» форм или сущностей; и даже, как мы видели, говорит о «формальности» esse по отношению ко всем остальным элементам реальности[[875] — «Ipsum esse est actus formae subsistentis» (Само бытие есть акт субсистентной формы). Qu. disp. de anima, art. VI, ad Resp. «Esse est actualitas omnium actuum, et propter hoc est perfectio omnium perfectionum» (Бытие есть актуальность всех актов и потому есть совершенство всех совершенств). De potentia, q. VII, a. 2, ad 9. «Unde ipsum esse est actualitas omnium rerum, et etiam ipsarum formarum» (Отсюда само бытие есть актуальность всех вещей, и даже самих форм). Sum. theol., P. I, q. 4, а. 1, ad 3. «Esse autem est illud quod est magis intimum cuilibet rei, et quod profundius omnibus inest, cum sit formale respectu omnium quae in re sunt» (Бытие же есть то, что является наиболее внутренним во всех вещах и наиболее глубоким, ибо оно имеет формальный характер по отношению ко всему, что есть в вещи). Sum. theol., P. I, q. 8, а. 1, ad 4. Если следующий текст верен, то св. Фома хотя бы однажды говорил об esse как о форме: «Caret vero secundum se considerata [se. materia] forma, per quam participet esse in actu secundum proprium modum. Ipsa vero res composita, in cui essentia considerata, jam formam habet esse; sed participat esse proprium sibi per formam suam» (В действительности [материя] сама по себе лишена формы, через которую она была бы причастна актуальному бытию согласно собственному модусу. Правда, сама составная вещь, в которой заключена рассматриваемая сущность, уже имеет форму бытия — но причастна к присущему ей бытию через свою форму). De substantiis separatis, cap. VI. Выражение «formam esse» никоим образом не является ошибкой в синтаксисе св. Фомы; речь идет о сущностном бытии субстанции. Ход мысли таков: esse не есть ни материя, ни форма, но то, что происходит с композитом благодаря форме. В самом деле, в составных субстанциях материя сама по себе обладает лишь потенциальным бытием; актуальное бытие она получает только через форму. Что же касается составной субстанции, форма уже включена в ее сущность, но только благодаря форме она причастна к esse, которое является ее собственным бытием.Еще одна формула, несомненно подлинная, представляет другой подход к тому, что хочет сказать св. Фома: «Quodcumque ens creatum participat, ut ita dixerim, naturam essendi» (Всякое тварное сущее причастно, так сказать, природе бытия). Sum. theol., P. I, q. 45, а. 5, ad 1. Более чем очевидно, что, строго говоря, esse не есть natura — за исключением Бога, как говорит св. Ансельм, — и что, следовательно, не может быть natura essendi. Ho св. Фома ищет здесь самую сильную формулу, какую только можно вообразить, чтобы сказать следующее: за исключением Бога, esse всегда есть esse по причастности. Поэтому он добавляет оговорку ita dixerim, которая оберегает различине твари и творца.]. В действительности и здесь понятие акта естественно влечет за собой понятие формы, хотя экзистенциальный акт формы, будучи запредельным плану субстанции, сам трансцендентен плану формальности.
Итак, отношение существования к сущности предстает как отношение акта, не являющегося формой, к некоторой потенциальности, не являющейся материей, т. е. к потенциальности определенного рода. Теперь нам нужно установить саму возможность подобного отношения. Ведь можно задаться следующим вопросом: в случае, когда речь идет об акте существования, мыслимо ли его соединение с какой бы то ни было потенцией? Для того, чтобы войти в реальное соединение с существованием, сама сущность, очевидно, должна быть реальной, т. е. существовать. Поэтому то, что называют реальным соединением сущности и существования, следовало бы назвать реальным соединением существования и существования, что абсурдно. Иначе говоря, если данная сущность существует, она уже не может соединиться с существованием; а если не существует, то она есть ничто и ни с чем не может вступать в соединение[[876] — «Напротив, сущность, реально соединенная с существованием, была бы формально конституирована в качестве реальной потенции, способной вступать в реальное соединение с esse и (постольку, поскольку она должна была бы противостоять ему) через сам акт esse, определяющий и сообщающий ей реальность. В плане чистого quid мы, несомненно, признаем, что сущность не нуждается в дополнении, что она интеллигибельна сама по себе, независимо (если позволено так выразиться) от какого бы то ни было действительного акта существования. Но в этом плане чистого quid [т. е. в отвлечении от существования, поскольку она не существует] сущность не соединяется ни с чем». Descoqs Р. Thomisme et scolastique, в Archives de Philosophie, vol. V, cahier I; Paris, G. Beauchesne, 1926, p. 103. См.: Op. cit, p. 101; и в Archives de Philosophie, vol. X, cahier 4, Paris, G. Beauchesne, 1929, p. 589.]