помысл…
Пленение же есть или вынужденное и невольное сердца отда-яние, или постоянное соединение с происшедшим и утонченная нашего естества погибель…
Страсть же, истинно глаголют, это когда в душе угнездится, а также в нраве то, что к ней привычкой приведено и по своему желанию и собственному приятию в нее приходит, обуревая постоянно страстными помыслами, от врага влагаемыми, утвердившимися от сочетания и собеседования частого и в нрав внедрившимися из-за многого научения и мечтания.
Слово 2-ое
Борьбу с этим уставляют отцы равно противоборствующей силе: своей воле или побеждать, или поражение принимать мысленное; проще говоря, следует сопротивляться лукавым помыслам, насколько сил в нас достанет. Это к венцу или наказанию приведет, венцы — победившим, мучения же — согрешившим и не покаявшимся в жизни сей…
Когда же успокоится ум от помыслов, снова сердцу внемли и сотвори молитву душевную или разумную. Много добра приносит дело, но лишь отчасти; сердечная же молитва — всякому благу источник…
Блаженный Исихий Иерусалимский четыре способа предлагает в делании умном: или прилогов остерегаться; или сердце иметь глубокое, не внимающее разным помыслам, и молиться; или Господа Иисуса Христа на помощь призывать; или память о смерти иметь. Этими всеми, говорит, лукавые помыслы отвращаются, и в них каждому будет найдено отрезвление ума, то есть делание мысленное, как говорят. Смотря на все это, каждый из нас подобающим себе порядком да подвизается.
Нила Сорского Предание и Устав. Со вступ. статьей М. С. Боровковоп-Майковой. СПб… 1912. С. 16–23
Максим Грек
Беседа Ума и Души[230]
(Ум). Познаем, о Душа, нашу славу и не уподобляем себя бездумно бессловесным животным. Не один ведь конец нам и им, Душа, как и не один и тот же облик у нас. Им ведь свойственно всегда долу наклоняться и наполнять беспрестанно свои утробы произрастаниями земли; нам же, о Душа, и сам вид прямого тела прекрасно сотворен премудрым Художником. О прочих богоподобных красотах, которыми весьма боголепно украшена ты, умолчу, ибо они достаточно убеждают верить, что небо является нам отечеством, и гордиться тем, что самого Всевышнего отцом имеем…
Не предпочитай же бездумно, о Душа, тленного вечно пребывающим небесным благам, да не случится с тобою изреченное Гомером Меонидом, который говорит: неразумный человек тогда приходит в чувство, когда попадает в беду и уже не может помочь себе…
Так скорее, о Душа, познаем себя и достойно своего предназначения да размышляем, не погружая себя в сон и леность, как будто в безмятежное плывем плавание. На страдания и на подвиги призвана ты Вышним, чтобы бороться против невидимых врагов, и, тобою соблюдаемы, почести или, напротив, наказания заслуживаем мы по твоей храбрости или поражению.
Громов М. И. Максим Грек. М., 1983. С. 180–181
Протопоп Аввакум
Книга толкований[231]
Псалом: «Обновится, как орел, юность твоя».
Толкование. Читай Алфавит и поймешь, как обновляется орел. Если послушаешь, я тебе поведаю. Когда состарится орел и обветшает весь, тогда находит источник воды чистый и взлетает вверх с великим трудом, то есть в высоту, вздымается к небесному огню, ибо ближе к солнцу подлетает, и обгорит все ветхое на нем; он же снова возвращается к прежде сказанному источнику чистой воды и моется достаточно в нем и, снова покрывшись перьями, становится юным вместо ветхого.