. Когда это возражение формулируется таким образом, его невозможно опровергнуть на его собственной почве. Отсюда понятно, что его приверженцы отказываются покидать эту почву, где они поистине непобедимы. Но именно поэтому на ней встреча с мыслью св. Фомы Аквинского почти наверняка исключена. Реальное различие или реальное соединение в том виде, как оно мыслится здесь, возможно только между двумя реальностями, из которых каждая полностью определена независимо от другой и составляет объект отдельного понятия. Но св. Фома говорит как раз о том, что существование возможно мыслить только как существование некоторой существующей субстанции. Конечно, мы не ошибемся, если скажем, что «существование» как таковое, в отрыве от понятия существующего «нечто», т. е. субстанции или вещи, есть термин, лишенный собственного содержания[[877] — «Итак, мы абсолютно отрицаем тот факт, что существование, адекватным образом отличенное от сущности, образует метафизическое понятие, выражающее такую реальность, которая формально не подразумевает сущность и сама по себе решительно противостоит сущности. С такой точки зрения, противостоящая сущности экзистенция, исключающая сущность или обходящаяся без нее, есть не более чем совершенно пустая логическая форма… Короче говоря, существование, existentia, id quod formaliter ens constituitur actu, представляет собой не понятие, а псевдопонятие. Что касается esse, сущего в собственном смысле (к сожалению, у нас во французском языке нет слова для различения ens и esse), его нельзя адекватно, т. е. реально, противопоставить сущности: оно тождественным образом является «ens ut partìcipium», τ. e. индивидуальной реальностью, объектом интуиции — как чувственной, так и интеллектуальной. Будучи реальностью, оно существует как таковое, и наш интеллект по природе организован таким образом, чтобы абстрагировать от него чтойность. Реальное esse формально подразумевает сущность или же не существует». Descoqs Р. Thomisme et scolastique, p. 112.]. Но не следует поспешно заключать отсюда, будто то, что не есть объект понятия, не является объектом познания, а что не является объектом познания, то вообще лишено бытия. Но именно так поступают те, кто говорит: коль скоро ни для человека, ни для Бога невозможно мыслить акт esse вне какой-либо субстанции, то esse не имеет собственного существования, которое позволяло бы ему соединяться с сущностью или отличаться от нее[[878] — «Итак, esse само по себе не подпадает под понятие: об этом следует неустанно напоминать. Под понятие подпадает лишь абстрактная общая сущность — постольку, поскольку она совершенным образом выражает связь со своей причиной-образцом, а не поскольку она актуально существует. Актуальность как таковая подпадает под понятие разве что косвенно, в постижении индивидуальной сущности; мы познаём ее именно как актуальность только интуитивно». Op. cit., p. 111–112. — «Итак, esse нельзя представить актом в строгом смысле слова. Оно немыслимо, а потому и не существует ни для конечного ума, ни для Бога, кроме как в той мере, в какой оно реально отождествляется с сущностью, которая его реализует и в которой оно высказывает связь с причиной, от которой происходит». Op. cit., p. 121 — 122.].
Речь идет не просто о выборе между двумя возможными интерпретациями томистской онтологии, но о выборе между двумя разными концепциями философии вообще. С тем, что у нас нет собственного и прямого понятия esse, согласны все; но трудность заключается не в этом. Нам говорят, что неконцептуализируемое нельзя мыслить, а то, что нельзя мыслить, не существует. Но метафизика св. Фомы требует более сложной методологии, чем этот непримиримый концептуализм, в котором, как иногда кажется, закон хочет диктовать предписания самому божественному интеллекту. Если томистская онтология включает, как было сказано, онтологию Аристотеля, то она действительно должна опознавать в структуре каждого реального сущего присутствие причины, схватываемой понятием; и этой причиной будет сущность. Но томистская онтология стремится также преодолеть онтологию Аристотеля, полагая за пределами сущности акт самой этой сущности. И поэтому она вынуждает нас признать собственную актуальность esse, которое, будучи трансцендентно сущности, трансцендентно и понятию. Противоположная аргументация формально безупречна. Но она подтверждает тот факт, что св. Фома не сумел бы реально различить сущность и существование, если бы отождествил реальное с мыслимым, а мыслимое с объектом понятия. Да и как бы он это сделал? Требовать от esse способности концептуализироваться значит желать, чтобы оно было некоторой вещью. Но если сказанное нами верно, то esse есть высший акт, конституирующий всякую вещь, и, следовательно, не может быть одно с нею. Поэтому в рамках онтологии, которая не сводится к целостному «вещизму», возможно соединять сущность и существование и отличать их друг от друга.
Теперь нам предстоит показать, что такое различение не является чисто рассудочным. Этого можно достигнуть через определение взаимных отношений между сущностью и актом существования в структуре субстанции. Но будет, вероятно, не лишним сперва напомнить два аристотелевских принципа, которыми пользуется томистская онтология — правда, в такой области, в какую сам Аристотель никогда не проникал. Первый принцип: всякое соединение, следствием которого становится некоторое сущее, обладающее реальным единством, есть соединение потенции с актом. Второй принцип: причины четырех разных родов (материальная, формальная, движущая и целевая) могут порождать одна другую, и в этом не будет никакого противоречия: causae ad invicem sunt causae sed in diverso genere (причины суть причины друг друга, но