Вот, душа, сотвори и ты так. Если обветшала грехами, да обновится, как орел, юность твоя; также прибеги к огню небесному, попаляющему терние наших грехов. С апостолом Павлом изреку: «Бог наш есть огонь поядающий. И отмойся чистою водою естественной». То есть крестись сызнова, по Писанию, поскольку второе крещение грешнику — слезы и покаяние…
Если хочешь помилован быть — сам также милуй; хочешь почитаемым быть — почитай; хочешь есть — иных накорми; хочешь взять — иному давай. Это есть равенство, а по высшему разуму — себе желай худшего, а ближнему — лучшего. Богатому поклонись в пояс, а нищему — в землю. Ударит тебя кто по щеке — подставь ему и другую, а отойдя, ему же поклонись. Чти отца твоего и матерь твою любезно и сердечно, как к святым, к стопам ног их главу преклоняй благоговейно, породившим тебя от своей утробы; ради тебя чрево матери болезнь претерпело, отец же, болезнуя о тебе, воздыханием и печалью снедаем всегда…
Как ты отцу своему и матери сотворишь, также и тебе дети твои сотворят, и какой мерой меришь — возмерится и тебе.
Житие протопопа Аввакума. им самим написанное, и другие eго сочинения. М., 1960. С. 149–169
Вертоград многоцветный
Пониманье есть прошедшее верно постигать,
также — настоящее благоустроять,
И предвосхищение грядущего имети;
это не творящие — разумом как дети.
Как корень в древе, так мысль в человеке,
и то, и другое есть тайна в сем веке.
Корень под землей скрытно пребывает,
мысль — в глубинах сердца, никто ее не знает.
И как то, что в корне выступить таится,
чтоб затем ветвями и в плодах явиться;
Так и сокровенное в помыслах бывает,
лишь затем на деле себя проявляет.
Тот, кто плодовитости дереву желает,
о корнях заботится — верно поступает;
Так жаждущий плоды благие приносить
обязан в сердце мысли добрые хранить,
От помыслов ведь добрых — и дела благие
будут совершаться, а от злых же — злые.
Симеон Полоцкий. Избр. соч. М.;Л., 1953. С. 73–74
ПОНЯТИЕ ЧЕЛОВЕКА В ФИЛОСОФИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Ни об одной культуре вплоть до Нового времени нельзя было сказать, что стержнем и основой ее развития был поиск индивидуальности, стремление уяснить и обосновать независимое достоинство особого индивидуального мнения, вкуса, дарования, образа жизни, то есть самоценность отличия. Получив первые импульсы в итальянском Возрождении, пройдя череду сложных превращений в XVII веке, лишь в конце эпохи Просвещения эта идея вполне сформировалась и в прошлом столетии стала торить себе дорогу на европейской почве, понемногу утрачивая дерзкую непривычность.
Идея «индивидуальности», как это ни кажется странным, была неизвестна всем традиционалистским обществам, включая и греко-римскую Античность. Само это слово «индивидуальность», как и слово «личность», появилось каких-то двести — триста лет назад. Специфическое и революционизирующее представление об индивидуальности часто путают с представлением об индивидуальности, которое по необходимости не могло быть незнакомо любой культуре, поскольку отражало биосоциальную данность.
Эта фундаментальная надысторическая данность заключена в том простом факте, что человечество состоит из людей… Из этого фундаментального факта делались следующие два принципиальных вывода. Во-первых, утверждалось, что человеческая природа подобно природе всего живого неоднородна. Как между телами индивидов, между их лицами, голосами, жестами нет полного сходства, так и души их, темпераменты, нравы и склонности предстают похоже-непохожими. Пытались обозреть и упорядочить это разнообразие, отнеся каждого человека к известной разновидности и разряду. Тем самым удавалось не оставить никого единственным в своем роде и объяснить своеобразие, сведя его к общему.
Во-вторых, разумность со-знания, со-вести, со-оплодотворенное идеей индивидуальности, понималось как знание (весть) лишь в голове одного человека. И одновременно как продолжающееся за пределами отдельных сознаний, перекатывающееся через них и словно бы уносящее их в своем вечном потоке. Однако всякая малая индивидная толика мировой разумности считалась больше своего целого, ибо вмещала его в себя и порой пыталась добавить к нему еще нечто — с собою. Любая культура не могла не задумываться над этой парадоксальностью сознания, над отношением к ней всеобщего Духа и отъединенного частичного существования.
В этих рамках двигалось ренессансное мышление (сознание) от понятия «индивид» к «индивидуальности».
«Индивид» — слово, которое изначально определяет одного человека через его несамостоятельность, через его удел, производность. Существование корпускул человечества создавало проблему для сознания людей, чья жизнь была неотделима от рода, общины, конфессии, корпорации и чья духовность нуждалась в абсолютной точке отсчета. Индивидность существования была очевидностью, но очевидностью пугающей! От мнимой психической атомарности, от поверхности вещей мысль упорно сворачивала к тому, что отдельный человек подлинен лишь постольку, поскольку поставлен в общий ряд и даже в конечном счете сливается с мировым субстанциональным началом. В этом плане истинно и единственно индивиден лишь живой Космос или Бог.
При всех подробностях европейских (античных или иудеохристианских) социокультурных моделей, оказавшихся столь существенными на переходе к Новому времени, когда региональные своеобразия были исторически востребованы, использованы и когда впервые возникли понятия «Запад» и «Восток» — до тех пор отдельность «Я» или оценивалась отрицательно, или, во всяком случае, «Я» никак не воспринималось само по себе, но лишь в контексте некой причастности. Социальная и метафизическая общность — вот альфа и омега характеристики каждого индивида. Из нее, абсолютной и авторитарной инстанции, выводилось и к ней возвращалось всякое выделение из толпы. Это не означает, будто никто не выделялся. Напротив, превосходство поощрялось Достаточно вспомнить об олимпийских лаврах, об «агоне», сплошной состязательности у древних эллинов, о римских «триумфах» и прочих почестях выдающихся граждан. В этой связи приходят на память средневековые воинские, а позже и поэтические турниры, наконец церковные жития и беатификации юродивые и святые.
Выделенность античного героя, атлета, полководца или ритора, как и избранность средневекового праведника, есть вместе с тем наибольшая степень включенности, нормативности, максимальная воплощенность общепринятого — определенная образцовость, то есть нечто противоположное тому, что понимается под индивидуальностью в эпоху Возрождения.
Понятия «индивидуальности» и «личности» прорастали в Новое время с известной синхронностью, только в обиходе смешиваясь, словно синонимы. Являясь культурными, социальными, логическими проекциями радикально изменившегося отношения между индивидом и обществом, индивидом и миром, эти понятия во многом родственны, но в целом, в сущности своей они различны.
В идее индивидуальности наиболее непосредственно выражала себя относящаяся к отдельному человеку новая экономическая и политическая реальность европейской истории. Содержание категории «индивидуальность», обнимающее все сферы жизни, от государства до бытового разнообразия, оплодотворяется пафосом единственности и оригинальности каждого индивида, прямо сопряжено с утверждающимся в это время принципом индивидуальной свободы.
Разрабатываемый в эту эпоху идеал социальности — это модель индивида, а не общества, это образ чувственной реальности, пронизанной высшим мировым смыслом, это сквозная идея космизации («универсализации») человека и окультуривания всего земного бытия, в центре которого он стоит. Со временем, когда ход истории обнаружил, что, исходя только из самодеятельности индивидуального человека, из его внутренних возможностей и доблести, нельзя построить счастливое существование, тогда — к середине XVI века — ренессансный идеал социальности начал превращаться в утопию, в нечто себе противоположное.
Представленные в разделе тексты свидетельствуют о сознательных шагах, которые были сделаны Возрождением к развитию свободы индивидуального самоопределения.
Л. М. Баткин
Пико делла Мирандола[232]
Речь о достоинстве человека[233]
Прочитал, уважаемые отцы, в писаниях арабов, что, когда спросили Абдаллу Сарацина, что кажется ему самым удивительным в мире, он ответил: ничего нет более замечательного, чем человек. Этой мысли соответствуют и слова Меркурия: «О Асклепий,[234] великое чудо есть человек!» Когда я размышлял о значении этих изречений, меня не удовлетворяли многочисленные аргументы, приводимые многими в пользу превосходства человеческой природы: человек есть посредник между всеми
